Страница 2 из 14
Лучше бы извилистым берегом шел.
Такого неудобья давно не видел.
То раскорчеванное мелколесье, то заросли шиповника.
То горы земли, густо поросшие ползучей травой.
На заброшенном мелиоративном участке я, как стреноженный конь.
Только освободишься от пут, только выберешься из очередного неудобья, а на ногах уже новые оковы.
Новые плети ползущего разнотравья.
Но Бог на земле есть.
Увидел мои мученья и вознаградил за терпенье.
… Раздвинул я очередной заслон из колючего шиповника, и крошечная полянка открылась перед глазами.
С тремя лисятами на ней.
И каким-то мокрым меховым комочком среди лисят.
Таким мокрым и жалким, что я не сразу понял, что это предо мной.
Застигнутых врасплох лисят как ветром сдуло.
Остался на полянке лишь серый комочек.
Комочек, который при близком знакомстве зайчонком оказался.
Повезло косому.
От мученической смерти спасся.
Живым на потеху детенышам притащила лисица его.
Решила навыки к охоте привить родным чадам.
Да лисята по первости неопытными оказались.
Не взяли добычу сразу.
Пока не взяли.
Но финал был бы один.
Поверьте на слово.
Зайчишку, наверное, тоже чему-то мама учила.
Да плохим учеником оказался, раз в лапы лисице попал.
С месяц зайчишка жил в клетке.
Сначала сторонился, по углам жался.
От корма отказывался.
Потом привык.
И блеск в глазах появился.
И шерстка лосниться стала.
Но чтобы не губить косого, чтобы не отвык от воли — в лес отвез.
Правда, от лисьей норы подальше.
Заяц он теперь ученый, второй раз в лапы лисице не попадет.
А лисья наука, наверняка, впрок пойдет.
Лишь бы опять плохим учеником не оказался.
Самоубийца
Яркоперый тайменчик яростно таранит продолговатый камень в воде, раз за разом ударяясь в твердую гладь его.
Самоубийца, что ли?
Я пришел на речку, чтобы сполоснуться, — а тут такая драма.
Ну что ж, подожду, чем дело закончится.
В природе свои законы. Не я создавал их. Не мне отменять.
Не стану вмешиваться, пусть что будет.
Успею еще поплескаться.
А юный камикадзе, как бы чувствуя, что могут помешать, в очередной раз идет на таран.
Потом еще и еще…
И…чудо. Камень дрогнул и шевельнулся.
А быстрое течение доделало начатую работу.
На месте камня образовалась воронка.
В воронке золотистыми бусинками блеснули икринки.
Вот тебе и самоубийца!
Тайменчик, оказывается, охотился.
И тут только я обратил внимание на дно реки.
Песчаные отмели от берега до берега буквально были перепаханы лососем, который, выполнив свой долг перед природой, мертвыми тушками давно скатился вниз, в море.
Но под грудами речных камушков и песчаных бугров оставил дожидаться своего часа миллионы янтарных икринок.
О чем и напоминало дно «перепаханной речки».
Пока я переваривал полученную информацию, юркий хищник облюдовал другой камушек.
Вот и верь после этого пословице, что нельзя биться головой об стенку.
Спасибо, спаситель мой
От заброшенного сенника, построенного прямо у кромки леса, я всегда старался держаться подальше.
Уж очень кусачие осы жили в нем.
Живого по близости не терпели.
А тут нужно было к ручью спуститься.
За водой, — опять водопровод где-то прорвало.
Пришлось мимо ос красться.
Крадусь, а кругом тишина.
Никто угрожающе не жужжит, никто не преследует.
Поозирался кругом: куда же делись злыдни?
Сенник на месте, растущие деревца тоже…
Только на колючем элеутерококке какие-то золотистые ягодки появились.
Подошел поближе, а это не ягодки, а насаженные на колючки осы.
Те самые, которые постоянно досаждали мне.
Коллективное хара-кири что ли?
Пока ответ на загадку искал, взгляд на себе почувствовал.
Сидит на вершинке куста бузины большеголовая птица и глазами буравит меня.
Как сыч насупилась.
Сорокопута узнать нетрудно — голова выдает происхождение.
Понятно, чьих рук дело.
Выходит, и его здесь дом, раз столько запасов наготовил.
А я по весне все гадал, чье гнездо в развилке нижних ветвей бузины обнаружил.
Из сухих стебельков полыни, вейника, кусочками бересты переплетенное. Основательное, надежное.
А я думал, кто же такой умелец?
Вот ты какой, сахалинский сорокопут!
Ну, здравствуй!
Слышал про тебя, что хозяин ты запасливый.
Про «запас» на колючки и лягушек развешиваешь, кусочки недоеденной ящерицы…
Но умудриться все полчище ос выловить, — тут талант особый надо иметь.
Спасибо, освободитель мой.
Но не нужно было делать этого.
Они тоже право на жизнь имеют.
Да и привык я уже к ним.
Для тебя это просто корм, звено пищевой цепочки, а для них — жизнь.
И с жизнью этой ты беспощадно расправился…
И соловей перестал петь
Заросли бузины в окружении высокорослой крапивы, — любимое место певчих птиц во дворе.
На кустах бузины они поют.
На кустах бузины сочными ягодами кормятся.
Средь кустов гнезда вьют.
Не просто вьют, но и защищают их самоотверженно.
Приблизился к одному из кустов — а на меня стремительно птичка летит, и сворачивать не собирается.
Камикадзе, да и только!
Пришлось уворачиваться мне.
Сделал еще несколько шагов — новая попытка тарана.
А я не дрогнул.
— Взыграло самолюбие.
Едва не касаясь щеки крылом, птичка круто уходит в сторону.
— Ну, голубушка, на мякине не проведешь меня!
— Знаю я твои хитрости.
— От гнезда стараешься увести.
В кустах наверное подружка на гнезде сидит.
Дай-ка посмотрю…
Посмотрел…
Сидит…
Вернее, сидела…
Увидела меня, испуганно пискнула и улетела, сверкнув огненной шейкой.
В этот сезон пение соловья-красношейки я уже не слышал.
Пара сменила местообитание.
И не вернулась больше.
Шарообразное гнездо из стебельков и веточек сиротливо провисело все лето.
Осенние ветра скинули гнездо на землю.
Я поднял его. В нем все еще лежали птичьи яйца.
Только были необычно легкими.
Через аккуратные отверстия из них кто-то высосал содержимое.
Такое же отверстие на донышке гнезда.
Наверняка это отобедала землеройка.
Вот до чего может довести праздное любопытство.
Зеленый дятел обиделся
Последние годы от дятлов житья не было.
Целыми днями по простенкам стучали.
И маленькие острокрылые, размером с воробья.
И большие острокрылые, и пестрый дятел…
В народе примета есть: стучит в дом птица — горе жди.
И хотя в приметы мы не верили, горе не обошло дом.
У меня умерла мать. У жены — сестра.
Одним словом, невзлюбили мы дятлов.
Я даже хотел птичьи домики с деревьев поснимать, в которых некоторые из них гнездились. А их на приусадебном участке с полсотни висело.
Не успел.
Пришла зима, и забыл я о дятлах.
Но за зимой весна приходит.
И снова стук в оконный переплет: здрасьте, вот и мы!
Опять дятел.
На этот раз зеленый.
Бусинками любопытных глаз так и таращится на меня.
«Ох и достали вы меня, стукачи! Одни неприятности от вас».
Выскочил на улицу в чем был. Полено схватил — и в дятла…
Другого результата и быть не могло. Стекло звякнуло, дятел улетел. Только мелькнула в воздухе красная шапочка.
…А летом ремонт я затеял. Два десятка лет дом простоял. Это много для деревянного дома.
Вскрыл облицовку стен. Толь вскрыл, которым стены были прикрыты. Вскрыл и ужаснулся: дом-то сгнил.
Да еще вдобавок оказался изрешеченным муравьями.
Насекомые роем выпадали из полусгнивших брусьев.
Зря, оказывается, гнал я дятлов. Не с плохими вестями летели они к дому, а со срочным сообщением, с предупреждением: болен дом, ремонт требуется.