Страница 6 из 21
— Да что ты делаешь! — шипит Леська, повисая на моей руке. — Иди к нему.
— Не хочу, — отвечаю, прибавляя шаг. Двери школы уже близко. Спасительные двери. Школа-школа, родная, любимая, открой же свои двери, прими заблудшую ученицу!..
— Придётся. Он не уйдёт.
Что не уйдёт — это я и сама прекрасно понимала. Он упрямый. Я в него такая упрямая. Вообще, все не слишком положительные черты характера у меня от него. И внешность. Хотела бы я походить на маму, она красавица. Так ведь нет, всё от него! Глаза, нос. Даже ямочки на щеках. Как начнёшь улыбаться — появляются эти проклятые ямочки. Глубокие такие, хоть ценности в них прячь. Я улыбнулась краем рта и потыкала себя в щёку. Палец провалился внутрь. Да-а.
Обернулась. Стоит, прислонившись к школьной ограде и смущённо улыбается, и ямочки такие же. Женщины с ума по ним сходят. Он вообще нравится женщинам. Маме тоже когда-то понравился.
Сейчас около него крутится наша русичка и кокетливо поправляет причёску — наверное, сделал ей комплимент.
Разговаривают. Один делает вид, что интересуется моей учёбой, а другая притворяется, что довольна мной как ученицей. Это так здорово — слышать то, что ты хочешь услышать. Когда распрощаются, будут довольны друг другом.
— Иди, — толкает меня в бок Леся. — Позвони потом.
И я пошла.
Площадка около школы вымощена плиткой в виде ромбиков, зеленовато-серых. Иду и считаю ромбики. Раз, два, три… Если число будет чётное, то он сейчас уйдёт. Восемь, девять… Пожалуйста, пусть будет чётное…
— До свидания! — говорит он Марине Львовне. — Ну чего ты так медленно идёшь? — обращается уже ко мне и быстро шагает навстречу.
Продолжаю считать плитки. Двенадцать, тринадцать…
Поднимаю голову и вижу глаза — такие же серые, как мои.
— Привет, пап.
У Леськи на стене в гостиной висит фото родителей. Они там ещё жених и невеста, счастливые такие. Всё как положено, у невесты белое платье и фата, а жених с идиотской розочкой в петлице. (Если мне когда-нибудь придётся выходить замуж, ни за что не наряжусь в белое и не нацеплю на голову какую-то занавеску — но лесиной маме это даже шло).
У моих родителей нет такой фотографии. Никаких свадебных фотографий у них нет. Когда была маленькая и спрашивала, почему, мне отвечали: «Да фотоаппарата не было». Я верила. Тогда много у кого не было фотика, «лихие девяностые» и все такое. Это ж не сейчас, когда у каждого ребенка зеркалка, и каждый второй — фотограф (или дизайнер, или модель, или художник… Последнее меня особенно печалит). С ума сойти, да я же родилась в прошлом веке. Дитя двадцатого столетия.
Так вот. А пару лет назад случайно наткнулась на свидетельство о браке. Родители поженились спустя семь лет после моего рождения. Я хорошо помню себя в том возрасте и могу с полной уверенностью заявить: никакой свадьбы не было.
Понимаете? Не было у них свадьбы, не было белых розочек и занавесок на голове, они просто сходили и расписались. Не потому что не хотели тратиться, нет, дело в другом. До мамы у него была другая женщина, и он семь лет с ней никак не мог развестись. А потом развёлся. А ещё через семь лет развёлся и с мамой. Забавная закономерность. Интересно, он и новую свою жену бросит через семь лет?
Где-то читала (не знаю, правда или нет), что каждые семь лет клетки человеческого организма обновляются. Когда обновляются клетки моего отца, он заводит новую семью. Новые клетки, новая жена, новые дети. Все логично.
С той женщиной, которая до мамы, у него не было детей. А с этой новой — есть. Им уже скоро год. Близнецы. Мальчик и девочка. Я должна их считать своими родственниками, это называется «сводные единокровные брат и сестра». Единокровные. Одна кровь.
— Чего молчишь? — всё так же улыбаясь, заговорил отец. — Я тебе вчера звонил, но не смог дозвониться. Ты сменила номер?
— Полгода назад.
На нём красный джемпер. Красный. Когда отец жил с нами, то не носил ничего красного. «Думает, что яркие краски делают его моложе» — догадалась я. Нужно же соответствовать статусу молодого отца.
Красный цвет ему ужасно не идёт, и без того светлая кожа кажется мертвенно-зелёной.
Единокровные, едино, едино. Единороги. Единороги что-то так популярны стали. Жаль, мне они нравились. А теперь — мейнстрим.
Попросил мой новый номер. Я продиктовала цифры, а отец занёс их в память телефона. Звонить он не будет, мы оба это знали.
— Ты ведь так и не видела братика и сестрёнку. Я же сказал тебе, приходи когда захочешь! Смотри, вон они уже как выросли.
Протянул мне мобильный. Прямо с заставки на меня смотрели два упитанных младенца. Интересно, мое фото он когда-нибудь на заставку ставил? Наверное, нет. Я взрослая. Наличие взрослой дочери заставляет его чувствовать себя стариком, тут даже сотня красных джемперов не поможет.
— Это Лика, а слева — Эдик, — пояснил он на тот случай, если я вдруг не поняла, что в розовое одет младенец женского пола, а в голубое — мужского.
Забыла сказать, они назвали детей Анжелика и Эдуард. Я чуть не упала, когда услышала. Леське, правда, понравилось, потому что Эдуард — это почти что Эдвард. Она только сокрушалась, что девочку зовут не Белла. Что ж так.
— Хотела узнать, а почему вы назвали её Анжеликой? — спросила я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Катино любимое имя. Она обожает фильмы про Анжелику — ну, эту, которая «маркиза ангелов».
— М-м.
— И книжки про неё тоже любит, — поспешно добавил он, чтобы дать мне понять: его жена и читать умеет. Вот это да! Ай да жена, ай да умница.
Странно, что сына не назвали Жоффрей де Пейрак. Было бы классно, Жоффрей де Пейрак Антонов. Хотя имя, наверное, в этом случае писалось бы слитно — Жоффрейдепейрак. О, так ещё лучше.
Я невольно улыбнулась. Отец решил, что меня умилила фотография детенышей и тут же предложил:
— Хочешь прямо сейчас на них посмотреть?
— Нет, мне уроки надо делать, — поспешно отказалась я, не в силах придумать более правдоподобный предлог для отказа. — Зачем ты пришёл?
Отец удивлённо на меня посмотрел.
— Как «зачем»? Я соскучился. Думал, встречу тебя после школы, куда-нибудь сходим, поболтаем. Куда хочешь пойти?
Будто мы не виделись всего пару дней.
Мне хотелось чем-нибудь его огорошить. Может, соврать, что я беременна? Что мы перебиваемся с хлеба на воду? Что я решила сменить пол?
Я посмотрела в его спокойное лицо и поняла, что ему будет все равно, что бы я ни сказала.
— Пап, у тебя новая семья и новые дети. Уделяй им побольше внимания, ладно? А то вырастут закомплексованными мизантропами. Я пойду домой. Мне уроки надо делать, — повторила я, как за спасательный круг цепляясь за эту ничтожную причину.
На полпути я обернулась.
Нет, мне вовсе не хотелось, чтобы он бросился за мной или хотя бы стоял и смотрел вслед.
Я не ждала, что он попросит прощения за то, что я так редко его видела в детстве, что слышала все их с мамой ссоры (хотя ругались они громким шёпотом). За то, что бросил нас с мамой.
Ни капельки не хотелось. Абсолютно. Совсем не ждала.
Я вру. Ждала. Но, когда обернулась, то не увидела даже отцовской спины.
От ворот школы отъезжал его ярко-красный, в тон новому джемперу, автомобиль.
Так уж выходит, что я почти всегда пропускаю обед: или просто забываю, или специально — мне не нравится есть в одиночестве. Чтобы мама не волновалась, говорю ей, что обедаю в школе. А вот ужин не пропускаю никогда. Мама приходит с работы, и мы едим вместе. Я не так уж часто её вижу, так что ужин — одна из немногих возможностей поговорить.
— Что нового? — спросила мама.
На кухне чудесно. Правда, одна лампочка в люстре перегорела, но из-за этого с потолка льётся такой мягкий приглушённый свет. Вкусно пахнет едой и свежезаваренным чаем.
— У Леськи виртуальный роман. На обществознание приходил психолог и спасал наши души. Получила тройку по алгебре. Отец встретил меня после школы. Положишь ещё курицы? — быстро выпалила я, почти скороговоркой произнеся фразу про отца. Я не хотела этого говорить, но начала и как-то не смогла остановиться. Глупо надеяться, что вопрос про курицу спасёт положение, она всё равно услышала, что я сказала об отце. Мало того, что ежедневно напоминаю о нём одним своим внешним видом, так ещё и сейчас… Ненавижу свой болтливый язык.