Страница 21 из 23
Поселок Шедок, 1971
В РОДНОМ КРАЮ
Давно я думал навестить свою родную сторонку, а в последние годы особенно. Меня так почему-то тянуло на родину, что я просто не находил себе места: ежедневно выискивал в газетах информации и сообщения о родной стороне и с жадностью читал их, а ночью мне снилось палящее азиатское солнце пирамидальные тополя, арыки, хлопок, дыни, виноград, тутовник — и все то, что было связано с далеким и близким детством. Родная сторона напоминала о себе с экрана телевизора, кинофильмами, она смотрела на меня со страниц журналов и газет, звала и манила душистыми фруктами с прилавков магазинов. И когда мне стало совсем невмоготу, я, отложив все свои бесконечные дела, взял внеочередной отпуск и уехал.
И вот, ровно через три десятка лет я снова в местах своего детства. Сколько за это время утекло воды из Чирчика и Салара! Сколько произошло изменений в жизни! А все так хорошо помнится, словно это было вчера...
Я подходил к подковообразному изгибу реки, к тому самому, где когда-то впервые в жизни сбил влет болотного луня.
Сколько теплых и дорогих сердцу воспоминаний сразу всплыло перед глазами...
Вот он и «Лысый холм» с выжженной солнцем вершиной, у подножия которого, в тугайных зарослях, отец обучал меня стрельбе по взлетающим фазанам. Здесь же, в этих угодьях, визжа от избытка страсти, гонялся за зайцем-толаем мой верный четвероногий друг Трезор...
Вдыхая запахи родных мест, волнуясь, как мальчишка, я поднимался на холм. И чем выше я подходил к куполообразной вершине, тем сильнее сжималось мое встревоженное воспоминаниями сердце. Но с каждым нагом все яснее и яснее становилось мне, что тех угодий, которые были так близки и дороги сердцу, давно уж не существует.
Там, где когда-то тянулись непролазные тугайные заросли и камыши, сейчас шахматными квадратами распластались хлопковые поля и бахчи. А вместо крохотных, одиноко торчавших из дикой джиды глинобитных узбекских лачужек выросли целые кишлаки с черепичными крышами. Но мне все не верилось. Я как сквозь сон смотрел на эту преобразованную землю, казалось: вот-вот на изгибе реки крякнет селезень, взлетит из камышей чирок или по всей окрестности вдруг разольется задорный крик петуха фазана. И только гул тракторов и шум хлопкоуборочных машин заставили меня поверить в действительность.
Долго, очень долго с грустью смотрел я с высокого холма на развернувшуюся во всю ширь новую для меня картину, и наперекор здравому смыслу, мне было жаль тех полудиких тугайных зарослей, кровно связанных с далеким, милым детством, живой юностью, со всем тем, что я так бережно и свято хранил в своей памяти все эти долгие суровые годы...
И позднее, где бы я ни ходил по своим старым излюбленным местам, я не узнавал их.
За тот осенний месяц я побывал и на Кирде, где когда-то убил камышового кота и корноухую лисицу; навестил и дядю Шуру в Мирзачуле, с кем мы у Сырдарьи изловили злодея-браконьера; был и под Пахта-Аралом, вблизи которого много лет тому назад мы с отцом и пастухом Алтынбаем уничтожили трех волков, заглянул я и в Голодную степь. И там, где я и охотился по туртушкам, там, где в те изнурительно жаркие летние дни я мечтал о глотке хотя бы мутной водицы, я увидел, как но изнывающей веками от недостатка влаги растрескавшейся земле течет вода. И не каким-нибудь маленьким ручейком, а широченным каналом.
Только тот, кто на раскаленной солончаковой земле не испытывал мучительной жажды, не ощущал на себе нечеловеческих мук водяного голода, только тот не поймет громадного счастья, которым наполнились сердца людей, проживающих в этой степи.
Я шел вдоль канала, а вокруг, насколько мог только охватить глаз, вместо верблюжьей колючки и серых шаров перекати-поля виднелась вздыбленная стальными лемехами, черная, слегка припудренная солью, жирная земля. Впереди, в дрожащем от прогретых пашей воздухе, белыми квадратиками домов виднелись поселки. Левее поселков стройными треугольными пирамидами выстроились столбы высоковольтной линии; справа, перегоняя друг друга и поднимая облака серой пыли, бороздили степь тракторы.
Я давно устал бродить по пашням и решил отдохнуть на берегу канала.
Солнце перевалило за полдень, но все еще было жарко, и я, с наслаждением вытянув уставшие ноги, стал наблюдать, как налетевший ветер заигрывает с серебристой водной гладью. Шумная стайка розовых скворцов прервала мои наблюдения. Их, видно, вспугнули колонны фыркавших самосвалов, везших песок и гравий на строившееся шоссе. Я проводил шумную стайку ласковым взглядом и вспомнил милого Майнушку.
«Как давно и как недавно все это было...» — вздохнул я и полез в карман за портсигаром.
Вдруг до меня долетел из степи знакомый волнующий душу призывный звук... Этот нежный, слегка гортанный звук я никогда бы в жизни не спутал ни с каким другим: так может кричать только летящая на водопой туртушка.
Вслушиваясь в эти родные сердцу звуки, я снова увидел себя в те далекие годы в этой Голодной степи, и вновь всплыла в памяти та крошечная мочажинка с полупротухшей водой, облепленная десятками тысяч задыхающихся от жажды туртушек...
Гортанно-нежный звук быстро приближался к каналу, но я все сидел и с волнением слушал; как в голос птицы вплетаются печальные нотки былых мучений в этой безводной степи и радость полноводному каналу — жизни.
«А ведь раньше мне никогда не приходилось видеть туртушек-одиночек, — разглядывая подлетающую птицу, подумал я. — На водопой они всегда летали большими группами или стаями...»
И впервые в жизни я по-настоящему пожалел, что пошел на охоту с ружьем, а не с фотоаппаратом...
Узбекская ССР, город Янгиюль, 1973
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Если бы меня спросили: «С чего начинается Родина?» — то я бы, пожалуй, ответил, что начинается она с порога, перешагнув через который человек оказывается вне рамок сугубо личной жизни. В сутолоке города, в суете повседневных забот нам подчас некогда бывает оглядеться и почувствовать, насколько тесна наша связь с окружающим миром, как он хорош и как дорог сердцу. Мы невольно теряем что-то очень значительное, что, если вдуматься, составляет суть великого понятия — Родина.
Окраина города, опушка леса — за этими порогами человек расширяет свой кругозор, приобщаясь к природе. Однако постичь ее таинства, понять скромное величие жизни «братьев наших меньших», к сожалению, способен не каждый. Этому можно и нужно учиться. Взглянуть на мир глазами людей, умеющих подмечать те мелкие штрихи, без которых жизнь выглядит блеклой, помогают книги.
Сборник «Подарок охотника» — живое, непритязательное повествование об общении с нашими четвероногими и пернатыми соседями и с людьми, вступающими в контакт с природой. Действие рассказов происходит в разное время и в различных частях нашей необъятной страны. Их объединяет общий настрой — любовь к родной земле и желание видеть ее еще более прекрасной, пытливость к самым, казалось бы, обыденным явлениям. Во всех рассказах ощущается эмоциональный подъем, окрашенный фантазией писателя. Невольно поражаешься, как человеку, прошедшему большой жизненный путь, удалось до зрелых лет сохранить непосредственность и остроту восприятия юноши.
События описываются просто и живо, и как-то не удивляешься тому, что дикая гусыня сама падает в руки охотнику («Без выстрела»), а стаи уток с высоты устремляются к скрадку, откуда слышатся звуки, похожие на свист крыльев сокола («Секрет»). В соответствии с художественным замыслом меняется иногда поведение диких животных. Кабанята не разбегаются и подставляют себя под выстрел, несмотря на канонаду, открытую браконьером. Осторожный барсук, занозивший лапу, даже днем, рискуя попасть в зубы собаке, следует по пятам за людьми. Зайчиха защищает свое потомство и дерется с собакой.