Худой мир

Он глубоко вздохнул, с закрытыми глазами, и продолжил, нервно покачивая ногой.

— В общем, выбор был небольшой. Или он, или ребята. Я схватил топор и приложился топорищем к его плечу. Оттолкнуть хотел, отвлечь. Только ему тот удар был что слону дробина. Отпихнул меня в сторону и ножи нацелил. А ребята оцепенели от страха, хоть бы разбежались… И я его убил. Рубил, пока он не замер. А он, будто одержимый, все полз и полз к ним. Мне он ни слова не сказал, даже не посмотрел на меня. Полз, полз и полз… Потому что это был уже не мой отец, понимаешь? — вдруг повысил он голос, — Отец никогда никого бы и пальцем не тронул. Это микромашины убили моего отца. А я им за него отомстил.

Марина сидела ни жива ни мертва, слушая эту внезапную исповедь. «Рассказывал ли он кому — нибудь еще? Если б рассказывал, то хвастался бы, а он…».

Ей стало его жалко. Ничего она не могла с этим поделать. Был он ей неприятен, мысли его и дела вызывали у нее страх. Так и жалела она не его мысли и дела, а того юношу — да что там, мальчика — который впервые испугался собственного отца.

— Твоим отцом, — Денис посмотрел на нее, — тоже завладели машины. Если ты его любила когда — нибудь — это уже не тот человек, которого ты любила. Он опасен. Он может уничтожить всех нас.

Но тебя он не боится. Тебя он подпустит к себе, и тебе ничего не угрожает. Ты должна, ты просто обязана убить Вепря.

Она ошарашенно посмотрела на него. И непонятно было, что больше ее ошарашило и испугала. Внезапное, граничащее с приказом, предложение? Сама мысль об убийстве? Или иррациональный полубрезгливый страх перед самим отцом? Она вызвала в памяти его последний образ — ухмыляющиеся усики, жестокие глаза. «Если он улыбнется, я смогу подойти», — почему — то подумалось ей.

— Я знал, что тебе не понравится эта идея, — вкрадчиво продолжал Денис, — Но это тот самый другой способ, о котором ты говорила. Умрёт только один человек. Остальные разбегутся кто куда, и мне до них никакого дела не будет. И все закончится, мы, в Новожилово, сможем заняться своими делами. Ты будешь спокойно учить, Настя — лечить, я — дома строить.

— Нет, — Марина замотала головой, — Нет, я не согласна. Я не смогу этого сделать.

— Я тебя не тороплю, — примирительно ответил Денис, и тут же уточнил, — Пока. Ты подумай, соберись с мыслями. И просто посчитай, сколько еще моих ребят поляжет, если ты нам не поможешь. Они могут и Олега подстрелить, и Яна Николаевича. В любой момент могут. А ты могла бы спасти им жизни. Ты можешь, ты же спасла ребятишек. Я как узнал про это, вот сразу понял: Марина — сможет.

Марина встала.

— Напомни мне, где школа, — она огляделась по сторонам, пытаясь припомнить дорогу.

Дэн пожал плечами и вытянул руку.

— Там. И вот еще о чем подумай, — крикнул он ей с лавочки вдогонку, — Ты сможешь сделать это быстро, легко, безболезненно. Я, если доберусь до него, такого пообещать не смогу.

Марина снова вернулась в темный дом.

Снова заперлась. Разулась, сбросила куртку. Пожалела об отсутствии душа и вспомнила, что сегодня суббота. Значит, вечером баня — Настя обещала. И, значит, завтра занятий в школе не будет.

«Если отец дойдет до ракеты, занятий не будет никогда».

Она уселась в кресло и потерла глаза кулаками. Нужно было спать. Только сердце колотилось, и мысли норовили расколоть ее тяжелую голову.

«В конце концов, отец знал, на что идет. Он должен быть готов умереть в любую минуту, как любой солдат.»

Марина глубоко вдохнула, задержала воздух — сердце стало биться пореже, но поувесистее, — и с шумом выпустила. Ей показалось, что в домике в самом деле душно. Она поднялась и принялась отдергивать занавески и открывать форточки. Только ветра не было, воздух на улице замер, застыл. Остывающее солнце выхватило висящие в комнате пылинки.

«Допустим», — сказала она себе, делая ударение на это «допустим», — «Что я соглашусь. Что я и правда остановлю весь этот ужас ценой жизни отца. Которого, стоит уж признаться, я не так сильно люблю, и рыдать на его могиле не буду. Но как, как я смогу посмотреть в глаза Лизе? Как?»

Утро воскресенья Марина провела в школе. После вчерашней бани ее тело потребовало наконец сна, долгого, глубокого. И никакие мысли и кошмары ее не беспокоили всю ночь. Только под утро ее сон стал нервным, дерганным, и она проснулась до рассвета — отдохнувшая и разбитая одновременно.

Уроков не было. Основная часть работ была завершена. День был практически свободен, замотать себя заботами не получится. А, значит, придется передумать много тяжелых и неприятных мыслей.

Марина бродила по школе, как по клетке. Подумала, что неплохо было бы сделать себе (да и Насте тоже) завтрак. А потом вдруг переместилась в кабинет физики и принялась перебирать учебники. «Было ж где — то про атомные реакции», — мучительно припоминала она школьную программу, — «Ну хоть что — то я должна понять». Она трепала страницы, то пролистывая далеко вперед, то отлистывая назад, но формулы и графики ничего не говорили ей о том, что можно сделать с конкретно этой ракетой.

В дверь постучали. Марина, сидя уже за партой и обложившись кипой книг, подняла голову:

— Да?

В дверь заглянул папа Гены Белокурого. «Белокурый — старший», как Марина его сразу про себя прозвала.

— Здравствуйте, — вежливо сказал он и зашел, косясь на разложенные учебники, — Я хотел домой к вам зайти, да уже не застал. А тут смотрю — свет в школе горит… А вы разве по физике? — спросил он вдруг. Марина помотала головой:

— Нет, к сожалению.

Белокурый богатырь подошел, вытащил из — за соседней парты стул и сел на него верхом, со своего роста заглядывая в открытые книги.

— Тут вы ответа не найдете, — покачал он головой, — Я уже искал.

Марина посмотрела на него с интересом.

— А вы знаете, что я ищу?

Он пожал плечами.

— Все мы об этом думали. Кто — то меньше, кто — то больше. Когда мы только начали заделывать главный вход, мы эту ракету часто видели. Заходили, бродили вокруг нее, светили фонарями. Только там не фонари нужны были.

— А что же?

— Что — то, чем можно было бы пробить пусковой контейнер. А потом и корпус ракеты.

— И что, тогда она не полетит?

Генин папа улыбнулся.

— Знаете, как там все устроено? Нижняя ступень — это такая трубка с топливом. Можно сказать большое такое полено. Если вы военный, вы открываете люк шахты и поджигаете топливо с помощью электрозапала — и ракета летит. А если люк не открывать, и поджечь топливо через рукотворную дыру — то ракета взрывается прямо в шахте.

— Звучит как — то не очень, — Марина закусила губу, — Ядерного взрыва нам только не хватало.

— Вот это и нас смущало, — вздохнул Белокурый — старший, — В теории, конечно, рвануть не должно. Военные же не совсем дураки. Если какая ошибка или диверсия, ядерного взрыва быть не должно. Но кто может поручиться? Я вот не могу… А даже если бы и смог — нечем у нас дырявить ракету.

Марина подумала с минуту и спросила.

— А эти… запалы. Нельзя сделать так, чтобы они топливо не подпалили?

— Сомневаюсь. Надо же знать где они точно находятся. Слишком ювелирная работа. А у нас даже для грубой инструмента не нашлось.

— Так что… способа нет?

— Похоже на то, — вздохнул Генин папа, — Я, собственно, чего хотел — то. Поблагодарить хотел. И еще предупредить. Мне — то совершенно все равно, чья вы дочка. Сыновья за отцов не отвечают. Но, боюсь, есть у нас такие, для кого наследственность — это клеймо. Слухи уже пошли по Новожилову. Просто имейте ввиду.

— Спасибо, — только и нашла что сказать Марина. Отец Гены махнул рукой и поднялся во весь свой гигантский рост.

— Да бросьте. Если что, я чем смогу помогу. Мы с Геной и Мариной — тезка ваша, кстати — живем тут недалеко, у водокачки, — он махнул куда — то в сторону.