Страница 45 из 51
XXXXVI
25 декабря 2015 года, Париж
Все еще пытаясь понять, как же так вышло, что в Трезмоне прошел целый год, в то время как в образцовом Париже лишь месяц, Поль Бабенберг обнаружил себя в квартире Лиз, с ее медведем в руках. И облегченно вздохнул. За время, проведенное в 1186 году он решил, что в 2015 ему нравится больше. И ничуть не расстроится, если больше никогда не увидит Трезмон со всеми его обитателями. Точняк! Ну, если только не считать Скриба. Хотя последний, кажется, на него сильно обижен. Но кто ж мог знать, что герцогиня выбрала маркиза! Король-то получше будет. И это ее сын — маленький дьяволенок, который лишил их с Лиз сна и покоя на целых три дня!
«Точно ведьма. Права Барбара. Эх, жаль полудурка», — подумал Поль и почесал затылок.
— Черт! — взвизгнула Лиз. — Ты хоть бы предупредил! Меня эти скачки во времени пугают!
Она осмотрелась по сторонам.
— Я же говорила, что дыра — это ты!
— Угу, — буркнул Поль, отбросил в сторону медведя и притянул к себе Лиз. — Ты такая умная. Может, знаешь, как запереть эту дыру? Надоела эта нудятина…
— Не знаю, — счастливо улыбнувшись, шепнула та в его губы, — я уже говорила тебе как-то. Мне хоть куда угодно, лишь бы ты меня с собой прихватить не забыл.
— Нет! Тебе туда больше нельзя. Либо в сундуке придется прятаться, либо, Ignosce mihi, Domine, бесов изгонять начнут. Ты видела этого Ницетаса? Сущий идиот! Остаемся здесь, — он прижался к ее губам. Но неожиданно отстранился и заглянул ей в глаза: — А как ты смотришь на то, чтобы завести маленького Бабенберга? Или маленькую…
— С ума сошел! — возмущенно воскликнула Лиз и быстро отсела от него. — Никаких детей! Чайлдфри! Все! Нанянькалась!
— Ну, хорошо, хорошо, — примирительно пробормотал Поль и, помявшись, спросил: — А чайлдфри — это как картофель? Лиз, ты же не собираешься… ничего такого… — он сделал «страшные глаза».
— Какого такого? — шепотом уточнила Лиз, насторожившись.
— Я не знаю… но мелкий маркиз тебя так достал, что ты готова была его бросить в печь…
— Ты совсем уже? — окончательно обалдев, гаркнула Лиз. — Я тебе что, инквизитор?
— Нет, конечно… Но я же еще не очень в твоем времени… эээ… разобрался. Может, так принято… Не сердись, — подсел Поль к девушке.
— Да разве можно на тебя сердиться? — Лиз обняла его за шею и нежно поцеловала висок. — Просто никаких детей. И все. Договорились?
XXXXVII
25 декабря 1186 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок
Счастливый Мишель почти бежал по бесконечным коридорам замка, торопясь к жене. То, что он сейчас испытывал, было бы похоже на чувство, которое испытывает вернувшийся домой рыцарь после победы над драконом.
Он подошел к своей спальне, толкнул дверь, которая к его огромной радости была не заперта. И увидел королеву, сидевшую в «его» кресле. Глаза ее были заплаканы и сердиты. Мишель улыбнулся самой довольной улыбкой, подошел к Мари и поцеловал ее.
— Теперь все и всегда будет хорошо, — прошептал он ей.
— Не будет! — рассерженно выпалила Мари и влепила пощечину королю.
Мишель потер щеку и, продолжая улыбаться, поднял ее из кресла.
— Не спорь! — уселся сам и притянул жену к себе на колени.
— Если ты еще когда-нибудь так сделаешь, то я… я… Мишель, я за эти несколько минут здесь в одиночестве такое себе представляла, что… Посмотри, у меня, наверное, вся голова седая!
Очутившись здесь, в этом кресле, без него, она едва не сошла с ума от одной мысли, что теперь неизвестно, чем это все может закончиться — он решил за нее. Как лучше ей. Но при этом ей бы было куда как спокойнее, если бы они оставались вместе.
— Не говори глупостей! Ничего ты не седая, — поцеловал Мишель ее в висок. — Но, на всякий случай, я люблю тебя не за цвет твоих волос, — рассмеялся он.
Мари положила голову к нему на плечо по старой своей привычке и стала перебирать пальцами его мягкие пряди. Господи! Ведь она не думала о том, что им доведется еще когда-нибудь вот так сидеть здесь, на этом месте. Вот так — касаться друг друга. Вот так — принадлежать друг другу. И она сама чуть все не разрушила.
— Ты простишь меня? — тихо спросила королева.
— Простить тебя? — переспросил Мишель — Если для тебя это важно, я простил тебя. Давно. Когда сидел один… здесь… без тебя, — он долго молчал. — Но я тоже должен попросить у тебя прощения. Ты поверила в то, что увидела… значит, я что-то делал неправильно… Прости меня, Мари.
Она только покачала головой, будто услышала самую большую глупость в мире.
— Нет! Это я ужасная! Отвратительная! Капризная, глупая, ничего не умею! Вечно попадаю в дурацкие ситуации! А теперь еще и толстая! Как меня можно любить? И я ужасно боюсь… вдруг ты поймешь, что ошибся тогда… Я думала, что ты это уже понял…
Мишель весело рассмеялся.
— Тебя можно любить очень сильно, — насмеявшись, сказал он. — Ужасную, капризную неумёху.
Она очень серьезно посмотрела на него. Было в ее взгляде что-то такое, чего не было никогда раньше. Что-то очень важное, что случилось в этот момент.
— Мишель, — тихо сказала она, — там, на Горе Спасения, я подумала… А ведь если бы что-то с тобой случилось… я бы умерла… Пожалуйста, никогда больше не отправляй меня никуда в одиночестве. Где бы ты ни был, я должна быть с тобой.
— Обещаю тебе, — он нежно коснулся щеки Ее Величества, — мы всегда будем вместе.
Они не знали, сколько прошло времени. Казалось, что оно остановилось. Но за окном начался неминуемый рассвет, в комнате быстро светлело. День обещал быть солнечным. Праздничным. И Мишель вдруг вспомнил:
— Мари! Ты не знаешь, Конфьяны здесь? Они тоже должны узнать о проделках Петрунеля. Маркиз с его богатым воображением наверняка придумал себе такого, чего и в нескольких канцонах не расскажешь!
— Я о них совсем забыла, — пробормотала Мари, выныривая из своего состояния полудремы. Она была спокойна и счастлива, глядя, как солнечные лучи, проникая в огромные окна, касаются лица короля Мишеля. И никак не могла понять — откуда в ней столько любви? Разве может быть столько любви? Разве может любовь становиться больше с каждым днем?
Она сладко потянулась и, окончательно сбрасывая с себя это ночное умиротворение, быстро поцеловала мужа в щеку и легко соскользнула с его колен, будто бы не носила впереди себя внушительный живот.
— Еще очень рано. Давай подождем с поисками твоей маркизы до завтрака, — проворковала Мари и показала ему язык.
Мишель, улыбаясь, поднялся за ней.
— Я могу сходить один. По дороге скажу Барбаре, чтобы Полин принесла тебе завтрак.
— Маркизы тебе мало? Еще и Полин? — засмеялась Мари. — Или, может быть, Барбара? Нет уж, пойдем вместе. Если считаешь, что они довольно выспались, чтобы вытащить их из кроватей, то так тому и быть, хотя я считаю…
В этот момент ее тирада была прервана лошадиным ржанием во дворе. И до них донеслась не менее смачная тирада конюшего, отдававшего распоряжения бестолковому Филиппу. Мари, схватив мужа за руку, торопливо засеменила к окну, где разворачивалась прелюбопытная сцена.
— Велено же было отправить за Игнисом человека? — бушевал конюший. — Велено! Так какого черта, дурья твоя башка, коня до сих пор здесь нет? Что сказать Его Светлости?
— Так болен конь! — возражал Филипп. — Куда его гнать-то в такую погоду. Да и я дурак, что ли, чтобы в ночь ехать?
— Велено было — к утру собрать все!
— Так это уже не ко мне! И даже не к вам!
— А что я Его Светлости скажу?!
Мишель немедленно оторвался от окна и посмотрел на Мари.
— Видишь! Идем скорее. Мы можем опоздать, и они уедут. Это вполне в духе маркиза, — заявил король, решительно потащив жену за собой. — А потом я тебе обещаю, мы будем есть хоть целый день. Тем более, сегодня Рождество!
— Главное — береги нос, — засмеялась Мари, следуя за своим мужем.
— Генриетта с маленьким Сержем уже ждут внизу. Ваш дульцимер в сундуке. Мы можем отправляться, — одетая для дальней дороги, Катрин подошла к маркизу де Конфьяну. — Мне не терпится уехать.