Кровь вторая. Орда

Харпаг, никак не сопротивлялся. Он, вообще, стал сам не свой. Убийство сына и поедание его мяса, лишило Харпага воли и разума. Он рассказал позже, что допускал отраву блюд, которыми его кормили, но не предполагал, что будет отравлено не его тело, а его душа.

Несколько дней, командира никто не мог вывести из этого полумёртвого состояния, только когда один из его друзей, насильно напоил его вином и в пьяном угаре, нахлестал его по лицу, Харпага прорвало. Сначала он разнёс дом друга, у которого пил, потом три дня рыдал, в изнеможении, продолжая при этом пить и только когда в столице Иштувегу протрубил сбор, он пришёл в себя и окаменел сердцем.

Несмотря на то, что царь отправил его в простые воины, армия, хоть и тайно, но осталась верна своему полководцу, а в свете всех этих событий, не только личный корпус Харпага готов был восстать против тирана, но и многие другие, до того времени державшие нейтралитет, изъявили желание присоединиться к нему и всячески возбуждали Харпага возглавить восстание и свергнуть Иштувегу. Тогда Харпаг сказал им: «Потерпите немного. В стенах Экбатаны, этот зверь силён. Надо увести его в Персию. Там его ждёт расплата. За всё.» После чего Харпаг и послал отряд с вестью к Курушу.

Когда вестник умолк, наступила тишина. Все уставились на Куруша, а тот молчал и думал. Долго молчал, ни на кого не глядя, уставившись в землю. Все ждали, сами не зная, чего, но ждали. Наконец, царь Аншана поднял глаза, осмотрел всех присутствующих и заговорил:

— Ну, вот, Иштувегу и совершил свою самую большую ошибку. Жаль, что она окропилась невинной кровью и душевной мукой моего друга. Теперь Иштувегу, конец.

Он встал, прошёлся, что-то ещё обдумывая, а затем, обратился к своему главнокомандующему:

— Эбар, ещё раз прокатись по местам с этими воинами и детально расскажи о наших планах, чтоб они знали все детали и мелочи.

— Но… — попытался возразить Эбар, вставая.

— Никаких «но» — тут же пресёк его Куруш, — Харпаг должен знать план до мелочей, чтоб продумать свой, не противоречащий нашему. Значит Иштувегу вышел из Экбатаны? — спросил он уже обращаясь к вестнику.

— Да, три дня назад — тут же ответил тот.

— После того, как Эбар покажет и расскажет всё, вы должны вернуться, незаметно пристроиться к походному войску и рассказать обо всём Харпагу. Вперёд. Времени больше нет. Война началась.

Глава двадцать третья. Он. Победа

Первым, кому предстояло лицом к лицу встретиться с будущим противником, стал Уйбар, со своим конным корпусом. Проскакав на встречу два дня, уже под вечер, с высоты межгорной возвышенности, воины Уйбара, остановившись, со злыми лицами, разглядывали в низине полчища неприятеля. Злыми они были от того, что каждый понимал, видя нескончаемое людское море, всю бесперспективность открытого боя, с самой большой и самой совершенной в обозримом пространстве армией цивилизованного мира.

Сам Уйбар, скрипнув зубами, скомандовал развернуться в боевой атакующий порядок. Все выстроились, занимая каждый своё место спокойно, без суеты. Воины Уйбара знали, что боя, всё равно никакого не будет, а делают они это лишь для острастки.

Каждый конник знал задачу, возложенную на отряд: затруднить и замедлить продвижение врага, дать время основным силам развернуться, приготовиться и успеть выполнить задуманный план, в полном объёме, но при этом, по возможности, в бой не вступать, ненужных жертв не нести.

Враг, тоже некоторое время спустя, заметил на возвышенности выстроенных для боя конников и остановился. Мидийское войско остановилось, как шло. Они не перестраивались, не группировались. Просто встали.

Мидийское руководство, экстренно совещалось и Иштувегу, никак не мог принять решение. Это продолжалось долго. День клонился к вечеру и если на верху, где расположился Уйбар, было ещё светло, то в низине, где находился Иштувегу, начинало смеркаться.

Царь Мидии не решился с походного марша, в ночь, ринуться наверх в бой, а может, он по мнительности своей, предполагал какую-нибудь ловушку, и мидийцы, демонстративно стали обустраиваться на ночлег, давая понять, что бой будет, но не сейчас, а утром, что вполне укладывалось, в тогдашние установления ведения войн.

Утром, как только в низине стало светло, заныли боевые трубы, забили барабаны. Мидийцы пришли в движение и стали спешно выстраиваться в боевой порядок. Несмотря на всю их торопливость, времени им потребовалось довольно много. Ущелье для них было узковато. Уйбар, тоже выстроил свою небольшую армию на перевале и ждал.

Благодаря тому, что перевал был значительно уже, чем низина, понять, какое же количество конных воинов на нём стоит, снизу не представлялось возможным. Снизу были видны плотные ряды конников, стоящих в несколько слоёв, но сколько их там, было не понятно, поэтому, Иштувегу перестраховался и не пустил свою легендарную конницу штурмовать высоту, где у врага, за счёт высоты было преимущество, а тупо попёр наверх плотными рядами пеших копейщиков, предполагая, что если эта конная лавина обрушится вниз, то, не имея возможности маневрировать, просто будет насажена на копья сплошной стены, прославленной мидийской пехоты и непременно увязнет, скованная ближним боем.

Когда Уйбар увидел план Иштувегу в действии, он вздохнул облегчённо. Если бы вперёд пошла мидийская конница, то им пришлось бы срочно уносить ноги и не факт, что удалось бы оторваться. Пришлось бы оставлять заслон, для связывания её боем, нести гарантированные потери, а так, можно было расслабиться и спокойно ждать, пока армия врага, неспешным шагом поднимется поближе. Время шло, и шло оно, в его пользу.

— Юноши, — скомандовал Уйбар, наигранно усталым и безразличным голосом, — ну-ка, посуетились немного. Что-то они слишком быстро поднимаются. Совсем страх потеряли. Пусть прибывают в постоянном ожидании того, что мы, вот-вот, сорвёмся с места и кинемся на них.

Конные ряды пришли в движение, всем видом выказывая нетерпение и частота шагов мидийских копейщиков, действительно, поубавила прыти, и стала подниматься медленнее. Копейщики сплотили ряды, что ещё больше снизило скорость подъёма. Время потянулось дальше.

Когда передовые ряды подкрались на расстояние полёта стрелы, последовала команда Уйбара: «Бей!» и тучи стрел полетели в сомкнутые ряды пехоты. Эта же команда, была условным знаком к отступлению и в считаные мгновения, перевал опустел.

Видя трусливое бегство противника, мидийцы тоже перешли на бег, но соревноваться в беге с лошадьми, было глупо. Когда передовые отряды вбежали на перевал, то выйдя на сторону противоположного спуска, остановились, сами собой, в нерешительности. Врага не было не только на перевале, но даже внизу, уже никого не было видно. Враг, либо ускакал, либо растворился. В результате, на узком перевале образовался затор, который мидийские военачальники разбирали почти весь день.

Остановка дальнейшего продвижения Иштувегу, была вызвана ещё и тем, что, собрав своих военачальников, он долго совещался, по поводу поведения врага. На вопрос, почему Куруш не принял бой, на таких выгодных для него позициях, последовало на удивление много ответов, притом их разнообразие зашкаливало.

Со стороны, складывалось впечатление, что военачальники устроили интеллектуальное соревнование, кто выдаст самое нелепое объяснение случившемуся. Тут и Ахурамазду вспоминали, через одного и каждый возвёл главнокомандующего Иштувегу до небес, который одним своим видом, поверг врага. Кто-то восхвалял царя за прозорливость в тактике, доказывая, что враг, явно ждал конной атаки, но гений Иштувегу, пустив на них копейный таран, поверг врага, не решившего накалываться на мидийские пики.

Это совещание продолжалось долго. Не одно блюдо успели сменить за столом и когда войско наконец двинулось дальше, то спустившись с перевала в очередную межгорную низину, вновь наступил вечер. Ещё один день, был выигран.

Ещё дважды Уйбар проделывал нечто-то похожее. Второй раз, почти в таких же условиях, только к суетливости и нетерпимости его воинов на перевале, добавилось звуковое неистовство, в виде криков ругани и оскорблений, смысл которых сводился к вызыванию на честный бой конницы Иштувегу.