Кровь вторая. Орда

Сердце у Райс колотилось, как у загнанного зайца, но она постаралась, на сколько смогла, медленно сделать вдох и выдох. Удалось. Паника постепенно отступала. Прежде чем закрыть глаза и попытаться успокоиться полностью, ярица увидела, как вековуха поднялась на ноги, но не разгибаясь, плавно скрылась из поля зрения. Царская дочь осталась одна.

Конечно, успокоиться ей удалось не сразу, но так или иначе, ей пришлось это сделать от безысходности и полной статичности. А помогла в этом мысль, которая на время, заняла всё её внимание. Райс провалилась под землю, но при этом рубаха её не задралась, а осталась равномерно прижатой по всему телу. Вот, этими ощущениями прилипания ткани, к разным частям тела, она и занималась, какое-то время, после чего, действительно, успокоилась, к тому же, ничего пока не происходило. Земля, которая сначала показалась пухом, плотно облепила туловище и не давала возможности пошевелить даже пальцами рук, не говоря уже о другом.

Райс расслабилась, закрыв глаза, как бы повиснув в небытие, лишь пение птиц снаружи, указывало на какое-то присутствие реальности, но они не только не мешали, а наоборот, всячески успокаивали и расслабляли.

Под вечер, в дом зашёл маленький старичок, с длинной белой бородой и усами. Одет он был в полный боевой ордынский доспех, с головы до ног, как положено. Ростом, наверное, чуть ли не вполовину Райс, но при этом, его движения были размеренно величавы, как будто перед ярицей был не карлик, а великан. Странно, но понимая, что это не может быть человеком, а скорее всего, перед ней явилась нежить, тем не менее, это нисколько не напугало Райс, которая приняла явление, как должное.

Мужичок прошёл, не обращая никакого внимания на торчавшую голову из земли, но обойдя весь дом по кругу, уселся прямо на против девичьего лица и распаковав котомку, деловито, не говоря ни слова, начал принудительно кормить земляную пленницу. Райс тоже молчала, как в рот воды набрала, постоянно повторяя про себя: спокойствие, терпение, сдержанность. Она прекрасно поняла Матёрую, что именно эти три качества, помогут ей пройти круг и хотела, чтобы они, настолько въелись в сознание, чтоб не при каких условиях, она про них, забыть бы не смогла.

Райс, обдумывая к какому сословию относится эта нежить, почему-то решила, что передней, леший. Как общаться с нежитью, ярица не знала, но подумав, решила всё же проверить свои предположения. Жуя очередную ложку запечённых корений, прикрыла глаза и включила радугу, желая посмотреть реакцию старичка и тут же, получила деревянной ложкой в лоб, от чего радуга в миг слетела, а в том месте, куда прилетела ложка, вспыхнул зуд, но не имея возможности вынуть из земли руку и почесать, она принялась лишь интенсивно шевелить кожей лба, непроизвольно кривя рожи нежити.

Дед улыбнулся, рассматривая кривляние девки, деловито облизал ложку, которой «выключил» её колдовство, сунул в котомку, затем напоил её из кожаного походного мешочка. Встал, отряхнулся и не говоря не слова, просто ушёл, как и пришёл.

Через некоторое время стало смеркаться и рыжей стало скучно. Она передумала одно, другое, третье, в конце концов, закрыла глаза и… уснула.

Утро, добрым, назвать было невозможно, потому, что оно началось со страшной судороги, охватившей всё тело. Девке даже показалось, что все до одной мышцы напряглись так, будто вот-вот не выдержат и лопнут. И это, надо учитывать, было только пробуждение.

Спросонок, ничего не сообразив, лишь распахнув глаза, она поняла, что задыхается, так как судорога, не давала ей возможности дышать. Но через несколько ударов сердца, неожиданно осознала, что только, постоянно, пытается вдохнуть, не выдыхая обратно и именно это, не позволяло ей дышать, в первую очередь.

Судорога длилась долго. Очень долго. Райс уже окончательно проснувшись, только и твердила про себя: спокойствие, терпение, сдержанность, стараясь, во что бы то не стало, контролировать дыхание. Почему-то, больше всего она боялась, именно задохнуться. Понимая, что простое повторение заученных слов никакого результата не даёт, она, каждый раз повторяя, тут же пыталась их материализовать. В конечном счёте, о спокойствии она забыла, о сдержанности не вспоминала, а твердила лишь одно, сквозь сомкнутые зубы — терпеть, терпеть, терпеть.

Судорога отпустила так же резко, как и началась. На Райс напала такая дикая усталость, будто она целый лес сначала вырубила, а потом на своём горбу перетаскала, притом делая это всё, бегом. Всё тело ныло и гудело, даже сразу не поймёшь, что в нём болело больше.

Тут же с ужасом поняла, что, борясь и терпя судорогу, она не только обмочилась. Стало стыдно и зло взяло, но взяв себя в руки, медленно проговорила три волшебных слова, материализуя их для себя и с удивлением ощутила сухость, где только что, было сыро и тепло. Это чудо не только успокоило, но и взбодрило девку. «Жить можно», — сказала она себе, а вслух добавила, медленно растягивая гласные, как учила Матёрая:

— Прорвёмся.

Эта выходка наглой девки, тут же была наказана. Судорога возобновилась…

Уже который день, ни днём, ни ночью, Райс не знала покоя. Пленница, уже забыла сколько времени находится здесь. Как ни странно, но мучилась ярица не от постоянных и разнообразных судорог, хватающих то одни мышцы, то другие, не от боли, к которой, кажется, привыкла, не от хруста костей, не от голода и жажды, хотя смутно помнила, что в редких перерывах, вроде, как в забытьи, приходил тот самый леший и насильно кормил, хотя, могла ошибиться, а могло и привидеться.

Больше всего мучала бессонница. Постоянно находясь между явью и сном, в каком-то странном пограничном состоянии, с каждым днём, всё больше становясь без эмоциональней и бесчувственней. Полное отупение, не способность адекватно думать, стало нормой. Даже мучаемая, раздирающими судорогами, она уже не понимала, наяву это происходит или ей всё это снится. Пытка бессонницей была невыносима.

Казалось, прошла вечность, а вечно это, продолжаться не могло. В один прекрасный момент, она или, наконец, наплевав на боль, уснула, или просто, потеряла сознание. Знать, как долго находилась в этом состоянии, не могла, но какое-то время спустя, взяла и просто, проснулась, притом самостоятельно без применения встряски. Было это утро, день или вечер, Райс не понимала, но то, что её не трогали, настораживало. Нехорошая тишина стояла вокруг, даже птицы не пели…

Дева, каким-то задним чувством, тут же напугала сама себя, сообразив, что сейчас начнётся, что-то ещё более страшное. Но ничего не происходило. Тело не ныло, и Райс с удивление ощутила, что все мышцы стали значительно чувствительнее на внутреннее обращение к ним и даже подумала, что кое где, они существенно выросли, подкрепив своё ощущение, предположением о том, что если качать их таким образом и темпом, как с ней это проделывали всё последнее время, то ничего странного в этом нет.

Рыжая выспалась, чувствовала себя великолепно. Есть не хотела, пить не хотела, да и прочего, не хотела, но ожидание какого-то подвоха, напрягало и портило всё настроение.

Предчувствие её не обмануло. Она даже успела подумать, а не открылся ли у неё дар предвидения, как у Апити. Слабая волна необъяснимой дрожи, начавшаяся в ступнях и дошедшая до самой макушки, объяла ярицу ледяным, мертвецким холодом.

Дикий природный страх, обуял её, шевеля волосы на голове. Царская дочь, вновь принялась скороговоркой повторять выученные слова, но вот, на какое из них стоило сделать ударение, никак понять не могла. Что было больше нужно: сохранять спокойствие, ощущая этот панический страх за свою жизнь, терпеть его или же, накинуть аркан и что есть силы сдерживать, не выпуская наружу.

Пошла вторая волна, сильнее первой, но вместе с тем и медленнее. Замораживающий ужас смерти, дыхнул, на всё её тело, покрыв после прохождения волны, всю кожу мурашками, размером с майского жука и ощущением ледяной морозной корки. Сердце, останавливающееся по мере прохождения через него дрожи, вновь заколотилось, как у зайца.