Страница 179 из 201
«Ну вот! Начал за здравие, а кончит за упокой!» – разочарованно решил Николай, ещё не дочитав конец телеграммы. Так оно и было.
«Переходя к логике разума и учтя создавшуюся безвыходность положения, я, непоколебимо верный подданный Его Величества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны… является решение пойти навстречу уже высказанным условиям…»
Надежда на поддержку хотя бы одного главнокомандующего совсем улетучилась. У Николая, действительно любившего армию и её генералов, отмерло что-то в груди и в мыслях наступил замораживающий холод. Он скользил глазами по завершающему пассажу телеграммы Алексеева, заведомо зная, что там говорится, слушал «верноподданнические» увещевания Рузского, Данилова и Саввича. Отчего-то выплыла из глубин памяти фраза министра внутренних дел в 1905 – 1906 годах Петра Николаевича Дурново, который на предложение помиловать каких-то бунтовщиков на том основании, что они встали перед военной силой на колени, ответил своим густым басом: «Бойтесь коленопреклонённых мерзавцев!»
Мысли Государя были зажаты, словно в тисках. Ощущение безнадёжности возникло и начало шириться в душе. Николай не знал, от него попросту скрыли, что командующий гвардейской кавалерией прислал Рузскому телеграмму: «Главкосеву. До нас дошли сведения о крупных событиях. Прошу вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность Гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха. Хан Нахичеванский». Такая же телеграмма пришла во Псков от графа Келлера, генералы Лечицкий и Каледин тоже выразили готовность прийти на выручку Государю…
Но восемь генералов всё решили сами. Они не спросили мнения ни у кого из начальствующих лиц или простых офицеров на фронте. Их не интересовало мнение России. Некоторые из них даже считали свою измену патриотическим актом – настолько великокняжеским и думским интриганам удалось подмять под себя и извратить мораль.
Духовным зрением Николай увидел, как сквозь туман верноподданнических слов о спасении династии проглядывает восемь револьверов цареубийц. Он не боялся за свою жизнь. Им двигал только ужас перед гражданской войной, которая взорвёт Россию.
Молчание длилось одну-две минуты. Затем Государь бесстрастно сказал:
– Я решился ещё вчера. Я отказываюсь от престола!..
Он перекрестился, перекрестились и генералы. Николай вышел в кабинет. Генералы остались ждать. Во время отсутствия Императора адъютант Рузского принёс телеграмму из Петрограда. Родзянко сообщал, что во Псков для переговоров с Государем выехали из Петрограда член Государственного совета Гучков и член Государственной думы Шульгин.
Почти сразу после этого в салон вошёл Николай и вынес собственноручно написанные им на телеграфных бланках депеши Родзянке в столицу и Алексееву в Могилёв. Первая из них гласила:
«Нет той жертвы, которую я не принёс бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича».
Вторая была короче, но с подтекстом, из которого следовало, что Николай презирает изменников-генералов:
«Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына.
Прошу всех служить ему верно и нелицемерно. Николай».
Словами «служить верно и нелицемерно» Верховный Главнокомандующий дал пощёчину предателю Алексееву, ибо это были слова из военной присяги, которую давал каждый солдат.
…Поздно вечером во Псков прибыли посланцы Временного правительства Гучков и Шульгин. Они привезли проект Манифеста об отречении, который должен был подписать Император. Государь принял их сдержанно, его лицо оставалось бесстрастным, но почему-то его давний и злейший враг Гучков и называвший себя монархистом Шульгин не могли смотреть ему в глаза.
Николай забраковал их составленный совместно с Алексеевым проект документа об отречении. Выйдя в соседний салон, он быстро собственноручно – у царя никогда не было секретаря – написал свой Манифест, сердечно и ясно. Но в нём он изменил формулу отречения, высказанную им в три часа дня в телеграмме Родзянке. Тогда он отрекался в пользу сына при регентстве брата Михаила Александровича.
Теперь, после долгой дневной беседы с профессором Фёдоровым, который подтвердил ему, что болезнь Алексея неизлечима и что низложенных Государя с Императрицей безусловно оторвут от мальчика на долгие годы, Николай отрекался от трона в пользу брата.
…В час ночи со 2 на 3 марта синий Императорский поезд тихо отошёл от платформы Псковского вокзала. Верховный вождь армии ехал прощаться со своим штабом и войсками. В ту ночь Николай записал в своём дневнике:
«…Кругом измена, и трусость, и обман!»
88
…Во вторник, 28 февраля, по всей огромной столице Российской империи происходили жестокие стычки последних защитников монархии и многочисленных вооружённых толп солдат запаса и боевиков. Начинались расправы с офицерами, выстрелы им в спину. Кто стрелял – обозлённая солдатня, боевики революционных партий, вышедшие из подполья с карманами, полными оружия, купленного на немецкие деньги, и провокационно действовавшие как 1905 году, или германские агенты, – было совершенно неясно.
Пётр, готовясь выйти рано утром в понедельник в город, снял с сапог неудобные шпоры, надел потёртую фронтовую шинель, а в кобуру сунул автоматический пистолет Кольта. Дедушка ещё спал, его камердинер отправился за свежими газетами. Петру удалось незамеченным выйти из квартиры. Желая успокоить старика, который очень не одобрял его шатаний по городу в эти опасные дни, полковник оставил Фёдору Фёдоровичу записку, что вечером найдёт его в клубе или дома.
Он вышел из парадного подъезда на Фурштадтскую, по которой, как и по всем параллельным ей улицам, тянулась от Литейного проспекта бесконечная толпа в сторону Таврического дворца. У него не было зла ко всем этим людям, некоторые из которых несли красные, словно пропитанные кровью, флаги и лозунги «Земля и Воля!» или «Долой войну!».
«Где же здесь логика?! – подумал молодой полковник, который у себя в казарме никогда не сталкивался с политикой. – Государя и Государыню публично обвиняют в желании заключить сепаратный мир и кончить войну, а сами требуют того же от этой завиральной Думы?!»
Симпатий к разношёрстной толпе, где почти все были украшены красными бантами или розетками, молодой полковник тоже не испытывал. Идти в заплёванный и засыпанный шелухой от семечек Таврический дворец слушать истеричных ораторов, дышать махорочным дымом, как он делал это вчера, ему не хотелось. Он повернул направо, чтобы выйти по Пантелеймоновской и набережной реки Мойки к Главному штабу, где надеялся получить самые свежие известия о положении в столице и Царском Селе.
Пётр вошёл в первый от арки подъезд, предъявил часовому своё командировочное предписание и стал подниматься по мраморной лестнице. Он быстро достиг площадки, где в нише стоял бюст Петра Великого, а по стенам обочь его с двух сторон были укреплены две мраморные доски с выбитыми золотом названиями славных побед российской армии, поднялся в комнаты управления генерал-квартирмейстера, где трудились разведчики. Кое-кого из них он знал по службе.
Хотя было ещё рано – около девяти утра, в присутствии находилось несколько офицеров. Один из них недавно приезжал в штаб корпуса Келлера и узнал молодого начальника разведки. Пётр подошёл к его столу, и подполковник просил его присесть. Не дожидаясь просьбы гостя, офицер сам стал рассказывать и показывать по большому плану Петрограда, где и что происходит.
Сначала он показал на улицу 6-я Рота по Измайловскому проспекту, почти у Ново-Обводного канала.
– Здесь запасной самокатный батальон под командованием полковника Балкашина вторые сутки сражается с бунтовщиками и примкнувшими к ним изменниками из воинских частей… Положение у них тяжёлое – много раненых и убитых… – вполголоса, чтобы не мешать другим офицерам, сообщил Петру собеседник. – А рядом с нами, в Зимнем дворце, занял позицию отряд полковника Кутепова из тысячи ста штыков, оставшихся верными Государю, при двенадцати орудиях и пятнадцати пулемётах… Сил идти вперёд метлой по Петрограду у него недостаточно. Кутепов ждёт боевых частей с Северного фронта, чтобы взять бунтовщиков в клещи… Да, вам это будет, наверное, интересно, – усмехнулся генштабист, – вчера вечером и сегодня рано утром в Таврическом дворце несколько раз возникала паника, после того как проносились слухи, что верные царю полки уже стоят у ворот Петрограда… Депутаты собирали свои вещички, чтобы бежать куда глаза глядят… И действительно, мы ждём подмоги, чтобы укротить бунтующую чернь… Из Ставки нам передали, что два полка Пятой армии уже в пути, а ещё два – грузятся в вагоны… Кроме того, по нашим данным, на подходе к Гатчине – Георгиевский батальон под командованием генерал-адъютанта Иванова, отправленный из Могилёва… Одним словом, сила собирается внушительная, но нет ни одного волевого генерала в Петрограде, который хотел бы её возглавить…