Страница 21 из 845
Сверхприбыли он разместил в банках. Конечно, даже самый надежный банк может разориться. Но не пять таких банков! Не десять!
— Хочешь хороший совет? — спросил шурин за два дня до конца цикла. — Бери акции «Верст». Покупай их, да побольше.
Заглянув в книги, Эдгарсон узнал, что «Верст» — на пороге конкурсного управления, и холодно посмотрел на Фаулза. Порифианина, видимо, не радует его присутствие в доме. Фаулз не одобрял методы, какими Эдгарсон прибирает к рукам денежки, вот он и пытается ставить ему палки в колеса.
— Я обдумаю твое предложение, — сказал Эдгарсон, провожая Фаулза к двери. Зачем спорить с идиотом?
Наступил последний день цикла Б. Эдгарсон просидел все утро у телефонов в ожидании новостей.
Зазвонил телефон.
— Да.
— Сэр, падают акции «Маркинсон компани».
Эдгарсон улыбнулся и повесил трубку. Акции «Маркинсон» — отличная инвестиция. Они отыграют любые потери. После того как они пройдут через этот провал — если это действительно провал, — у них будет десять лет, чтобы наверстать упущенное. Вот тогда-то он их и сбросит!
«Бери много, оставляй мало», — таков был его девиз.
Телефоны стали звонить чаще. Все больше компаний, в которые он вложился, объявляли себя банкротами и прекращали работу. Производства останавливались. Железная руда шла на бирже по цене шлака. Рудники обесценивались.
Но Эдгарсон не бил тревогу. У него еще были фермы, недвижимость, страховые компании, судоходные пути, гособлигации…
Следующий звонок принес известие о его самой крупной ферме: она сгорела дотла. Погибли зерновые, и вообще все…
— Хорошо, — сказал Эдгарсон. — Получайте страховку.
Следующий звонок сообщил, что головная страховая компания обанкротилась вслед за гарантами размещения.
Эдгарсон начал беспокоиться. Да, его корабль получил несколько серьезных пробоин, однако потеряно еще далеко не все…
Кошмар продолжался. Телефоны трезвонили день и ночь. Банки закрывались один за другим. Флагманские предприятия Эдгарсона теряли капитал и прекращали работу, как, впрочем, и остальные его компании. Фермы сгорали дотла, наводнения размывали дороги, трубопроводы взрывались. Люди терпели убытки и подавали на Эдгарсона в суд. Налетели ураганы, за ними последовали землетрясения. Прорвало все плотины, построенные за последние сто лет. Рушились здания.
«Стечение обстоятельств», — говорил себе Эдгарсон, смертельной хваткой удерживая боевой дух на высоте.
Правительство объявило о временном переходе на внешнее управление — если найдутся желающие, конечно. На этой новости Эдгарсон потерял несколько миллиардов, по сравнению с чем его прежние потери можно было считать слабым преуспеванием.
Прошел месяц, и Эдгарсон потерял большинство своих активов. Шатаясь в прострации по дому, он забрел в библиотеку Фаулза. Хетта, свернувшись клубочком, сидела в углу — видимо, снова пребывала в депрессии. Фаулз стоял в центре комнаты, скрестив руки на груди, и смотрел на Эдгарсона с глубоким удовлетворением.
— Что происходит? — хрипло спросил Эдгарсон.
— В период между циклами, — объявил Фаулз, — все вероятности меняют значение на противоположное.
— Что?
— Ты не знал? — удивился Фаулз. — А я думал, ты крупный финансист.
— Объясни.
— Как, по-твоему, статистики получают свои цифры? Если бы прогнозы с высоким значением вероятности исполнялись всегда, они были бы стопроцентными. Все события, вероятность которых ниже пятидесяти процентов, то есть те, которые не произошли в течение цикла, случаются как раз в промежутке между циклами.
— Не может быть, — выдохнул Эдгарсон.
— Смотри. Допустим, тебе нужно уравнять некие шансы — в соответствии с законом природы. Что-то на девяносто процентов истинно. На протяжении десяти лет эти девяносто процентов работают как сто. Чтобы девяностапроцентный прогноз не нарушал закона природы, в течение следующих десяти лет это что-то должно быть на десять процентов ложно. Или стопроцентно ложно на протяжении одного года. Понимаешь? Если все десять лет цикла предприятие было на девяносто процентов успешным, то в год между циклами оно станет стопроцентно неблагополучным. И никак иначе.
— Повтори еще раз, — с трудом выдавил Эдгарсон.
— Думаю, ты все понял, — сказал Фаулз. — Вот почему все мы покупаем акции с низкой вероятностью роста в течение цикла. В промежуточный год они показывают отличный результат.
— О боже, — сказал Эдгарсон и упал в кресло.
— Ты же не думал, что твои акции будут расти вечно? — спросил Фаулз.
Эдгарсон именно так и думал! Вернее, принял как должное.
Разумом он понимал, что Фаулз прав. На других планетах шансы уравниваются постоянно. Но не на Порифе. Здесь все идет или в одну сторону, или в другую. Десять лет все идет к максимуму. А потом всего за год откатывается на прежний минимум. Ну да, все уравнивается. Но каким диким способом!
Фаулз вышел, но Эдгарсон даже не заметил этого. Где-то настойчиво звонил телефон.
— Да? — Эдгарсон взял параллельную трубку, некоторое время слушал, потом бросил. Его долг достиг нескольких миллиардов, сообщили ему, главным образом из-за маржинальных покупок. А на Порифе безответственных банкротов сажают в тюрьму.
— Что ж, — сказал Эдгарсон. — Наверное, я должен…
— Не двигайся, черт бы тебя побрал, — злобно проговорила Хетта, поднимаясь на ноги. Обеими руками она сжимала револьвер — древний, основанный на химической реакции. В цивилизованных мирах такие не используют уже много веков, однако его убойная сила от этого не стала меньше.
— О, как же я тебя ненавижу! — заявила Хетта со свойственной ей экзальтацией. — Я ненавижу всех, но ты самый худший. Не двигайся!
Эдгарсон прикинул вероятность благополучно выпрыгнуть в окно. К несчастью, под рукой не было книги, чтобы посмотреть точную цифру.
— Я выстрелю тебе в живот, — прошипела Хетта с улыбкой, от которой он похолодел. — Хочу наблюдать, как ты будешь умирать — медленно, мучительно…
Вот оно! Семипроцентная нестабильность Хетты вышла на первый план — точно так же, как и незначительные шансы ураганов, наводнений и землетрясений. Его жена превратилась в убийцу!
«Неудивительно, — подумал Эдгарсон, — что она так легко согласилась выйти замуж: вряд ли кто из местных решился бы на такой брак».
— Хватит дергаться, — сказала Хетта, прицеливаясь.
Эдгарсон вышиб окно и едва не оглох от выстрела. Он даже не остановился, чтобы посмотреть, не ранен ли он, и со всех ног припустил в космопорт. Он надеялся, что у побега есть хоть какая-то вероятность успеха.
— Ну что, космический заяц, — с ухмылкой произнес младший офицер. — Выметайся!
Он подтолкнул Эдгарсона вниз по трапу.
— Где я? — спросил Эдгарсон.
На Порифе он успел вбежать на борт корабля прежде, чем его схватила разгневанная толпа. Капитан согласился взять его до первой остановки, но не дальше.
— А какая разница? — спросил офицер.
— Если б вы подбросили меня до какого-нибудь цивилизованного места…
Люк с лязгом захлопнулся.
«Вот и все, — сказал себе Эдгарсон. — Конец пути, глухая стена. Еще одна провинциальная планета, с которой ни за что не выбраться. Уж лучше сразу покончить с собой».
— Привет, — раздался голос.
Эдгарсон поднял глаза. Прямо перед ним стоял зеленокожий туземец. На всех трех его руках были браслеты, которые выглядели как платиновые. Каждый браслет был инкрустирован крупными камнями. Камни блестели и переливались, словно бриллианты.
Зеленокожий катил тачку с землей. Тачка на вид была из чистого золота.
— Как дела, приятель? — Эдгарсон широко улыбнулся и шагнул навстречу туземцу.
Час битвы
— Ну что, не сдвинулась? — спросил Эдвардсон, не оборачиваясь.
Он стоял у иллюминатора и смотрел на звезды.
— Нет, — отозвался Морс.
Битый час он не сводил глаз со стрелки детектора Аттисона. Трижды быстро моргнув, он снова уставился на прибор.