Марксизм и фантастика

Лицо номера: Чайна Мьевиль

Х. М. Верфт

Человек, который был Китаем

Кокни (англ. cockney) — пренебрежительно–насмешливое прозвище уроженца Лондона

из средних и низших слоев населения; один

из самых известных типов лондонского

просторечия, на котором говорят

представители низших социальных слоёв

населения Лондона.

В современной британской литературе писатель–фантаст Чайна Мьевиль, наверное, запомнится в первую очередь тем, как искусно он творил совершенно необыкновенные, выходящие за рамки как канона твердой НФ, так и канонов фэнтези, миры, а также необычным языком своих книг. Во вторую очередь — тем, что в его необыкновенных мирах вспыхивали совершенно реальные классовые, национальные и даже межпланетные конфликты, а персонажи вели себя так, как вполне могли бы повести себя обычные люди. Парадоксальный сплав самых странных фантастических элементов фэнтези и научной фантастики с социальным реализмом, а порой и гиперреализмом, отличает книги Мьевиля от множества однообразных историй про суперменов на космических кораблях и классических отрядов эльф–гном–маг. Не похожи эти книги и на постапокалиптические похождения выживальщиков, набившие оскомину байки про попаданцев в прошлое с целью спасти императора, убить Гитлера или стать советником Сталина, многотомные мрачные страшилки о вторжениях технически превосходящих Землю пришельцев…

Необычным от рождения стать на самом деле не так уж сложно: достаточно получить странное имя. Родители–хиппи назвали ребенка «Чайна», так как слово показалось им красивым. А еще на рифмованном сленге кокни «чайна» означает «приятель». Слово mate рифмуется с China plate (фарфоровое блюдце), потом вторая часть опускается по традиции сленга. My old china — мой старый друг. Гораздо позднее писатель–фантаст Чайна Мьевиль скажет, что благодарен родителям за это имя – по крайней мере, они не назвали его Баньяном.

Если бы я хотел проиллюстрировать тезис «бытие определяет сознание» живым примером, и взять для этого писателя–фантаста, Мьевиль подошел бы как нельзя лучше. Будучи выходцем из небогатой семьи, детство которого прошло в рабочем районе, Мьевиль с малых лет увидел Лондон так, как его видят низы: гигантский промышленный город–спрут, бюрократический монстр, между массивными опорами — как реальными, так и неосязаемыми — хаотично снуют люди, устраивая свою жизнь. Как Мьевиль говорил позднее, Лондон стал его частью точно так же, как человек стал частью города. Этот образ капиталистического мегаполиса займет в творчестве автора если не центральное, то близкое к центральному место.

Города — опасные, коварные лабиринты, где самые уродливые язвы общества вылезают на всеобщее обозрение. Но вместе с тем город — нечто живое, наделенное своей красотой. Нечто, что еще только предстоит познать. Мьевиль не призывает уничтожить Город: бездумную агрессию в его книгах в основном проявляют отрицательные персонажи или просто глупцы. Чтобы изменить что‑то к лучшему, надо познать это, и именно познание Города предлагает нам автор.

В «Крысином короле» автор изобразил свой родной Лондон, в котором герои прощаются с темным прошлым. Затем — «Вокзал», который стал основой трилогии о Нью–Кробюзоне, гигантском городе–государстве, в котором господствуют промышленность и магия, а также викторианские порядки, неизменные спутники стимпанка. Магия лишь метафора – она, как и все остальное, есть часть системы общественного производства.

Промышленная магия Мьевиля, подчиняющаяся правилам, напоминает науку, которую могучий и многоликий капитал тоже ставит себе на службу. В облике Нью–Кробюзона проступает уже не какое‑то конкретное место, это собирательный образ промышленного города. Трубы, бесконечно разрастающиеся трущобы, громады зданий, лепящихся друг на друга, подпольщики и профсоюзы… Автор остается урбанистом до конца: «Амальгама», «Нон Лон Дон», «Город и город», «Кракен» и «Посольский город» все тоже повествуют о Городе, несмотря на резкие жанровые различия. Мьевиль то и дело возвращается к Лондону, чтобы показать его с новой стороны, но может изобразить и город в ином мире, как в «Посольском городе», чтобы рассказать историю контакта, чем–то неуловимо похожую на географические открытия нашего с вами прошлого.

Миры Мьевиля — кривое зеркало реального мира. Создать убедительную и реалистичную фантастическую вселенную даже в рамках одной отдельной книги автору помогает мастерское владение языком. В отличие от стерильных копий мира Толкина с эльфами, гномами и прочими персонажами, которые всегда учтивы и на страницах книги обычно даже в туалет‑то не ходят, у Мьевиля место, время и личность говорящего всегда серьезно влияет на стиль и характер речи. От книги к книге автор растет: даже простенькие сюжетные ходы кажутся убедительными, а героям книг хочется сопереживать буквально из‑за пары удачных фраз. Возможно, ключ кроется в умении Мьевиля передать переживания персонажа через действие: не раз и не два я замечал, как резко иногда расходились слова и мысли героя с поступками, когда доходило до дела. Совсем как живые люди, персонажи Мьевиля могут упасть или вырасти в глазах читателя буквально за одну страницу.

Описания, несмотря на лингвистические изящества, шутки, игру слов и прочие приятные для читателя вещи, всегда точны. Поэтому Город Мьевиля в каждой книге столь притягателен. Кажется, что видишь его, находясь на улицах вместе с персонажами или рассказчиком, а когда книга заканчивается, ощущения напоминают выход из кинозала после действительно хорошего фантастического фильма. Это как раз тот случай, когда можно сказать «сходит со страниц».

Язык книг Мьевиля невероятно богат: в романах всегда присутствует большое количество интуитивно понятных неологизмов и имен собственных — этим язык недвусмысленно указывает на свою принадлежность к фантастическому миру, где в данный момент разворачивается действие.

Если написать о сюжетах книг Мьевиля подробно, есть риск испортить впечатление от знакомства для читателя. Особенно это касается последних романов: «Посольский город» (Embassytown) и «Рельсоморье» (Railsea). Перевод этих книг наверняка будет уступать оригиналу: обилие говорящих имен, неологизмы, имеющие смысл лишь в германских языках, анаграммы, без которых потеряется добрая часть атмосферы. И все‑таки их можно и нужно перевести. «Посольский город» не раз и не два заставит читателя задуматься о политике, хотя главный персонаж изначально аполитичен.

«Рельсоморье» порадует не только головокружительными приключениями, но и меткими наблюдениями автора, которые тонкой нитью связывают вымышленный мир с реальностью. Теперь эта связь стала чуть сложнее, чем в книгах Нью–Кробюзонского цикла, да и сами миры усложняются. Даже четырехуровневый и географически неоднородный, не изученный до конца мир Рельсоморья покажется простым в сравнении с целой вселенной из «Посольского города», где есть большая политика, есть политика местная и есть политика пришельцев, которых автору удалось изобразить по–настоящему чужими человеку.

Мьевиль многократно заявлял, что его книги – не пропагандистские листовки, что он никогда не пишет в целях пропаганды, а просто, будучи марксистом, так видит мир. Но без марксистского видения едва ли его книги получались бы столь удачными. Из множества миров с концепцией промышленной магии именно мир Мьевиля кажется наиболее убедительным, живым. Нерушимая внутренняя логика любой созданной вселенной позволяет любым выдумкам — даже самым безумным — быть принятыми и воспринятыми читателем.

Ни одна из его книг не обходит стороной вопросы о классовом строении общества, противоречиях между отдельными индивидами и различными группами, организациями, правительствами, корпорациями. Левые идеи в книгах Мьевиля — это не нарочитая проповедь, а неотъемлемая часть изображенной вселенной. Эти идеи вырастают из реалий, с которыми приходится сталкиваться обитателям фантастических миров, они рвутся со страницы на страницу в мире книги, стремясь изменить его. И опять здесь связаны сознание и бытие: Мьевиль, будучи членом революционной троцкистской партии в Великобритании, пытался и сам изменить окружающий его мир. Правда, как и отчаянным одиночкам, столкнувшимся с махиной Нью–Кробюзонского правительства в его книгах, автору пришлось пройти непростой путь. В этом году Мьевиль покинул Социалистическую рабочую партию из‑за поведения ее руководства, пытавшегося заставить замолчать нескольких жертв изнасилования, так как речь шла о «достоинстве» замешанного в преступлении партийного босса.