Кровь вторая. Орда

Вот, стоило ему отойти чуть в сторону от них всех, сесть, вот тут, под деревом и понял рыжий, что оказывается настоящее одиночество, как явление, проявляется именно в толпе, казалось бы, знакомых и по-своему близких ему людей! Он нужен им, лишь для них самих, все лишь норовят использовать его для своего блага, для решения своих запросов, для достижения каких-то своих целей.

Молодой бердник мысленно обвёл взглядом всех, кого знал и обречённо констатировал — у каждого своя и только своя жизнь, и каждый живёт для самого себя, и никто из них, не живёт для кого-то другого.

Странно, как-то, устроен этот мир, думал Кайсай. С одной стороны, все стараются жить вместе, но вместе с тем, каждый сам по себе. И тут впервые, рыжий задал себе вопрос, а для чего живёт он? Что он хочет от жизни?

В сего пару лун назад, он был уверен, что его жизнь — это беспрестанный бой с врагом, без страха и упрёка, но, как же всё, за последнее время, поменялось.

Он вдруг понял, что ничего не понимает в той жизни, что бурлит вокруг, кипит, любит и страдает, переживает и ненавидит. Жизнь каждого, утопает в эмоциях и при этом каждый, чего-то хочет. Кто-то, сидит и ждёт, когда то, что он хочет, свалится ему на голову, кто-то, проламывает лбом все преграды, нахрапом устремляясь к цели, кто-то, просто берёт, то, что хочет, никого не спрашивая, кто-то, наоборот, всех спрашивает, но всё равно не берёт, даже если дают. Какие они все разные, какие они все странные. А что хочет он?

С детства хотел стать бердником, ну, вот, он стал им. Мечтал о том, как став взрослым, будет выполнять сложные и опасные задания, вдали, в гордом одиночестве, в кровопролитных боях, в которых он всегда, в мечтах, одерживал сокрушительные победы и вот, первое задание уже ждёт его. Что ему ещё нужно? Нужна такому человеку семья, дети? Нет. Он не принадлежит этому миру, где всё это есть, он воин другого мира, где ничего этого нет.

И тут молодому берднику, показалась очень правильная система детей Вала, ведь это, пожалуй, единственная возможность оставить, таким как он, своё продолжение в будущей жизни. Таков, наверняка, был его отец. Кто он? Жив ли? Даже если жив, то, вряд ли думает о нём, наверняка, даже, вряд ли знает, вообще, о его существовании.

Может это и правильно. Как он теперь пойдёт на смерть без страха и сожаления, когда точно знает, что у него будет ребёнок, здесь, в этом лесу, которого будет растить непонятная колдовская баба и нежить, в виде лешего? Как?

Зачем он забивает себе голову красавицей Ариной? Если у неё ещё есть какая-то возможность бросить воинствовать и завести семью, детей, то у него то, такой возможности нет. Как он может завести семью, если постоянно будет где-то далеко, постоянно ходить по лезвию ножа и годами пропадать в неизвестности.

Его судьба — повторить судьбу Деда, Олкабы и им подобным. Тут его объяла внутренняя пустота, безысходность и щемящая тоска, замешанная на полной темноте беззвёздной ночи. Он сложил руки на колени и безвольно опустил на них голову.

— Ты правильно меняешься, — послышался голос той, не понятной.

Но Кайсай, на этот раз, никак не отреагировал. Он даже не удивился её приходу. Ему было всё равно и абсолютно безразлично.

— Оставайся каким, — продолжила она, — не надо тебе повторять судьбу отца, Деда и Олкабы.

Вот тут рыжий встрепенулся и медленно поднял глаза, на стоящую перед ним голую Апити. Теперь, он даже не сомневался, что эта «нечто» слышит его мысли, как свои.

— Кто ты? — спросил он хриплым, не своим голосом.

На что Апити развела руки в стороны и ответила:

— Я, мать твоего будущего сына.

— И как я к тебе должен относиться?

— Ты чё, Кайсай, совсем одурел, чё ли? — взвилась на повышенных тонах еги-баба, уже своим привычным голосом, — я же сказала, как к матери своего ребёнка.

Рыжий замотал головой, как бы сбрасывая с себя наваждение.

— Так ты что теперь, жена моя, что ли?

Апити залилась звонким девичьим смехом, а в лоб Кайсаю, прилетело, непонятно что, да, такое увесистое, что аж искры из глаз посыпались и затылок засаднило, от удара головой о кару дуба. Очнувшийся в нём бердник, на автомате, даже сам от себя не ожидая, прикусил язык и в сером мареве прыгнул рыбкой в сторону, точно угодив в ноги плюгавенького старичка, сбив того с ног, и лесовик, со всего маха, врезался лбом в могучий корень дуба, торчащий из земли.

Кайсай крутанулся, вскакивая на ноги и тут же был пойман за шкирку чей-то непостижимо сильной рукой. Отпустил язык и оказался в руке грозной Апити. В другой руке у неё висел леший, ухватившийся обоими ручками за лоб.

— Всё, — проговорила Апити голосом «нечто» и отпустила обоих.

Кайсай обмяк, но после раскисающих и безысходных дум, сейчас в нём кипела настоящая ярость, готовая вцепиться в горло хоть кому, хоть нежити, хоть самому богу, ему было наплевать, ярость требовала выхода, приложения, разрядки.

Он исподлобья сверкнул этой яростью на дедка, но тут же, всю злость, как рукой сняло. На лешего жалко было смотреть. Он стоял столбиком, руки по швам, глазки, как у побитой собаки, на лбу шишак вырос. Кайсай приложил руку к своему лбу, на котором не только зрела шишка, но и саднила приличная рана и почему-то, тут же представил их с дедом со стороны и внутренне улыбнулся, представленной себе картины.

— Так, — проговорила баба своим привычным голосом, — давайте сразу расставим всех по своим местам. Ты, — указала она на Кайсая, — мне не муж, а лишь отец нашего ребёнка. Он мой муж, — указывая на лешего продолжила она, — понятно?

— Понятно? — ехидно передразнил её старичок и тут же получил по затылку оплеуху, от разошедшейся еги-бабы.

— Ни хрена не понятно, — злобно огрызнулся Кайсай, — разве так бывает?

— А это, что перед тобой? — тоже уже переходя на ор, развела руками Апити.

— Хрен его знает, что это! — то же заорал рыжий, не успокаиваясь.

— Вот у хрена и спрашивай, раз он знат — встрял леший, голосом обиженного ребёнка, — чё ты нас то пыташь?

— А я у тебя, хрен, и спрашиваю, — съязвил Кайсай обращаясь к деду, опять начиная заводиться.

— Тихо! — гаркнула Апити, да, так, что листья на деревьях в испуге дёрнулись, а леший, тут же пропал, как и не было.

Она повернулась к Кайсаю и уже спокойно и даже ласково проговорила:

— Кайсай, мальчик мой, давай, ты потом во всё этом разберёшься, со временем. Хорошо?

Кайсай поник головой. Отвечать не стал. Еги-баба продолжила:

— А тепереча, забирай своих жён, обоих и вали по добру по здоровому. Пора вам.

Это заявление, сказанное спокойным и жалостливым голосом, разом остудило рыжего, в отличии от её ора, будто ушат холодной воды на голову вылили. Теперь, настала очередь округлять глазки Кайсаю. Он выпятился на еги-бабу, не то в ужасе, осознавая пророчество этой ведьмы, не то обалдевая от радости предсказания, но в обоих случаях, чётко осознав, что это «нечто» не шутит и так всё и будет.

— Обои? — переспросил он и сам ужаснулся своего голоса, ибо почти точь-в-точь получилось, как у лешего.

— А чё? — хитро прищурившись и растягиваясь в предательской улыбке, спросила баба, — слабо чё ли? Я, вроде, тебя проверила, потянешь.

— Да, как же можно? — уже не так самоуверенно и по интонации в голосе, уже согнувшийся под тяжестью такого подарка судьбы, спросил рыжий.

— Да такому распиздяю как ты, рыжий, всё можно, — развеселилась Апити, став прежней и знакомой ему еги-бабой, — одну ты уже обрюхатил, вторая не за горами, только вовремя сбегай, чтоб не прибили они тебя, на пару.

И она залилась весёлым смехом, таким заразным, что Кайсай не выдержал и тоже растянулся в улыбке, правда, тут же схватившись за разбитый лоб, так как натяг кожи на лице, разом отразился на «дедовом благословении», давая понять, что не всё в жизни мёд, бывает и дёготь.

Своих «жён», а с этого момента он стал к ним относится только так и никак иначе, он нашёл за столом. Они сидели рядом друг с другом и о чём-то тихо разговаривали. Кайсай обошёл стол и уселся напротив, сразу же обратив внимание на то, что обе Матёрые зарёваны, до такой степени, будто уж дня три воют тут, напропалую, но увидев улыбающегося рыжего с кровавым рогом на лбу, синхронно прыснули и улыбнулись.