Змееносец. Истинная кровь

Отныне только ночь. И серебро покровом.

Скитаться без любви — здесь в солнце нет нужды.

Пусть будет холод звезд — прощальным твоим словом.

А свет их в небесах — светом очей суровых,

Что страннику вовек нужней глотка воды.

«Трубадур и в поход ходит с дульцимером», — усмехнулась Катрин, прошептала благодарственную молитву, пониже натянула на глаза капюшон и зашла внутрь гостиницы, которая слабо освещалась парой факелов.

Увы, мне холод звезд дороги не подскажет.

Увы, скитальцам он — не страсти поцелуй.

Разлуки и беды торжественно на страже,

Он между нами лишь могильным камнем ляжет,

Но слез своих камням, Катрина, не даруй.

Маркиза озабоченно шла по коридору гостиницы за служанкой, которой было велено проводить нового постояльца. Ни за какие деньги ей не удалось получить отдельную комнату. Самое большее, чего удалось добиться, это выпросить, чтобы у нее был лишь один сосед.

За то время, что она пререкалась с хозяином, песня умолкла, и шаги гулко раздавались в тишине коридора. И что ей делать дальше? Стучать в каждую дверь? Серж говорил, что она слишком умна. Да она глупа, как утка! Теперь маркиза отчетливо понимала, какую дурость затеяла.

Служанка остановилась, постучала в дверь и толкнула ее, пропуская Катрин внутрь.

Серж убрал в сторону дульцимер и устало потер виски. Он глядел на звезды в окне крошечной комнаты, служившей ему пристанищем в эту ночь. Глядел и ни о чем не думал. О чем ему было думать? Ему, еще в это утро имевшему жену, любовь, счастье, будущее. И раньше наступления полудня потерявшему и жену, и любовь, и счастье, и будущее. Сердце его неспешно толкало кровь по венам, а сам он будто замер, ничего не чувствуя, ничего не зная, ни во что не веря. Если он был сосудом, то сосуд опустел.

Себя почти не помнил. Нет, отчетливо вспоминал, что с ним происходило. Сначала поцелуй короля и его жены. Потом отвратительный скандал и с королем, и с Катрин. Спешное решение немедленно уехать, лишь бы не видеть вновь ее умоляющих глаз. Только не в Конфьян, где им придется изо дня в день жить во лжи. А притворяться Серж Скриб не мог и не хотел. Он помнил, как ему седлали Игниса. Помнил, что, не в силах заставить себя смириться, вновь и вновь бросал взгляд на окна Катрин. И знал, что даже если она выглянет — все равно уедет.

Но самого себя маркиз-трубадур не помнил. Сам он все еще стоял у той проклятой липы и смотрел, как король целует его жену.

Любила ли она его или только говорила, что любит? Отрежь ему руки, чтобы он не смог более перебирать струны дульцимера, а он все равно бы твердил, что ее чувство к нему истинно. Потому что знал цену истине. Но был король, который выбрал Катрин. И было что-то еще, что заставило ее целовать короля. Любить женщину, которая ему не принадлежит, было бы мукой, на какую решился бы лишь сумасшедший. Серж Скриб был сумасшедшим. Но жить с женщиной, которая делит ложе не только с ним, и все-таки ее любить — стало бы истинной пыткой. Сумасшедшие тоже боятся боли.

И вот теперь он глядел в провал неба в окне, не помня себя, помня только Катрин. И не знал, как ему быть без ее губ, рук, плеч, волос, глаз… Быть может, Господь сжалится над ним, и этот поход, который затеял герцог Бургундский, станет последним, что ему суждено увидеть. Тем будет лучше. Поскольку в действительности Сержа Скриба, маркиза де Конфьяна более не существовало.

К настоящему его вернул звук открываемой двери. Серж устало посмотрел в глубину комнаты, наполненной тенями. А потом перевел взгляд туда, где показалось дрожащее пламя свечи в руке служанки.

— Прошу вас, мессир, — услышал он грудной ее голос.

И в комнату вошел невысокий мужчина, с ног до головы укутанный в плащ и с надвинутым на глаза капюшоном. Он замер посреди комнаты. Служанка всучила ему в руки свечу и проговорила:

— Там в углу тюфяк имеется, уж простите, что осталось. Коли еще чего будет нужно, я внизу.

С этими словами она удалилась прочь. А постоялец так и стоял посреди комнаты. Лица его Серж не видел.

— Тюфяк не советую, — тихо проговорил маркиз, — у них и на постели-то полно клопов.

— И стоило ехать в такую даль за клопами?

Серж дернулся и тут же заставил себя принять прежнее положение. На мгновение ему показалось, что голос юноши, а это, несомненно, был юноша, похож на голос его супруги. Но, видимо, лишь показалось.

— Боюсь, меня впереди ожидают не только клопы, — спокойно ответил он. — А за каким чертом вы оказались здесь, месье?

— Потому что одному олуху не сиделось дома.

Нет, ему не показалось. Серж все-таки вскочил на ноги. Этот голос… Он и в самом деле сошел с ума. Теперь она будет мерещиться ему повсюду?

— Вам холодно, месье? — хрипло выдавил он. — Отчего вы не снимите вашего плаща?

«Вашего чертового, matrem tuam, плаща!»

— Да, мне холодно. Мне всегда холодно без вас, маркиз.

Это была Катрин. Это, черт подери, была его Катрин! Но он все еще не верил собственным ушам, надеясь, что воображение сыграло с ним злую шутку.

Фигура, укутанная в плащ, подошла еще ближе. Протянула руку к его руке и резко одернула.

Он нетерпеливо, одним движением скинул капюшон, скрывавший лицо его соседа.

Перед ним была Катрин. Катрин. В мужском платье, с остриженными волосами, но Катрин.

— Мatrem tuam, — теперь уже вслух произнес маркиз де Конфьян. — Что ж, на тюфяке спать вам не придется. Потому, кроме клопов, никакие твари вам не грозят.

Он поклонился и решительно направился к двери.

Ну, уж нет! Не для того она потратила столько времени и сил, добираясь сюда, чтобы позволить ему уйти.

— Серж, подождите, — Катрин двинулась за ним. — Я понимаю, что вы не желаете меня видеть. Но ради этого вам не стоит ездить в ваш поход, в котором вы можете погибнуть. Вернитесь домой, и я обещаю, что больше никогда не попадусь вам на глаза.

Он снова замер. На сей раз, держась за ручку двери. Медленно повернулся к ней и внимательно осмотрел ее.

— Для того, чтобы сказать это, вам не нужно было стричь ваши волосы, мадам. Боюсь, без них вы не понравитесь не то, что королю, но и любому другому мужчине, включая палачей, мясников и… и трубадуров, мадам.

— Вы прекрасно знаете, что путешествие в женском платье было бы для меня невозможно. И для меня не имеет ровно никакого значения, понравлюсь я кому-либо или нет. Если и вам я больше не нравлюсь, это внушает надежду, что вы передумаете уезжать из-за женщины, которая вам безразлична. Нет ничего удивительного, что ваша любовь угасла. Мужчина не может до бесконечности восторгаться завоеванным трофеем. Или вы всего лишь придумали ваши чувства ко мне, как очередную канцону.

— Канцону? — выдохнул маркиз де Конфьян, ошалело глядя на свою стриженую жену.

— Канцону, — повторила Катрин. — Возвращайтесь и продолжайте сочинять дальше. А я вас больше не потревожу, — она помолчала, раздумывая еще над чем-то, и все же решилась добавить. — Закон не позволит мне развестись с вами. Но это можете сделать вы. Причина для развода у вас имеется. Думаю, королева Мари поможет вам с этим. Но позвольте мне лишь самую малость — знать, что вы живы и в порядке.

— В порядке? Черта с два я в порядке! — воскликнул Серж и вылетел из комнаты, хлопнув дверью.

Но не успела Катрин понять, что произошло, как его длинная фигура вновь появилась в дверном проеме.

— Спать будете в постели. Меня устроит тюфяк, кишащий тварями. На рассвете я уеду. А вы вернетесь в Конфьян, к нашему сыну.

«К нашему сыну. К нашему!»

Маркиза, побоявшись спугнуть то, что ей почудилось в этих его словах, молча кивнула и сильнее закуталась в плащ.

Он снова посмотрел на ее голову, поморщился при виде рыжих обкромсанных прядей и покинул комнату, толком не понимая, что теперь делать. Думать о том, зачем она примчалась сюда, было выше его сил. Он стоял на улице, вдыхал морозный воздух, хмурился оттого, что звезды спрятались под толщей туч, и небо стало совсем темным. Проведал Игниса на конюшне.