Страница 149 из 177
И не собираясь выслушивать его блеяние в ответ, развернулась неспешно и надменно вошла внутрь. Калли, вполне мило улыбнулась и погладив Кайсая по руке, утешила:
— Не обращай внимания. Толи ещё будет, когда она закуманится. Мужик мужиком.
С этими словами, чернявая взяла его под руку и повела следом за сестрой, продолжая разговор по пути:
— Да, накрутила ей Апити хвост, прям, вторая Райс стала, — неожиданно перейдя на урартский, тихо замурлыкала она, — удивляюсь, как эти две, абсолютно одинаковые бабы, я имею ввиду Райс и Апити, умудрялись сосуществовать вместе, да, ещё дружить, при их то характерах.
— Ну, может быть, это сходство их и роднило, — буркнул Кайсай, так же на урартском, явно раздражённый, всеми последними обстоятельствами своего путешествия.
— У мужчин, да, — продолжила светский разговор на своём родном языке Калли, стараясь быть, как можно мягче и любезнее, — такое возможно, но у женщин — никогда.
Так, мило разговаривая и неспешно пройдя круглый коридор, они подошли ко входу с охраной. Вооружённые девы не дёрнулись, как в первый раз, а лишь напряжённо и с любопытством разглядывали незнакомца, которого под ручку вела Матёрая любавицкой орды. На этот раз и раздеваться не пришлось, они, не останавливаясь, прошествовали мимо стражей под ручку.
Только протискиваясь между охранных огней, Кайсай сунул «стражу-мужерезке» под нос кулак, с перстнем на пальце, от чего, та ощутимо вздрогнула, видимо, не ожидая подобного жеста и округлив глаза, как пить дать с испуга, замерла, мгновенно налившись бордовым цветом. «Эх, с каким бы наслаждением она бы меня прирезала», — подумал тогда Кайсай.
Войдя внутрь, бердник понял, почему никто не раздевался. Баня не топилась и вообще, похоже, была превращена, в некий зал приёма или совещаний. У лежака царицы, на котором та сидела вся в золоте, стояло и сидело несколько золотоволосых дев, а перед ними, стояли, какие-то, два мужика, судя по одежде, очень важные или по крайней мере, дорогие особы. Мужчины в полусогнутом положении, о чём-то не громко говорили.
Золотце, уже поздоровавшись со всеми, подвинула золотоволосых дев и расселась на своём законном месте, справа от Матери и судя по позе, просто, отдыхала, не интересуясь темой данного собрании.
— Может мы не вовремя? — почему-то по-персидски спросил бердник у Калли, пытаясь освободиться от её руки.
Но не тут-то было. Чернявая, только ещё сильнее вцепилась в его руку и прижимаясь к нему своей большой и мягкой грудью, как бы для того, чтобы сказать ему на ушко, ответила, но только опять по-урартски:
— Витязь, ты прошёл такой ритуал, что тебе можно, теперь, присутствовать при любом разговоре здесь, даже, если мы говорим о своём, чисто женском и интимном.
Она демонстративно рассмеялась, подводя его к группе гостей, которые разом прекратили беседу, поднялись на ноги и все, с удивлением пялились на сладкую парочку, вальяжно обходящих пузырчатый камень силы.
Калли отцепилась от рыжего, только когда подвела Кайсая вплотную и ритуально поприветствовав присутствующих, поздоровалась и поцеловалась с царицей, после чего, устало плюхнулась на своё место.
С их приходом, гости и золотоволосые, среди которых Кайсай впервые увидел Райсовых вековух, как-то, скоропалительно и сконфуженно откланялись, и все, как один, удалились. Рыжий, проводя их взглядом до выхода, повернувшись к царице, низко поклонился и видя улыбающееся лицо степной царицы, в котором читалась неподдельная радость от лицезрения его особы, в нём неожиданно проснулся прежний Кайсай, и он тут же, не преминул позубоскалить, притом, за одно и блеснуть своими познаниями языков:
— Будь здрава, царица Райс, — начал он по-персидски, вальяжно и на распев, — да будут благословенны твои дни и ночи, и радуют тебя, дети твои, — с этими словами, он поочерёдно взглянул на мило улыбающуюся Калли и ехидно скривившуюся и отвернувшуюся от него Золотце, — по твоему царскому указу, кой знаком судьбы был воспринят рабом твоим, изнасилован я был ордой девичей, до потери сознания.
Райс залилась искренним смехом, давая понять, что она прекрасно понимает этот язык и при этом, запустила одну из своих подушек в зубоскала, которую он тут же поймал, подмял себе под задницу и уселся на неё, поблагодарив, за столь ценное подношение, но поблагодарил уже, на родном языке. Тем не менее, царица заговорила с ним на урартском, всё так же, благосклонно улыбаясь:
— Я смотрю, мой мальчик, Калли хорошо сделала своё дело. Как тебе Терем? Понравилось?
— Как тебе сказать, царица, — начал отвечать он ей так же по-урартски, укоризненным взглядом посматривая в сторону Калли, — Калли, например, не только выполнила всё, что от неё требовалось, но и кажется, перевыполнила всё, что смогла.
— Вот как? — снисходительно проговорила Райс на том же урартском, повернувшись к своей приёмной дочери и в её взгляде, бердник узрел некую тревогу, а может и догадку.
Чернявая несколько стушевалась, но промолчала, а затем, скривившись, вернула укоризненный взгляд Кайсаю, одними глазами обвинив его в мелком и недостойном для мужчины предательстве. Рыжий стушевался взаимно и подумал, а надо ли говорить царице о беременности Кали и двойном замужестве, предсказанном Апити? Может немножко подождать? Или действительно, совсем утаить? Никто же не знает, о чём он говорил с еги-бабой наедине. Моментально обдумав это всё, бердник решил прикусить язычок на эту тему.
Разговор вёлся на урартском и Золотце, ничего не понимая, лишь следя за их напряжёнными и кривящимися лицами, заметно нервничала, но сделать замечание Кайсаю, а тем более маме, по этому поводу, всё же не решилась.
— Твоя просьба исполнена, — выпалил рыжий, нарушая зловещее молчание и недоброе переглядывание, сам при этом, потупив взгляд, — извинения Апити принесены, как ты и просила.
Говорить про Апити с царицей, ему, всё так же не хотелось, как и раньше, но это первое, что пришло в голову из отвлечённого, что могло резко поменять неблагоприятный ход дальнейшего разговора. А тут ещё, ему на помощь пришла Золотце:
— Мы видели её Матерь, — сказала она с таким тоном, будто видеть её, означало, что «всё пропало».
Райс резко перестала подозрительно сверлить Калли и явно заинтересованно обернулась к Золотцу.
— Ты её видела? — переспросила Райс, распахивая свои красивые не погодам глаза, делая ударение на слове «ты», не то, с высшей степенью удивления, не то, не веря собственным ушам.
— Да, мама — глухо подтвердила Золотце, в миг становясь самой покорностью и переводя взгляд на Кайсая, добавила, как бы говоря, что здесь лишние уши, — но это личное.
Эти, казалось бы, ничего не значащие слова, неожиданно произвели странный, по соображению бердника, эффект, противоречащий недавнему утверждению Калли, что он может присутствовать здесь, при любых разговорах. Чернявая вздрогнула, резко выпрямилась, с удивлением посмотрев сначала на Золотце, затем на царицу и тяжело вздохнув, стала подниматься с полога, при этом мельком кинув Кайсаю:
— Пошли.
Кайсай, ничего из происходящего не понял, но последовал примеру чернявой, тоже поднявшись на ноги. Как выяснилось позже, такой диалог, был из рук вон выходящий. И то, что Золотце назвала при посторонних царицу мамой, для всех присутствующих, служил неким сигналом, что всем необходимо покинуть помещение, потому, что начинался семейный разговор, других ушей не касающийся. Калли сама не редко пользовалась подобным приёмом, когда о её разговоре с царицей, не желала распространяться и делиться ни с кем.
— Ты полагаешь, что им не следует знать? — неожиданно спросила Райс у дочери, но в место Золотца ответил сам бердник.
— Матерь, ты, прости меня, но когда Апити говорила с Ариной, то меня выгнала, а значит то, о чём она с ней говорила, моих ушей не касается.
Он замер и напрягся, как пружина, потому, что при слове «Арина», все трое дёрнулись так, что он даже решил, что они, сейчас, одновременно кинутся на него и зацарапают. Вновь наступило, какое-то, натянутое молчание. Напряжённое. Кайсай смотрел ровным, немигающим взглядом на Райс, соображая, что опять опростоволосился. Райс, разглядывала бердника бегающим по нему взглядом, явно обдумывая, что и как сказать. Золотце прожигала в нём дыру и казалось, вот-вот заплачет, от нахлынувшего на неё негодования. Наконец, царица решилась: