Инсталляция

— Саша! — закричала мама. — Как это понимать?

— Ты обещала, — обижено сказал Сашка.

— Одним нам тут не разобраться, — выдохнула мама и решительно вышла из комнаты.

Папа нависал над дневником, как орёл. Бабушка крепко держала дневник в руках. Мама всё повторяла «ну просто ужасная», «надо же!» и «как вообще можно было додуматься до такого!» в разных вариациях.

Папа строго спросил:

— Сергея Петровича задание?

Сашка пожал плечами — мол, чьё ещё.

— Надо жаловаться, — сказала мама.

— Напишите про семью плохо, — перечитывала бабушка.

— Толку жаловаться? — сказал папа. — Учитель года, что вы! Новейшие разработки! Передовые технологии!

— Напишите про семью плохо, — повторила бабушка.

— Я не виноват… — бормотал Сашка.

— Напишите про семью плохо, — прочитала бабушка и улыбнулась.

Папа отобрал у неё дневник, помахал им и сказал:

— Давайте уже напишем чего-то, что ли?

Мама пожала плечами:

— Давайте.

Бабушка улыбалась.

Мама попросила:

— Саш, только зачеркни про ужасную, пожалуйста.

Сашка покорно зачеркнул. Папа ходил по комнате и думал вслух:

— Папа… поздно просыпается… Не помогает делать мне уроки… Любит футбол…

— Надо про плохое, папа, — напомнил Сашка.

— Да, да, — согласился папа и зашагал по комнате молча.

Бабушка схватила Сашку за плечи, посмотрела пристально и сказала:

— Про меня что-нибудь напиши.

Сашка написал: «Бабушка старая».

— Это плохо, — довольно согласилась бабушка.

Было так поздно, что у Сашки стали слипаться глаза. Папа всё ходил по комнате и предлагал варианты, мама спорила, бабушка улыбалась. В Сашкиной тетрадке было только два предложения. Одно, зачёркнутое, про маму, второе, незачёркнутое — про бабушку. Папа рассказывал про себя ужасные вещи, что он замечает пыль и не вытирает, а мама говорила, что не так уж это плохо и ничего страшного, а вот она тоже иногда замечает и не вытирает, и это уж точно плохо, и тогда папа сказал, что ничего страшного…

И тут Сашка воскликнул:

— Я придумал!

И написал: «Моя семья такая плохая, что об этом даже писать нельзя».

— Вот молодец, — сказала мама. — Пойдёмте теперь чай пить.

Всем почему-то стало радостно, и улыбалась теперь не только бабушка, но и мама хихикала, и папа смеялся, и Сашке было хорошо. Они обнялись за плечи и еле протиснулись в дверь, чтобы пройти на кухню.

А мама всё весело приговаривала:

— Мы ужасные, просто ужасные!

Исторический факт

В одном старом-престаром магазине заплесневел хлеб. Его купила старая-престарая леди в старой-престарой шубе. Она положила хлеб в старую-престарую кошёлку и развалилась.

Страшное дело

Я замер перед дверью в поликлинике, когда услышал:

— Следующий!

Следующий — значит, я.

У меня дрожь пошла по телу, и ладони вспотели.

Страшно!

Будете смеяться, да? Как будто вам никогда не было страшно в поликлинике…

Тут врач появился в дверях, посмотрел на меня и настойчиво произнёс:

— Следующий!

Вот заладил, как будто говорить больше ничего не умеет… Я сглотнул и спросил:

— А это больно?

— Не больно, — соврал доктор. — Следующий!

— А это опасно? — спросил я и на всякий случай схватился за скамейку.

Врач, наверное, робот. Потому что он сказал:

— Не опасно. Следующий!

Я на всякий случай поинтересовался:

— Вы хоть не робот?

Врач совсем рассвирепел.

— Следующий! — кричит. — Следующий! Следующий!

А я ему тоже так, свирепо:

— А где, — говорю, — гарантии, что я жив останусь?

Тут сзади две девчонки захихикали.

— Дуры! — сказал я им. — У человека, может быть, последние минуты жизни…

Но девчонки подскочили и втолкнули меня в кабинет. От неожиданности я не сопротивлялся.

Там меня поймали медсёстры и быстренько усадили на табуретку. Я ничего не успел сообразить, да и страшно было. Они закрыли мне зачем-то один глаз, стало темновато.

А врач взял указку и тыкал ею в какую-то табличку, зло выкрикивая:

— Какая буква?! Какая буква?!

Тут мне стало совсем страшно, и я в ужасе закричал:

— СЛЕДУЮЩИЙ!!!

Новогодний зал

Заблудился

В один год Новый Год заблудился в лесу.

— Куда идти? — растерялся он. — Направо или налево? Налево или направо? Взад или вперёд?

Неизвестно!

Тут он вспомнил, что север и юг по мху можно определить, и стал разглядывать деревья. Стало ясно, где север, а где юг! Только куда идти? На север или на юг? На юг или на север? На запад или на восток?

Непонятно!

Новый Год задумчиво постоял посреди леса, а потом решил: какая разница, куда идти, если всё равно прийдёшь ВСЮДУ!

И пошёл к одинокому лесному домику, в котором светилось окно.

Сансевьера

Гришка задумчиво водил влажной кисточкой по носу. Кисточка пахла мёдом и ещё чем-то непонятным. Ещё Гришка рассматривал свой локоть. К нему пристало конфетти, и Гришка мысленно его отцарапывал.

— Гришунь, ну ты что застыл? — спросила мама. — Докрашивай. У меня вот фонарик готов. Я даже окошки нарисовала, пусть будет, как дом. Ты чего?

Гришка опомнился, растерянно посмотрел на маму и закивал:

— А. Ага. Щас, — обмакнул кисточку в краску и стал поспешно разрисовывать гирлянду. — Вот смотри, тут я, для тебя специально, паука нарисую, а тут — жука и гориллу. Ну, и трактор. И многоэтажку. Ну, если поместится. И барана какого-то нарисую. Ещё не знаю, что.

— Подожди-подожди, — сказала мама. — Посмотри-ка на меня. Чего весь нос оранжевый? Смешно, конечно. Но давай, сбегай, умойся.

— Раз смешно, то можно и не умываться, — хихикнул Гришка и стёр футболкой с носа краску. Мама посмотрела недовольно, а он добавил: — А что, футболка у меня тоже оранжевая. Всё нормально.

Гришка снял с локтя конфетти и положил его на мамину голову.

— Украшения начинаются! — весело крикнул он.

— Гришунь, хватит баловаться, — попросила мама. — Давай дораскрашиваем, потом украшать.

К новому году они с мамой всегда готовились основательно. Разукрашивали окна, развешивали снежинки, гирлянды, лепили снеговиков из пластика. Вот только с ёлкой была проблема. Точнее — ёлки не было совсем! Ни настоящей, ни пластмассовой. Вместо неё была сансевьера. Они как-то специально с мамой отыскали настоящее название этого растения, и оно оказалось живым, весёлым, каким-то итальянским — как раз для нового года! Сансевьера длинными тонкими перьями тянулась прямо до потолка. На нее вешался дождик и бумажные игрушки, и она была как будто ёлка.

Кто знает, может, этот цветок и был ёлкой в душе, но на вид это была сансевьера сансевьерой. И хвоей не пахла. И дед Мороз у цветочного горшка смотрелся нелепо. И Снегурочка была этому как-то не рада. Но маме нравилось. Гришке тоже нравилось — раньше. Но вот в этом году… В этом году хотелось настоящего нового года!

— Мам, — сказал Гришка, перекладывая гирлянды с места на место. — Может ну её, сансевьеру. Всё сансевьера и сансевьера, растёт и растёт. А её украшаем и украшаем.

— Замечательно, — невесело сказала мама. — И что ты предлагаешь?

— Догадайся с трёх раз, — хитро прищурился Гришка.

— Не украшать сансевьеру? — спросила мама.

— Украшать ёлку, — кивнул Гришка. — Молодец, ты почти угадала.

— Ну, Гриш, — огорчилась мама. Я уже к сансевьере привыкла.

— Ну, мам…

— Гришунь. Не капризничай. Ты что, маленький, что ли?

Гришка ничего не сказал, а только выпятил нижнюю губу и отвернулся. Что тут скажешь? Разве что можно ногтём в обоях процарапывать обиду. Но что это изменит?

Мама посмотрела на него и вздохнула. Из открытой форточки дул ветер, покачивал перья сансевьеры, шевелил бумажные украшения на полу. В окно заглядывали предновогодние снежинки и тут же исчезали. Мама достала большой пакет.