Змееносец

Напрочь забыв о намерении проститься с другом, Паулюс забрался на топчан, примостившись рядом с Лиз, и накрыл их обоих с головой. Она во сне забарахталась, пытаясь выбраться из-под шкуры. Но не давая девушке вырваться, Паулюс прижал ее своим телом и впился в ее губы настойчивым поцелуем. И даже если в замок ворвется вражеское войско, или начнется пожар, он не остановится! Видимо, обрывки сознания все же вторглись в ее блаженное состояние полусна, поскольку она немедленно обхватила его ногами и тихонько застонала. Этот стон отозвался музыкой в голове Паулюса. Он вдыхал ее запах, проводил руками по пушистым волосам, прикасался жадными губами к нежной девичьей коже, там, где освобождал ее от лишнего сейчас одеяния. Что-то, кажется, разорвалось под его руками. Но это уже не имело никакого значения…

— Черт, это были Шантель… — выдохнула Лиз недовольно и задвигалась, пытаясь освободить его от длинной рубашки, но никак не находя подола. Свободной рукой откинула одеяло, и в глаза им ударил солнечный свет, пробивавшийся через… розовые портьеры ее комнаты.

Дома!

Паулюс зажмурил глаза от яркого света, а когда открыл их снова, приподнял голову и увидел перед собой… медведя, глядевшего на него черными блестящими глазами. Ему не страшна была ни война, ни пожар. Но медведя он явно не учел. Паулюс скатился с Лиз и ошалело сел в кровати, осматриваясь по сторонам.

— Эй, эй, эй, эй! — Лиз вскочила следом за своим монахом. — Все нормально! Ты чего? Мы дома!

— Аааа, — понимающе протянул Паулюс, на самом деле не понимая ни черта, что же это такое произошло. — А как же Скриб? — он почесал затылок. И вдруг подпрыгнул: — А мой виноградник? Лиз! Виноградник! — и со всего маху стукнул кулаком по спинке кровати.

Лиз засмеялась, взяла медведя и сунула его в руки монаху.

— У тебя здесь будет целый ресторан. На кой тебе виноградник? — зевнув, легко спросила она. — Ты в Париже образца 2015 года, милый.

— Аааа… Виноградник… ты не понимаешь. И что я буду здесь делать? Лиз, — он с надеждой посмотрел на девушку, — а, может, через пару дней мы снова окажемся дома?

— Да мне, собственно, все равно, где мы окажемся, лишь бы вместе, — ответила она, обняв его за плечи, — я придумаю тебе тысячу занятий. К одному из них можно приступить прямо сейчас.

— Нужно! — решительно ответил ей Паулюс, мгновенно позабыв про все ампелосы вместе взятые и укладывая Лиз на подушки. Это занятие было много увлекательнее виноградника. Он потянулся к губам девушки и… тут раздался громкий звон, напомнивший монаху церковные колокола.

Лиз схватилась за голову, бросила взгляд на часы и пробормотала:

— Только не папа!

Виктор Анри Пьер де Савинье всегда являлся к дочери, если она не брала трубку более двух дней. Читал ей длинную лекцию о правильном с его точки зрения образе жизни и о нравственности, о коей у Лиз было не очень хорошее представление. Опять же — с его точки зрения.

Она вскочила с кровати, привычным жестом сдернула с вешалки возле кровати халат и, запахивая его, объявила:

— В сундук! Тьфу ты! В шкаф!

Подбежала к большому шкафу в углу комнаты, открыла его дверцу, сгребая все вешалки в одну сторону, чтобы освободить место. Паулюс кивнул и забрался в этот огромный короб, успев чмокнуть Лиз в губы, прежде чем она закрыла дверцу. Потом уселся на что-то мягкое, и, подперев голову рукой, мечтательно потянул носом. Пахло… божественно… его Лиз.

Сама же обладательница божественного запаха (а попросту Tresor) обреченно направилась открывать, приготовившись выслушать многочасовую тираду, в то время как единственное, о чем могла думать, это о мужчине в ее шкафу. Справедливости ради — такое с ней случилось впервые в жизни. Нет, не путешествие в двенадцатый век. А замечательная влюбленность в симпатичного монаха, который целуется лучше всех. Вздохнув, Лиз повернула ручку двери, но на пороге стоял вовсе не Виктор Анри Пьер де Савинье, а курьер с логотипом Rseau Express с огромным букетом роз.

— Мадемуазель де Савинье? — спросил курьер.

Лиз в ужасе уставилась на цветы. Чертов Алекс!

— Нет, вы ошиблись адресом, — буркнула она и захлопнула перед носом работника службы доставки дверь. Глупо хихикнула. И вернулась в комнату — доставать из шкафа своего будущего мужа.

Паулюс глянул на Лиз. Сделал «страшные глаза». И шепотом спросил:

— Папа так быстро ушел?

— Ошиблись адресом, — соврала она. — Кофе хочешь?

— Что я хочу? — переспросил Паулюс.

Лиз тяжело вздохнула. И тут же, рассмеявшись, погладила его шею.

— Ничего, привыкнешь. Можно дурацкий вопрос?

— Можно, — торжественно объявил Паулюс и стащил с себя рубашку.

Лиз пробежалась глазами по его плечам, рукам, мышцам на груди и животе… и еще… пониже… Сглотнула. Античный бог. Не иначе. К-н-и-г-о-л-ю-б.н-е-т

— Я все никак не запомню. Как тебя зовут? — прервавшимся голосом спросила она.

Он резко притянул ее к себе и прошептал на ухо, касаясь губами кожи:

— Паулюс. Бабенбергский.

— Отлично, — закрывая глаза, и томно откинув голову назад, прошептала Лиз, — я буду звать тебя Поль Бабенберг.

«Поль Бабенберг», — отозвалось в ней. Поль Бабенберг? Лиз резко распахнула глаза, похлопала ресницами и прошептала: — Поль Бабенберг?

Следующий час обнаженный бывший монах, сидя на кровати, следил за отчаянно мечущейся по комнате Лиз, которая, энергично жестикулируя, рассказывала ему о том, как двадцать лет назад из семьи партнера ее отца, Николя Бабенберга, исчез трехлетний сын Поль.

За этот час Паулюс даже, кажется, успел вздремнуть. Он бы с большей охотой занялся совершенно другим и даже пару раз пытался остановить ее рассказ поцелуем. Но справиться с Лиз, что-то вбившей себе в голову, было невозможно. Когда она все-таки завершила свое увлекательное повествование, он зевнул и сказал:

— Печальная история. Жалко мессира Николя.

Лиз остановилась посреди комнаты и внимательно посмотрела на Поля. Теперь она уже видела в нем сходство со стариком Николя. Сходство? Черт, да это его молодая копия. Очень красивая копия!

— Ты ничего не понял? Николя — твой отец!

Как это могло произойти, в голове ее не укладывалось. Но там же не укладывались очень многие вещи. Например, почему байкер из ее юности однажды свалил от нее на какой-то рокерский фестиваль с вещами и больше уже не вернулся, почему Алекс Романи бросил Легран ради ее сомнительной персоны. Почему Легран настаивала на натурализме там, где нужна была просто волшебная сказка. Почему она очутилась в двенадцатом веке. И, наконец, почему назад вернулась с Полем.

— Ерунда какая, — Паулюс решительно отмахнулся от фантазий Лиз. — Я — сирота. Меня подбросили в монастырь. Брат Ансельм нашел меня. Мне было… года три, — он замолчал и уставился на девушку.

— И в рубашечке с надписью «Поль Бабенберг»? — прошептала она, подсев к нему на кровать. — Беленькая? Трусиков не было.

— Беленькая, — Паулюс кивнул и осторожно уточнил: — А чего не было?

— Того, что ты на мне порвал, — глупо хихикнула Лиз.

Глаза Паулюса округлились. Он попытался представить «то, что он порвал» на себе и содрогнулся.

— Domine Iesu, куда я попал?

— Домой! С папой поедешь знакомиться завтра. А сегодня… — Лиз лукаво улыбнулась и дернула узелок пояса на халате.

Завтра, так завтра. Лиз права. Какая разница куда, важно, чтобы вместе. Он рывком сдернул с нее одеяние и, наконец, осуществил свою мечту. Или две. Нет, три…

Потому что им наконец-то(!) никто не мешал.

XXVІІ

1185 год, Фенелла

Облаченный в черный плащ, украшенный серебряным шитьем и драгоценными камнями, поверх делового костюма и при галстуке, Великий магистр Маглор Форжерон восседал на троне короля Мишеля, оперев правую руку на его меч, а левая покоилась на подлокотнике. Он глядел в пространство и ожидал того часа, когда перенесется в свой замок — туда, где смыкаются пространство и время. Но сперва следовало покончить с этой историей.