Инсталляция

— Вы сегодня какие-то не по-доброму буйные.

Я ей сказал:

— Это потому что нам сочинение назавтра писать надо. Большое. Обязательное.

Мы лопали суп, а мама нам телевизор включила. Это такой маленький телевизор, он у нас прямо на столе стоит. Если мой хомяк прямо перед ним усядется, то будет пол-экрана закрывать. Но сейчас хомяк был в клетке, а по телевизору какие-то новости передавали. Мама хотела нам дальше, на мультики переключить, но мы замахали на неё руками.

Мама пожала плечами и ушла в зал. А мы прямо прилипли к экрану, потому что там все, все до одного надеялись на эти славу и добро! И даже ведущая, у которой на шее зачем-то был повязан бант, тоже надеялась! И все люди, про которых рассказывали! Сначала показали какую-то тётеньку, и как у неё потолок в квартире протекает. И она надеялась сначала на славу, а потом на добро. А потом показали рабочих из других стран (их называли очень сложным словом), как их пытались прогнать домой. Так вот, рабочие надеялись на добро, а те, кто их прогонял — на славу. А потом, в самом конце, показали про какой-то театр, и там все уже надеялись и на славу, и на добро, и ещё на что-то.

А потом был прогноз погоды, и даже в этом прогнозе погоды тоже надеялись!

— Понял, Димка?! — закричал я. — Вот где все надеются! И оно ни разу не пришло, ни слава, ни добро! Вот про что нам сочинение задали!

— Точно, Генка! — воскликнул Димка. — А то сразу я как-то не понял, про что.

Я возмутился:

— Да могли бы объяснить по-человечески! А то — пишите, пишите! Сами толком ничего не знают!

Мы сбегали в комнату и взяли у мамы интервью, как будто она хочет заселиться в новый дом, а её туда не пускают. Димка был оператором, мы ему дали нашу камеру. А я был корреспондентом. Мы потом прошлись по квартире и показали, в каких ужасных условиях живёт герой нашего сюжета. Особенно красиво получилось, когда мы из-под дивана выудили запыленный носок, и я помахал им перед объективом.

— На что вы надеетесь? — спросили мы маму напоследок.

И она ответила, как мы и учили:

— На славу и добро.

Она молодец, чуть не расплакалась. Мы очень обрадовались всему этому и снова на кухню поскакали.

— Давай ещё новости! — кричал Димка.

И я стал переключать каналы и искать ещё новости. И нашёл!

Там показывали очень интересное. В далёкой-далёкой стране перед каким-то зданием была огромная толпа людей, и они все вместе, хором надеялись на славу и добро! Они махали руками, плакатами, прыгали и надеялись! Я ещё никогда не видел, чтобы столько людей вместе надеялись!

— Надо же, Димка! — закричал я, тыча пальцем в экран. — Как им не тяжело-то так сильно надеяться?!

— Точно, Генка! — сказал Димка. — Вот бы им кто-то помог!

Но им никто не помог. Они хотели, чтобы из этого здания ушли те, кто там находится. Но они остались сидеть на местах. А всех людей домой отправили. Чтобы они дома надеялись. Они разбредались по домам — такие грустные, что мне даже смотреть на это было печально. Димка тоже приуныл и сказал:

— Я, Генка, домой пойду. У меня ботинки не мытые.

Я сказал:

— Делов-то. Вон, иди в ванную и мой себе.

— Нет, Генка, — сказал Димка. — Я у тебя не могу. Они у меня грязные, я тебе раковину заляпаю.

Когда Димка всерьёз задумывается, он постоянно странные отговорки придумывает. В прошлый раз, когда я его кроссворд попросил разгадать, а он последнего слова не мог вспомнить, то сказал, что у него кот охромел, и ему пора. Хотя у него нет ни кота, ни даже собаки. И слонёнка нет, а Димка очень хочет завести слонёнка. А ещё раз он наплёл про инопланетян. Что им срочно требуется посадка. И поэтому ему идти надо. И чем он этим инопланетянам мог помочь?

Димка ушёл, а я вырвал двойной листочек из середины тетради, красиво подписал его (сочинения нам сдавать придётся не в тетрадках, а навсегда), занёс ручку и задумался. Я думал всё про тех людей, которые хотели, чтобы другие люди ушли из большого дома. Они ведь сильно хотели! Зачем их прогнали? А тем, кто в доме сидел — им что, трудно было уйти?

Я и сам не заметил, как нарисовал это всё — и много людей, и как их прогоняют, и зачем-то себя рядом с ними. И ещё нарисовал, как один человек стоит с плакатом, а на плакате написано «В надежде славы и добра». Когда опомнился, то сразу Димке позвонил, и спросил, написал ли он сочинение. Он сказал, что не написал, потому что ему думается про то же, что и мне. Всё-таки мы лучшие друзья и думаем почти всегда одинаково. И сочинения мы решили не писать. А раз мы вместе решили, то тут никакие родители не заставят нас передумать.

Но у меня сегодня никто ничего и не спрашивал, а вечером папа пришёл рассказать мне на ночь сказку. Он всегда мне на ночь сказки рассказывает, про какие-то приключения. Но сегодня я ему сам стал рассказывать. Про то, что такое патриотизм. И как все, оказывается, надеются на славу и добро, и как сложно на это надеяться, если ты два часа подряд на пне сидишь. И про тех людей рассказал, в далёкой стране, у здания.

Папа почесал затылок и рассказал мне сказку с приключениями про парламент, государственный переворот, и ещё многое другое. Было так интересно, и я слушал так внимательно, что уснул. Сквозь сон я почувствовал, как папа поправил мне одеяло, легонько похлопал меня по спине и вышел на цыпочках из комнаты.

На следующий день я проснулся очень рано. Потому что в дверь звонили. Очень часто и беспокойно звонили. И это Димка звонил в дверь. У него на плечах вещмешок висел. И связка бубликов, как будто пояс с боеприпасами.

— Генка, ты готов? — спросил он меня с порога.

А я зевнул, потянулся и сказал:

— Ты чего, Димка? Ещё так рано, даже не рассвело.

— А то, — сказал Димка, — что раз они сами не справляются, то им помочь надо.

Я был ещё спросонья, поэтому не сразу понял, и спросил:

— Это кому?

— Ну тем, у здания, которые больше всех надеются!

— У парламента, — со знанием дела сказал я.

— У парламента, — согласился Димка. — Пойдём и поможем.

— Их же всех домой отправили?

— А мы всё равно поможем! — не унимался Димка. — Так даже лучше, если никто не ждёт. Мы поможем неожиданно!

И тут я подумал — какой же Димка молодец! Как я сам до такой простой вещи не додумался? Конечно, надо помогать! Я Димку завёл к себе в комнату и стал одеваться как попало. То ноги у меня попадали в одну штанину, то свитер шиворот-навыворот одевал. Торопился я. Димка тогда сказал:

— Ты не торопись, Генка.

И я перестал торопиться, и стал собираться медленно. Тогда Димка сказал:

— Но и не медли сильно.

И я сказал:

— Только мы, Димка, сначала в школу пойдём. Надо же сказать, что мы сочинения не написали.

— Это надо, — согласился Димка. — Только рано ещё. Давай тогда подождём немного.

Мы сели на кровать и стали ждать. И сами не заметили, как уснули снова. Прямо в одежде и с вещами. А как только мой будильник прозвонил, тут же скорее в школу побежали!

В классе все разглядывали на наш боевой наряд, но мы с Димкой насупились и на всех грозно смотрели. Нам бы только учительницы дождаться и уйти — причина у нас сегодня уважительная.

Прозвенел звонок, и Вероника Петровна, конечно же, с сочинений начала. Мы с Димкой руки сразу подняли:

— Мы не написали!

— Как это не написали? — удивилась учительница.

— Не смогли! — сказали мы.

Тут все тоже стали руки тянуть и говорить, что не написали. Оказывается, весь класс сочинения не принёс! Хотя, по-моему, Рома Меньшиков написал, только он руку со всеми тянул, потому что он компанейский. Кому-то родители даже не разрешили писать такое сочинение. Кто-то, как и мы, не смог.

Вероника Петровна смотрела на нас, как будто на музейные экспонаты.

— Вы что? — спросила она. — В могилу меня свести хотите?

— Нет, — сказал я. — Там, Вероника Петровна, делать нечего.

А потом поднялся, сумку на плечо закинул и сказал:

— Мы пошли. Дела у нас.