Кровь вторая. Орда

От греха подальше, Кайсай никак не стал противодействовать и тем более продолжать с ней пикетировать, решив смиренно подчиниться, понимая, что командирше, негоже было оставаться в долгу и требовалось хоть так, но поддержать свой авторитет в глазах подчинённых. И сесть на песок, после её чувствительного удара, вполне приемлемая плата за это. Правда, не ожидал, что сядет в воду, но это мелочь. Высохнет. Но сидя попой в реке, и понимая, что нарываться, с этой девой, на неприятности не надо, всё же не удержался от язвительного слова:

— Золотые Груди, а как тебя по-простому то приласкать?

— Никак, — стервозно-резко рявкнула золотая, вновь состроив злобное личико, уже ожидая очередного оскорбления в свой адрес.

Наступила тягучая пауза в знакомстве. Никто не решался продолжить. Все замерли в застывших позах. Наконец, назвавшаяся Матёрой, развернулась и пошла к коню, но не стала залазить на своего скакуна, а наоборот принялась снимать с его спины накидку, скомандовав своим бестиям:

— Привал. Тоже надо сполоснуться.

Подойдя к вылезшему из реки с мокрыми штанами рыжему горе-берднику, Золотые Груди, встав перед ним, начала демонстративно медленно раздеваться, расшнуровывая завязки брони, загадочно улыбаясь, непонятно кому, так как, с недосягаемой высоты своего положения, в упор на берегу, кроме себя любимой, никого не видела.

Она даже смотрела не на него, а сквозь него. Кайсай, вновь зацепившись за её вызывающее поведение, ответил также демонстративно, только значительно быстрее. Он, не смотря на её, скинул сапожки, в которые благо воды не набралось, отстегнул пояс, положил его рядом и лихо снял штаны, оставшись перед ней, абсолютно голым.

Рыжий решил, что, раз уж намочил портки, то и не мешало бы их, вообще простирнуть. Развернулся к ней спиной, закинув косу за спину, прикрывая шрам и пошёл в реку, тем не менее понимая, что не желание ею любоваться и поворот к её божественной красоте задницей, будет оскорблением по больше, чем отбор ножа и усадка на песок.

Дева, вроде бы, никак не отреагировала на его выходку, но раздевшись и проходя мимо, зыркнула на него так, что Кайсай сразу всё понял. Она ему этого не простит, да, и судя по натуре, эта стерва, никогда и никому, не за что не простит. Она, просто, этого делать не умеет.

От вида грациозно заходящего в воду, обнажённого девичьего тела, Кайсай впал в ступор, но парализовала его не красота её божественной фигуры, а колдовские узоры на всём её теле! Она оказалась «меченной»! И эта зараза, ещё косу вперёд убрала, открывая спину и давая ему возможность, разглядеть себя в подробностях.

Сравнивая её рисунки с Апитиными, он пришёл к выводу, что, похоже, каждая «меченная», разрисована индивидуально, потому что, роспись Золотых Грудей, была не похожа на роспись еги-бабы.

Когда он пришёл в сознание, от оцепенения ужасом, первое, что заметил — лихорадочное биение собственного сердца, а второе — уплывающие штаны. Дева к тому моменту, зайдя в реку по грудь, развернулась, перебрасывая золотую косу на спину, вновь открывая к своему телу полный обзор и была очень довольна произведённым эффектом, как обожравшаяся свинья в луже. Только что не хрюкала.

Спустя некоторое время, пьяная и весёлая компания, состоящая из двух молодых мужчин и двух дев сопровождения высокопоставленной особы, уже, как ни в чём не бывало, сидела у костра, который наспех соорудил Кулик, проскакав вдоль берега, туда-сюда, и найдя всё же, где-то, целый и видно последний, в этих местах, куст, изничтожив его полностью и вполне мирно беседовали.

Только высокопоставленная «меченная» стерва, сидела одна на берегу, закутанная в конскую накидку и безучастно созерцала пейзаж реки. Пить спиртсодержащие напитки, она с ними не стала, но пила. Одна.

Когда, наконец, все разогрелись снаружи и изнутри, как следует, дружно стали готовиться к переправе и «мужерезки-людоедки», по команде своей начальницы, начали раздеваться.

Цвет их волос, действительно, был крайне необычен и очень походил на рыжее золото, притом этим цветом, они могли похвастать не только волосами на голове. Златовласки были на столько красивы и обворожительны, что Кайсай, пивший не много и лишь для вида и согрева, начал быстро пьянеть, смущённо и лихорадочно ощупывая их глазами, но увидев перед собой голую командиршу, в цветных узорах, в раз протрезвел.

Всё, что осталось на девах, лишь странный амулет из зелёного, очень красивого, а значит дорогого камня, что цеплялся за шею шнурком и висел, в аккурат, чуть выше ложбины, что между грудей.

Взгляд Кайсая, липко цепляясь за обнажённую начальницу «мужерезок», на некоторое время замер на этом амулете, но толком подумать о нём не смог. Потому что, как только, через колдовские узоры, он разглядел её остальное, идеальное тело, то, как назло, почувствовал в своих штанах оживший огрызок.

Возбудиться при поляницах, было смерти подобно! Это нарушало один из незыблемых законов орды — «не еть». Хотя они с Куликом, ещё кровью присягу орде не скрепляли и жизни бы за это, их не лишили, но позор то какой?!

И тут, как гром среди ясного неба, в его ушах раздался издевательский смех Апити, и он, совершенно отчётливо, увидел перед собой эту еги-бабу, с указывающим ему на штаны пальчиком. Оживший было орган, тут же сдулся и прикинулся дохлым. Видение исчезло.

— Благодарствую тебе, Апити, — проговорил Кайсай сам себе, растерянно улыбаясь и крепко призадумавшись, принялся раздеваться.

Золотые Груди, беспечно расхаживая по берегу и высокомерно раздавая свои, полубожественные повеления всем подряд, тем не менее, пристально косилась, одним глазком, за рыжим нахалом, и его резкая перемена в настроении, от неё не укрылась. Она подошла к нему, абсолютно голой, с видом, мол, просто, мимо проходила и язвительно поинтересовалась:

— Что, воин, в штанах жмёт?

Она, уничижительно окидывая Кайсая, желчно, полупьяно ухмыляясь и останавливаясь, прямо на против него, думая, что ставит молодца в неудобное положение своей наглой выходкой, всем видом требуя ответа.

— Да, нет, — пожал плечами молодой бердник, выходя из задумчивости и достойно отвечая зубоскалке, — он у меня такой, что никакие штаны не удержат, рвёт любые в клочья, — и с этими словами, быстро скинул сапоги и штаны, спокойно уложив их в кожаный мешок, для перевозки через реку, при этом, нагло уставившись на обнажённое тело высокородной «мужерезки», разглядывая её интимные детали с близкого расстояния.

Она стояла вплотную к огню и он, совершенно чётко мог разглядеть всё, в самых мельчайших подробностях. Глаза его замасленились, в горле возник ком, непонятно чего, который он с величайшим трудом проглотил.

Кайсай внимательно рассматривал матово-чёрный узор, первым бросившийся в глаза, затем полюбовался голубым, прямо точь-в-точь, как у Апити. Дольше всего задержался на розовой ажурной юбочке, отороченной золотым мехом «междуножья», такого же, как на голове.

Дева же, не видя его вожделенных глазёнок, тем не менее, тоже перестала улыбаться, внимательно рассматривая его причиндалы. Она была, абсолютно уверена, что перемена настроения воина, заключалась в том, что ему стало стыдно за возбуждение, но ошиблась и поэтому не понимала, почему он вдруг стал таким серьёзным и как показалось ей, даже трезвым.

А Кайсай, ведя взглядом по завихрениям её колдовского узора, неожиданно для себя, стал прокручивать в голове, события последних дней и чем дальше он углублялся в эти размышления, тем больше убеждался в том, что всё, что с ним произошло, было неслучайно и всё имеет, далеко идущие последствия. Он даже поглядел на небо, оторвавшись от завораживающего зрелища её тела, в надежде увидеть там того, чьей рукой он направляем и чей разум, наставляет его, на жизненном пути.

Кайсай изначально не боялся закона «не татить», так как никогда этим не грешил и не собирался. Проходить проверку на «вшивость» тоже не боялся. Натренированная наблюдательность и мгновенная реакция, не давала шанса провокаторам его обмануть или подставить.