Пять костров ромбом

- Покажи! - приказал Досет, и Этуш послушно протянул ему кусок картона.

Рисунок не был закончен. Длинные волосы Анхелы только угадывались. Но глаза Этуш написал.

Майор поразился - так суеверно, так четко были выписаны эти глаза!

- Подпись!

Этуш торопливо проставил дрогнувший завиток.

- Ты уже писал эту женщину!

- Никогда!

- Не лги! - убеждал Досет. - Ты писал ее!

"Странно, - подумала Анхела. - Почему именно художникам, людям часто беспутным, бессистемным, дается дар прозрения? Почему именно они чисто интуитивно угадывают то, до чего не доходит логика?"

Она вспомнила вечер, проведенный Шмайзом, художником и ею года четыре назад. Был спор, вызванный неудачной фразой Шмайза. Он хотел сказать, что не настоящая, не цветущая _с_е_й_ч_а_с_ жизнь имеет определяющее значение для археолога, но фраза не получилась. Вышло так, будто ему, Шмайзу, древняя стена дороже живого города.

Этуш фыркнул презрительно:

- Курт, если помнишь, портрет Моны Лизы, жены Франческо дель Джокондо, остался незавершенным. И все же, по словам Вазари, "это произведение написано так, что повергает в смятение и страх любого самонадеянного художника, кто бы он ни был!" Так что же важнее, по-твоему? Портрет Джоконды или его оригинал?

- Ты не понял меня, - рассердился археолог. - Искусство всегда вторично!

Этуш ухмыльнулся.

- Тогда почему люди вот уже четыреста лет восхищаются портретом Моны Лизы и ничуть не тоскуют по утраченному оригиналу?

Шмайз растерялся.

- Если уж мы заговорили о Джоконде, - махнул короткой рукой Этуш, - у меня найдется еще одно замечание... Моне Лизе, когда Леонардо взялся ее писать, было около двадцати лет. Так утверждает ученик Леонардо Франческо Мельци. Мона Лиза позировала художнику в костюме Весны, в левой руке держала цветок коломбины... Почему же, Курт, на знаменитом холсте мы видим не цветущую женщину, а... вдову?

- Вдову? - неприятно удивился Шмайз. - Ты просто много выпил!

- Именно вдову! - шумно рассмеялся Этуш. - Да, я пьян. Но Леонардо написал именно вдову! Или он большой шутник, или я... большой невежа!

- К правде ближе второе, - проворчал Шмайз.

Но Этуш не слушал археолога. Расплескав вино, он налил себе полную чашу и пьяно уставился на Анхелу:

- Леонардо написал вдову! Не просто вдову, а символ вдовы. Символ нашего горького мира! И не знай я тебя, Анхела, я бы сказал - Леонардо написал тебя!

- Не льсти, Этуш. Мне далеко до Джоконды!

- Не ищи в моих словах буквализма. Да, у вас все иное - руки, волосы, уши. Но вы идентичны в своей загадке.

- В какой загадке, Этуш? - насторожилась Анхела.

- Ладно, - отмахнулся художник. - Я попробую написать вдову. Это не будет портретом новой Джоконды. Нет! Но это будет все тот же символ, ибо символы в нашем мире следует подновлять...

Этуш не написал портрета Анхелы. Он не выдержал шумного успеха, выпавшего на долю первых его картин, не выдержал непонимания, пришедшего вслед за успехом. Он стал много пить, ему резко изменил вкус.

После выхода в свет роскошного издания эпоса о Гильгамеше, иллюстрированного стилизованными печатями, Этуш поссорился с археологом и перестал бывать у Анхелы. Он быстро опускался. Вечно пьяный, хватался то за одно, то за другое, но нигде не мог обрести себя. Вместо обещанной символической вдовы он написал в приступе пьяного безумия портрет ассирийца, наградив его глазами Анхелы. А затем наркотики и, наконец, тюрьма...

"И все же именно Этуш, - подумала Анхела, - сумел, пусть и подсознательно, угадать мое тайное тайных..."

- Я никогда не писал ее! - вопил Этуш.

- Тебе не надо умирать! - убеждал Досет. - Тебе нужно работать, спать, пить скотч, пользоваться плодами успеха... Подойди! Разве ты не писал ее? - майор резким движением, испугавшим художника, сорвал тряпку с принесенного из лаборатории портрета.

Лоб, борода, щеки ассирийца были заклеены пластырем. Тем яснее были глаза, глянувшие на Этуша.

- Вдова! - потрясенно отступил художник.

Странно закатив глаза, он вздрогнул, пошатнулся, по его коротким рукам пробежала дрожь, - и вдруг, сразу, Этуш упал, ударившись головой о бетонный выступ.

- Унесите его! - брезгливо приказал Досет.

Ни на кого не глядя, чувствуя, что еще один вариант отработан впустую, майор бросил недокуренную сигару в пепельницу. Металлический браслет попался ему под руку, звякнул. И как ни был легок этот звук, Анхела его уловила.

Майор вздрогнул.

Дочь Ауса смотрела на браслет так, будто в "камере разговоров", наполненной флюидами ненависти и страха, присутствовало с некоторых пор еще одно, невидимое, но строгое существо - все понимающее, ни на что не закрывающее глаза...

6. ПРОВЕРКА НА ЧЕЛОВЕКА

Кайо потерял сознание. Дуайт, наклонившись над "Лорой", равнодушно поправил впившиеся в запястья журналиста наручники.

Голый бетон... Мертвая, сырая тишь...

С нервным, почти болезненным интересом Досет принял из рук лейтенанта бумагу, исписанную мелким почерком Витольда. Что написал эксперт?

"...По преступной небрежности капитана Орбано в личном деле А2 отсутствуют отпечатки пальцев.

Лингвисты отдела полагают, что великолепное знание А2 всех танийских наречий не является подтверждением ее действительно танийского происхождения. Никто не знает, кем она была брошена семнадцать лет назад у входа в монастырь Святой Анны.

Мы нигде не нашли фотографий А2, а наши попытки получить такие фотографии в тюрьме результатов не дали.

В первые же часы пребывания А2 в спецкамере Внутреннюю тюрьму Ниданго покинули крысы. Это может быть случайным совпадением, но я все же рискну связать случившееся с радиошумами, отмеченными мной при появлении А2 в "камере разговоров".

А2 - женщина волевая, крайне уравновешенная. Исходя из всего вышесказанного, я бы рекомендовал, майор, совместить допрос А2 с проверкой ее на человека".

Он многого хочет! - подумал майор.

Проверка на человека... Запугать, сломать допрашиваемого убийством, совершаемым на его глазах, - такое делалось не часто...

Майор, не торопясь, вынул из нагрудного кармана письмо, перехваченное сотрудниками Витольда, и положил его на стол так, чтобы Анхела со своего места не смогла прочесть в нем ни строчки.

"Анхела! - писал доктор Шмайз. - Я нашел то, что вам хотелось найти!

Археология полна неразгаданных тайн. В 1844 году английский естествоиспытатель Дэвид Брюстер нашел в Кингудском карьере стальной гвоздь, внедренный в кусок твердого песчаника. В 1869 году в штате Невада в полевом шпате, добытом со значительной глубины, обнаружен металлический винт. Восемнадцатью годами раньше некто Хайрэм Уитт вынул аналогичную находку из обломка золотоносного кварца. Странные находки, не правда ли? Но они ничто перед тем, что нашел я!

Самые разные чувства владеют мною сегодня, но среди них нет, к сожалению, удовлетворения. Может быть, это от усталости, а может, оттого, что я перестал понимать смысл собственных находок.

Да, я знаю, за семьдесят лет работ в Ираке археологи вряд ли раскопали более одного процента всех погребенных в его земле исторических богатств; среди остающихся в неизвестности девяноста девяти процентов явно найдется много удивительного. Но я - ученый. Я знаю, что даже самое удивительное следует рассматривать с позиций логики. Как рассматриваем мы, например, темные места "Уриа..." или "Ангальта кигальше..." ["Дни сотворения...", "От великого верха к великому низу..." - фрагменты древнейших шумерских мифов.]

Вскрыв пески над стенами найденного нами Ларака, я сразу наткнулся на руины древнего эккура [эккур (шумерское) - храм]. Термический удар невероятной силы размягчил, расплавил каменные стены семиэтажной башни, и они застыли бесформенной массой, которую не брала никакая кирка.

Что за небесный огонь поразил обитель жрецов? Какая неведомая сила обрушилась на несчастный город?