Страница 4 из 62
Потом он подумал о сыне и ласково улыбнулся.
Он вспомнил останки древнего города, обнаруженные в этой же пустыне. В развалинах одного дома он нашел гипсовую женскую голову. Теперь она выставлена в Эрмитаже, и каждый, кто посмотрит на нее, удивляется, каким прекрасным может быть лицо простой женщины, когда она любит. И каждый хочет быть достоин такой любви.
«Это все, что осталось от жизни и труда неизвестного скульптора, — думает Михаил Григорьевич. — Но разве этого мало, если люди становятся выше и чище, посмотрев на его творение?»
Он представляет, что останется от него самого: исследования, очерки, находки. В них запечатлен кусочек истории, иногда кровавой и жестокой, иногда неразумной и подлой, иногда величественной и светлой, но всегда указывающей путь в будущее. И еще останется сын, и сын его сына, и правнуки, дела…
А от Светланы? Она всегда была скромным помощником. Но разве смог бы он так провести экспедицию на Памире, если бы она не была с ним рядом? И разве на первой странице его книги о древнем городе не неписано посвящение «Любимой Светлане»? И разве те, кто прочтет посвящение, не поймут, кем она была для него?
Край солнца еще виднелся над горизонтом. Казалось, что там плавится песок и течет огненной массой. Подул ветер, и песок зашелестел. Только статуи стояли неподвижно, еще более безжизненные, чем пустыня.
Михаил Григорьевич опять подумал, что так же неподвижны они были все эти пять лет, и ветер оглаживал их со всех сторон, злясь на искусственную преграду. Время текло мимо них, как песок, унося человеческие радости и страдания…
И все же… Михаилу Григорьевичу казалось, что здесь произошли какие-то изменения. Он не мог увидеть их, и поэтому злился и тревожился. Он вынул из кармана бумажник, раскрыл его… Достал фотокарточку… Вот он, вот Света, напротив — статуи… Но что же это такое? Не может быть! Не может…
Михаил Григорьевич переводил взгляд с фотокарточки на статуи и опять на фотокарточку. Аппарат не мог ошибиться. Может быть, ошибаются сейчас его глаза? Он подошел ближе, отступил. Нет, и глаза не ошибаются.
На фотокарточке женская статуя стоит прямо, опустив руки, а сейчас она изменила положение: слегка согнуты ноги в коленях, рука протянута к ноге — к тому месту, где отбит кусок. А статуя мужчины, стоящая вполоборота к ней, сделала шаг вперед, как бы защищая женщину. Правая рука вытянута и сжимает какой-то предмет.
«Что все это означает?»
Михаил Григорьевич ничего больше не чувствовал, не мог думать ни о чем, кроме статуй. Его глаза сверкали, сквозь коричневый загар лица проступил слабый румянец. Теперь он казался намного моложе своих лет. Он вспомнил слова Светланы: «Никак не могу отделаться от впечатления, что они живые»…
Ритм его мыслей нарушился, в памяти вспыхивали отрывки сведений: слон живет десятки лет, а некоторые виды насекомых — несколько часов. Но если подсчитать движения, которые сделает за свою жизнь какой-то слон и какое-то насекомое, то может оказаться, что их количество приблизительно равно.
Обмен веществ и жизнь не имеют определенного отрезка времени. У различных видов они различны, причем это различие колеблется в очень широких пределах. Так, все развитие крупки заканчивается в 5–6 недель, а секвойя развивается несколько тысяч лет.
Все ясней и леней, ближе и ближе вырисовывалась главная мысль. Даже у земных существ отрезки времени, за которые протекают основные процессы жизни, настолько различны, что один отрезок относится к другому, как день к десятилетию или столетию.
Мышь полностью переваривает пищу за час-полтора, а змея — за несколько недель.
Деление клеток некоторых бактерий происходит каждый час-два, а клеток многих высших организмов — раз в несколько дней.
У каждого вида свое время, свое пространство. Свои отрезки жизни… Быстрому муравью моллюск показался бы окаменевшей глыбой… А если вспомнить еще и явления анабиоза…
Статуи стояли перед ним совершенно неподвижно. Но он уже догадывался, что их неподвижность кажущаяся. И еще он догадывался, что это вовсе и не статуи, а… Ну, конечно, это живые существа с другой планеты, из другого мира, из другого материала, из другого времени. Наши столетия для них — мгновения. Очевидно, и процессы неживой природы там протекают в ином, более медленном ритме.
Пять лет понадобилось этой непонятной женщине для того, чтобы почувствовать боль в ноге и начать реагировать на нее. Пять лет понадобилось мужчине, чтобы сделать один шаг.
Пять лет… Он, Михаил Григорьевич, за это время прожил большую жизнь, нашел и потерял товарищей, узнал самого себя, испытал в огне свою любовь и ненависть. Он изведал тысячу мук, боль, отчаяние, радость, горе, счастье.
А нервные импульсы этих существ медленно ползли по их нервам, сигнализируя женщине о боли, мужчине — об опасности.
Он шел через фронты, израненный, измученный, но неукротимый, к победе. И хрупкая золотоволосая женщина, его жена, шла рядом, деля все трудности и радости.
А женщина, которую все считали статуей, все эти годы опускала руку к больному месту, а мужчина заносил ногу, чтобы сделать очередной шаг навстречу опасности.
Это казалось невероятным, но Михаил Григорьевич слишком хорошо знал, что в природе может случиться все. Многообразие ее неисчерпаемо.
«Пройдут еще десятки лет, — думал он. — Умру я, умрет мой сын, а для них ничего не изменится, и ни обо мне, ни о моем сыне они даже не узнают. Наше время омывает их ступни и несется дальше, бессильное перед ними. И все наши страдания, наши радости и муки для них не имеют никакого значения. Они оценят лишь дела целых поколений».
И тут же он спросил себя: «Оценят ли? Все может быть иначе. За боль, нанесенную женщине без злого умысла десятки лет тому назад, мужчина поднял оружие. А когда оно выстрелит? Сколько лет пройдет еще до того? Сотни, тысячи?.. Люди далекого будущего поплатятся за ошибки своих давних предков. И что это за оружие? Каково его действие? И как не допустить, чтобы оно начало действовать?»
Михаил Григорьевич остановил поток своих вопросов. Справиться с этими пришельцами людям Земли совсем просто. Можно выбить оружие из руки мужчины. Можно связать стальными тросами этих существ. В конце концов побеждает тот, чье время течет быстрее.
Но как общаться с пришельцами? Как узнать об их родине и рассказать им о Земле? Ведь вопрос, заданный им сегодня, дойдет до их сознания через десятки лет, и пройдут еще сотни лет, прежде чем они ответят на него.
Но придется задавать много вопросов, прежде чем установится хотя бы малейшее взаимопонимание между землянами и пришельцами. Пройдут тысячи лет… И для потомков вопросы прадедов потеряют всякое значение, и они зададут свои вопросы… И опять пройдут тысячи лет…
Для пришельцев это будут мгновения, для землян — эпохи.
Михаилу Григорьевичу теперь было страшно подумать об отрезке своей жизни. Какой он крохотный, неразличимый, словно капля в океане! Какая незаметная его жизнь, а ведь ему самому она кажется целой эпохой! И что он такое? Для чего жил? Что от него останется?
Михаил Григорьевич поднял голову. Не всякий может ответить на последний вопрос. А он может. Останутся его дела — прочитанные страницы истории… Его время не текло напрасно. И вот тому доказательство. За пять лет он стал настолько умней и опытней, что догадался о том, о чем раньше и не мог подумать. Он разгадал тайну статуй!
Поток мыслей захлестнул археолога. Теперь ученый понимал: он волнуется напрасно. Земляне найдут способ общаться с пришельцами. То, что невозможно сегодня, станет возможным завтра. И потомки сумеют ускорить процессы, протекающие в теле пришельцев.
А его жизнь, как жизнь всякого человека, не укладывается ни в какой отрезок времени. Вернее говоря, этот отрезок зависит от самого человека. Один делает свою жизнь ничтожной и незаметной, другой — великой и многогранной. Понятие «мгновение» очень относительно. И секунда человеческой жизни — это не то, что натикают часы, а то, что человек успеет сделать за нее. Она может быть ничем и может оказаться эпохой.