Страница 19 из 23
— Вот так оплеуха! — удивленно проговорил шофер. — Скажи кому, не поверят. — Потом рассмеялся. — Видать, недаром эту породу русаками называют: дерутся, значит, по-русски, дал раз, второго не захочешь...
Собачонка, не останавливаясь, все бежала в сторону свалки, а зайчиха, попрыгав по мокрой траве, исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Мы с шофером подождали еще немного, пока непрошеная гостья не убежит с аэродрома, потом, разрядив ракетницу, поехали на командный пункт.
Подмосковье, 1967—1969
СТОРОЖА ЧАПУРЫ
— Обрати взимание во-он на то дерево, — сказал Толик и вытянул руку по направлению сухой ветлы, одиноко торчавшей над камышами. Я посмотрел, куда показал Толик, и ничего особенного не увидел — дерево как дерево, сухое, с обломанной вершиной.
— Нет, ты присмотрись внимательнее, — настаивал Толик.
Щурясь от яркого полуденного солнца, я разглядел меж густых голых сучьев гнездо какой-то птицы.
— Это гнездо чапуры, как называют его местные жители, или белой цапли, чтоб тебе понятнее было. Но не в этом дело. Когда мы подойдем, ты не вздумай приблизиться к самому дереву — беды не оберешься, — строго сказал Толик.
— Это почему же? — удивился я.
— Всему свое время, узнаешь почему, — улыбнулся Толик.
Не доходя метров семидесяти до ветлы, Толик опустил рюкзак на землю:
— Лучшего места не найти, здесь и остановимся!
Быстро размотав удочки и насадив наживку на крючки, мы застыли в ожидании поклевок. Но, видимо, было еще жарко, и сазан не клевал. Толик, правда, поймал несколько красноперок, но это было не то, хотелось изловить сазана. Так в ожидании поклевки настоящей крупной рыбы мы просидели больше трех часов. Если бы был клев, то я бы, наверное, забыл о дереве с гнездом чапуры и предупреждении Толика, но когда поплавки часами не шевелятся — о многом передумаешь за это время.
Толика Николаева я знаю с самого раннего детства. Удивительный это человек — общительный, отзывчивый, веселый. Я не помню такого случая, чтобы у него когда-либо было плохое настроение. Если жарко — он не замечает жары и радуется солнцу, холодно — чистому, здоровому воздуху. Даже тяжелая болезнь, уложившая одно время Толика на целых пять лет на больничную койку, не сломила и ни на йоту не изменила его характер. «Когда я встречаю грязную дорогу, — частенько говорит он, — то больше стараюсь смотреть на голубое небо, и тогда дорога мне кажется не такой уж грязной».
В ту рыбалку я просто изнемог в томительном ожидании поклевки, а ему хоть бы что. Сидит не шелохнется и с улыбкой уговаривает меня, словно маленького:
— Ты не суетись. Рыба суетни не любит. Лучше посмотри, какая дивная погода. Ни облачка, ни тучки. Тишина — душа отдыхает...
В это время из камышей раздалось громкое кошачье мяуканье и урчанье.
— Вот тебе и тишина! Откуда здесь кошки? — удивился я. — За десятки километров ни единого жилья в округе, а в камышах кошки.
— Ошибаешься, — не отрывая глаз от поплавка, ответил Толик. — Неподалеку отсюда есть колхозная бахча, там живет старый казах с семьей. Года три тому назад казах-бабай завез сюда кошку с котятами — мыши его донимали. А котята разбежались по камышам. Одичали. Да такие здоровенные выросли, коту-каракалу под стать. Не знаю, намного ли тому бабаю легче стало от мышей, но птичьим гнездам от кошек достается здорово...
Я невольно взглянул на дерево, с вершины которого слетела белоснежная чапура, и, услышав приглушенный расстоянием писк в гнезде, подумал о птенцах.
— А эти дикари, в смысле кошки, чапурят не тронут?
— Давно бы н перьев не оставили, да это не так просто, — улыбнулся Толик.
— Почему? — заинтересовался я.
— Если чапура на месте — сама пикой-клювом любого кота отгонит, а когда улетит — сторожа гнездо караулят.
— Какие сторожа?
— А ты сходи и посмотри, — кивнул Толик в сторону ветлы.
Мне давно надоело сидеть на месте и ждать поклевки, и я с удовольствием поднялся.
— Только смотри, близко к дереву не подходи! — напутствовал Толик. — И вот эту штучку прихвати на всякий случай. — Он нагнулся и хотел отсоединить первое колено удилища, но я остановил его и пошел безо всего.
Осторожно раздвинув камыши, я приблизился к ветле и... обмер: у комля дерева, приподняв плоские треугольные головки, выросли две ядовитые гадюки, а чуть ниже, около толстых обнаженных корней, маячило еще три змеи.
— Ну как? — завидя меня, с тревогой в голосе спросил Толик.
— Видел... — вытирая со лба холодную испарину, ответил я. И, думая о гадюках, недовольно проворчал:
— Чего только их до сих пор цапли не поглотали...
Поняв, что все обошлось благополучно, Толик рассмеялся:
— За что же глотать? За добро добром платят, — и, перестав смеяться, серьезно добавил: — Чапуры вообще гадюк не глотают. Змеи гнезда чапурам с земли стерегут, а те их с дерева об опасности предупреж... — Толик замолк на полуслове и бросился к крайнему удилищу. А через минуту на берегу трепыхался первый полуторакилограммовый золотистый сазан.
Казахская ССР, Кур-Келес, 1969
ЭКСПЕРИМЕНТ
У стены, на специальной полированной подставке, стоял объемистый, литров на сорок, прямоугольным аквариум. Впереди аквариума, слегка прислонившись к стеклу,— изящная бронзовая статуэтка балерины. Когда стайка разноцветных рыбешек, попадая в свет отражения лампы, проплывала меж причудливых растений и морских ракушек, мне казалось, что балерина стоит не у аквариума, а где-то в волшебном водяном царстве и вот-вот оживет.
Удобно устроившись в мягком кресле и изредка посматривая на аквариум, мой приятель и коллега по работе Борис рассказывал:
— Много держал я всяких рыбок и в конце концов остановился на гуппи. Обычно их держат начинающие аквариумисты-любители, по они меня вполне устраивают — меньше всех остальных отнимают время, да и неприхотливы. А по красоте гуппи не уступят ни меченосцам, ни петушкам, да и никаким другим рыбкам.
Спокойно рассказывавший Борис вдруг оживился.
— Ты только присмотрись, что у них за окраска!
Он хотел еще что-то сказать, но из другой комнаты вышел лоснящийся жирный кот и, тяжело подпрыгнув, уселся на край подставки рядом с аквариумом.
— Не разобьет? — встревожился я.
— Не-ет, — спокойно протянул Борис. — Это его любимое место. Там сбоку дополнительный обогреватель стоит, вот он и спит около него целыми днями.
— А гуппи не трогает?
— Что ты! — усмехнулся Борис. — Это такой лентяй, каких свет не видывал. Лапой лишний раз не шевельнет. А обжора страшенный. Особенно когда ест свежую рыбу — за уши не оттащишь.
А как-то зимой купил я грамм триста-четыреста мороженых окуньков и положил их на батарею, чтоб разморозились, сам занялся по хозяйству. Прихожу — нет окуньков! А кот мой ходит и икает.
— Объелся, наверное... — посочувствовал я.
— Не так объелся, как замерз, — рассмеялся Борис. — Целый день потом, бродяга, пролежал на спине под батареей — живот отогревал. Сачок, одним словом, беспардонный, и есть сачок...
— А как зовете кота?
— Да так Сачком и зовем. Маленьким был, Филимоном звали. Потом как-то заехал к нам знакомый летчик, он его Сачком и окрестил. Есть, говорит, у меня в звене один моторист, такой же толстый и ленивый, как ваш кот, а ест за троих, так мы его Сачком прозвали. Ну, тот Сачок авиационный, а ваш домашний будет. Вот с тех пор и прилипло к коту это прозвище.
— Какой же он породы? — глядя на пеструю расцветку и словно и не кошачьи глаза Сачка, поинтересовался я.
— Трудно сказать, — Борис наморщил лоб, как будто вспоминал что-то. — Я его полуслепым у двери подобрал. Приполз откуда-то, а может, кто и подкинул. Жена из соски выкормила. Пора бы заменить — стар уж больно стал, да жаль, привыкли очень... Пусть живет до конца — не мешает...