Страница 4 из 37
Лежит Синельков… руки-ноги… не дышит… прибегает Синелькова мать… хочет взять Синелькова из школы. Но в этот момент Синельков подымается и говорит:
— Не надо, мама, не бери меня из школы. Это я виноват, школа тут ни при чем. Я забыл, что я Синельков и что меня в куче давят. А больше я не буду забывать, и меня не задавят.
Больше он, естественно, уже не забывает, и его уже не давят теперь никогда.
Спорченая свадьба
По деревне ехала свадьба. Свадьба играла и сильно шумела.
Из дому вышла одна злая женщина, которая добровольно могла колдовать, и сказала:
— Дю!
Свадьба враз заколдовалась, обратилась в волков и побежала в лес. С тех пор жила эта свадьба волками в лесу.
Шел из армии. солдат, видит — волки. Снял он наган и хотел их стрелять. Но одна соседка сказала:
— Не надо, солдат, не стреляй из нагана. Это не волки, это свадьба спорченая.
И солдат оставил стрелять из нагана.
Прошло какое-то время, и волки снова возвратились в штатский вид и пришли к себе в деревню. Одежда у них износилась, за это время, стала грязная и в лохмотьях.
— Как же вы вернулись в штатский вид? — спрашивают у них.
— А так. Время прошло, и вернулись. Нас пересмотрели, — отвечают спорченые.
— А чего же раньше не пересмотрели?
— Да раньше время не прошло. Через время всякую порчу пересматривают. А если бы не через время, — то вовсе не было порчи на свете. Так нельзя.
— Чем же вы питались? — спрашивает соседка.
— Плохо, — отвечают спорченые. — Вот у кого в тарелке осталось, да крошки на столе не убраны, то к нам и поступало. А больше ничего.
— Не буду крошки на столе убирать, — сказала соседка. — Не буду в тарелке доедать.
И не доедает.
Интеллигент
На бульваре я встретил знакомую женщину. Она водила трамваи в блокаду. По набережной, до Горного. Снаряд угодил в моторный вагон. Ногу отняли до таза.
Она стоит со мной на бульваре. Это ее прогулка. Грузное тело обтекает костыли. Ватное пальто. Голова ушла в рыхлые плечи. Одна нога.
Она напоминает мне колокол, колокол на костылях. Костыли растут из-под мышек. Морозит. На бульваре ветер. Бульвар начинается в Гавани. Ей жарко. Трудно дышать. Это не нога, это сердце. Костыли растут из сердца. Сердце бьется, как колокол.
Я щедрый, я отдам ей ногу. Но мне нужна нога. Мне нужны обе ноги. Человеку нужны обе ноги.
Двойня
Была в деревне гулявшая женщина, которая никак не могла не гулять. Даже при оккупации немцев она продолжала гулять. Она это делала не за выгоду, а сама для себя, просто для женщины, что в ней содержалась. И вдруг понесла от чужого солдата. Доносив до конца, родила она двойню. Очнувшись от родов и увидев двоих, женщина схватила их рукой за загривки и, воскликнув слабым голосом: «Смерть немецким оккупантам!» — с силой ударила детей головами.
А что? Конечно, можно понять эту женщину: от немца, да еще неожиданно двойня, в это суровое и голодное время войны. Он, должно быть, нарочно напряг свои силы, постарался назло сделать в ней сразу двойню.
Чего было ждать в это время от немца?
Вокзальный человек
Ехал один солдат с войны. На войне он заслужил офицера, хотя и небольшого, но ходил в лейтенантском. Встретил он в вокзале девушку и полюбил ее, ничего что несамостоятельная.
Тут же по дороге он на ней женился и стал жить.
Живут они два года, и у нее горя нет вокруг ни в чем. Через два года солдат-офицер уезжает в командировку, а ей захотелось еще главнее. И она сошлась с кем-то, с генеральским полковником или с другим, и уехала.
Оканчивает он командировку, а ее нет. Стал жить все время без нее. Но погодя какие-то месяцы пожила она там и пишет письмо: «Милый мой муж! Возьми ты меня обратно для себя, я буду тебе ноги мыть и воду пить, хотя я к этому неприспособлена».
На что он подумал и отвечает:
«Взял я тебя в вокзале, на вокзал и отправляйся. Хотя ты и была несамостоятельная, но я думал, что ты самостоятельная, но ты несамостоятельная по всему отношению. Теперь вы мне никто и звать никак, ты навсегда мне вокзальный человек.»
Но потом все же сел и начал плакать. И с армии ушел, снял с себя лейтенантское и скорее забыл, что находился в своей жизни офицером.
Мечта
В городе Пушкине, названном так в честь великого поэта, один холостой очень долго не женился, потому что не мог найти на аппетит себе женщину.
Как-то он познакомился с одной Марией Ивановной, но она при знакомстве обмолвилась, что имеется муж. Этого наш холостой никак не понимал: зачем у всех уже имеется муж?
Холостой часто видел Марию Ивановну в парке нашего великого поэта, где она гуляла и смотрела на народ. Мария Ивановна была хорошая, толстая женщина. Она даже не могла обнять себя за грудь, Она могла, но руки не сходились. Холостой часто с гордостью думал, что вот ведь, еще сохранились такие хорошие люди в народе, так что даже сам Пушкин мог бы ей насладиться, доживи он до нашего времени в городе, названном навсегда в его честь.
— Я всегда мечтал о такой толстой женщине, как вы, Мария Ивановна! — говорил ей часто холостой пониженным голосом.
— Да вы врете! — отвечала вежливо Мария Ивановна.
— Нет-нет, это правда, — уверял холостой, волнуясь от разговора и от внешнего вида Марин Ивановны. — Такую женщину не встретишь просто так, готовую. Такую женщину самому надо вырастить. Вот вы, например, Мария Ивановна. Если я вас позову на квартиру, вы же скажете, что вы, конечно, замужем?
— Ну да, — отвечала Мария Ивановна. — Ну и что?
— И что, понятно, вы любите мужа?
— Ну да, ну и люблю… — неохотно подтвердила Мария Ивановна, желавшая помочь идеалу одинокого человека. — Ну и что из этого?
— Вот видите! — говорил холостой с полной горечью. — Нет, та-кую женщину не найдешь, ее самому надо выкормить. Да только как угадать? Если так и останется худая на всю жизнь?
Мария Ивановна удивлялась про себя, что человек так неправильно рассуждает про жизнь, но не знала, чем ему можно при этом помочь.
— Надо уметь понимать современную женщину! — сказала как-то она со значением.
Но и это значение было напрасным.
— Надо, конечно, надо! — воскликнул холостой. — Но как? Пушкин, например, он великий поэт, он бы понял, а мне не под силу. Вот одна, поглядишь, она и кушает много, а все время худеет. А вы сама, Мария Ивановна, еду наверное любите?
— Нет, не беспокойтесь, — ответила Мария Ивановна радостно.
— Мне немного красного вина для обстановки и, конечно, самую малость закуски. А больше не надо расходовать денег.
— Да, — говорил холостой и качал головой. — Вот вы и едите немного, а все вам на пользу. Нет, никогда, никогда не поймешь этих женщин!
Так и не понимает холостой до сих пор.
Доктор
— Доктор… вы знаете… доктор…
— Ну что?
— У меня зуб болит, доктор!
— Ничего у вас не болит.
— Как же не болит? Нет, болит — от холодного.
— А вы не ешьте холодного.
— Как же не есть? А если придется?
— Когда придется? Зачем придется? Назовите мне такой обязательный случай, когда вас непременно заставляют есть холодное! Мне даже интересно.
— Ну, мороженое, например.
— Ничего, без мороженого вы не умрете. Это не есть обязательный для жизни продукт. Ишь чего захотели — с больным зубом мороженого.
— Да ведь я люблю мороженое!
— Мало ли кто чего любит. Надо взять себя в руки. Это и горлу не полезно. Не ешьте мороженого! С возрастом приходится себя ограничивать. Дальше?
— Или чистить зубы по утрам — когда полощешь.
— Вы что же — полощете зубы холодной водой?
— Да… холодной. А что?
— Из-под крана?
— Из-под крана.
— Да вы что? Нет, вы лучше никому не говорите об этом! Полоскать из-под крана! А после, конечно, прибегают лечиться. Горячей, горячей полощите! Чтобы только терпеть. Забудьте про холодную воду в этом смысле! Ну, что еще?