Страница 57 из 90
Я сошел вниз и отыскал Джумагюль.
— Ну, наконец-то, — сказала она. — Еще немного и по рукам бы пошла. Ты обратил внимание, что среди гостей нет ни одной женщины?
— Как это? — опешил я. — Вон их тут сколько!
— Дурак, что ли? Это же проститутки. Просто одеты прилично. Из честных девушек здесь только мы с Наташей.
Не успела Джумагюль закончить фразу, как погас свет и замолкла музыка. По толпе рябью прошел удивленный ропот. Но свет тотчас вспыхнул вновь. Теперь он исходил от огромного экрана, нависшего над двором. На экране появился увеличенный в разы Генделев. Все было при нем, как обычно, — жилет, фуляр, гвоздика, только вместо котелка на голове красовался пробковый шлем. Генделев начал читать сразу. Голос человека стареет медленнее тела.
Голос поэта не стареет никогда.
Джумагюль впилась мне ногтями в ладонь и прошептала: «Не понимаю ни слова, но заводит!»
Джумагюль притянула меня к себе и стала целовать в губы. Я закрыл глаза, а когда открыл, увидел одним, левым глазом Страшновского. Джумагюль изменила диагональ поцелуя, и Страшновский скрылся за ее лицом.
Джумагюль добралась губами до моего уха. «Я должна тебе кое-что рассказать». Я ответил: «Знаю. Не сейчас. Позже».
Голос умолк, двор вновь окунулся в темноту. Никто из гостей не смел пошевелиться. Даже Уго Чавес. Вдруг хлопнула одна, другая пробка из бутылок с шампанским, небо осветилось фейерверком, зажглись гирлянды, проворные официантки возникли меж гостей с бухлом и тарталетками, а Генделев вернулся на экран. Он был теперь в домашнем халате, в руке держал граненую рюмку. В кадр влезли чьи-то сиськи, Генделев на них цыкнул, они убежали. Генделев поднял рюмку, улыбнулся дьявольской улыбкой: «За радость общения!»
И грянул бал.
Я вполне догадывался, о чем мне хочет рассказать Джумагюль. То, что она решила открыть свою тайну, волновало и радовало меня, как будто мы опять узнали друг друга в лугах Ала-Too. Но там были игра и страсть, а теперь я убедился в подлинности ее чувств.
— Пойдем, — я взял ее за руку. — Пойдем наверх, там нам никто не помешает.
На втором ярусе «Терпсихоры» заботливые продюсеры расположили двухместные юрты размером с те зеленые бардовские палатки, в которых родители-туристы зачали половину моего поколения.
— Знаешь, Джумагюль, я где-то прочел, что первые сорок лет жизни человек строит свой храм, а следующие двадцать — его купол. Я вот подумал, что у моего храма купол если и будет, то прямо на земле. Значит, мой храм — это юрта.
— Послушай, Мартын…
— Не надо, my lovely, не говори, я все знаю.
— Откуда?
— Догадался.
— Но как?
— Бабочка.
— Что?! — Джумагюль впилась в меня взглядом, потом кивнула: — А, поняла: она была в одном экземпляре?
— Точно.
— Боже, какая глупость!
— Да, но это не твой прокол. Ты молодец, большая умница. Я тобой восхищаюсь.
— Спасибо. Только что теперь?
— Как что? Займемся любовью!
— А потом?
— Это уже тебе выбирать.
— Я хочу с тобой. Возьмешь?
— Да.
— Тогда потом мы пойдем танцевать!
Я легко принял ее выбор, и мы много танцевали в ту ночь, но на балу у меня были кое-какие придворные обязанности, и я, подхватив Джумагюль под руку, пошел отдать принцу кесарево. Big, big mistake![90]
При виде Джумагюль августейший холеный шкаф тут же забил цветастым фонтаном красноречия. Причем того дурного свойства, что исходит от денег и власти. Порядочные люди не рассказывают историй, как перепутали DMA с кокаином во дворце махараджи. «Как будто во всей Индии погас свет, представляешь?» — «Fuck me!» — вежливо ахала Джумагюль.
90
Большая, большая ошибка! (англ.). — Прим. ред.