Страница 112 из 177
— Ты, вот это, узнаёшь? — спросил Олкаба с хитрым прищуром и перекинул через костерок, что-то небольшое и блеснувшее в свете пламени. Кайсай поймал и обомлел.
— Так это моя…
— Была твоя, а теперь моя. Дай сюда.
Кайсай не стал бросать золотую бляшку, со знакомыми узорами, а наклонившись, передал из рук в руки. Лихорадочный рой мыслей и догадок вихрем закружился у него в голове.
— Ты откуда её взял? — спросил старый бердник.
— Дед дал.
— А деду твоему кто дал?
— Откуда я знаю… — буркнул Кайсай и тут догадка озарила, мечущееся в непонимании сознание, — так ты…
— Я много в этой жизни уже повидал и попробовал. Я видел такое, что и в сказках, за враньё сойдёт. Пресытился всем. Надоело. Смысл у жизни потерялся. Стремиться стало не к чему, а тут ты, такой красивый. И захотел я, тоже попробовать, как и дед твой. Только деду твоему наказ атаманский был, а я сам вызвался. Вот хочу и всё, чтоб такой же, когда-нибудь, рыжик или белобрысик, не знаю, пока, какой, вот, как ты, заявился бы в орду, с разгона, накостылял бы самому лучшему и зажравшемуся вояке и все бы узнали, это новый Олкаба пришёл. Понимаешь?
Кайсай молчал ошарашенный. Он в один миг узнал, кем был его дед и почему он занимался его воспитанием, но оставалась полная неясность, а кто же тогда он? Почему именно его выбрал дед, для оставления долгой памяти о себе, таким образом?
— Ни хрена, ты, ещё не понимаешь, — тем временем продолжал старый бердник, — вот, доживёшь до моих лет, если посчастливится, тогда может и поймёшь.
Кайсай продолжал молчать, но в мозгу, сам по себе, родился нужный вопрос:
— А как вы выбираете своё продолжение?
— Хе, — хмыкнул ветеран, — слово то какое нашёл. Продолжение. Мне нравится. Да, вот, по этому поводу, я и хотел с тобой потолковать. Вообще-то, у меня выбора особого не будет, насколько я знаю. На кого укажут, того и приму. А находят вас просто. Валовы дети вы. Вот, ты, помнишь, как дед тебя выбирал?
— Не помню, — сознался рыжий, — я, вообще, плохо помню, что было до него. Малой был совсем. Отца не помню вовсе. Мать помню плохо. Лишь в общем. Лица даже не помню. Потом, она куда-то делась, а я оказался у какой-то бабы, с кучей ребятишек. Помню, в землянке жили. Мужика её, вообще, не помню, может и не видел никогда. А потом пришёл дед и забрал меня. Вот, дальше, помню. Как кочевали с ним по стойбищам, да, селениям, вечно в дороге, на долго нигде не задерживаясь. А в лет десять, осели у одного селения, что на речке Блошке. Выстроили на другом берегу заимку, огородились, да, так там и жили нелюдями. Оттуда и ушёл с этой бляхой в орду. А что значит Валовы дети?
— Хе, — опять хмыкнул старый, — этого я тебе рассказывать не буду. Нет, не из-за того, что секрет какой, иль я вредный, а просто, ты и сам это все поймёшь, на собственной шкуре. Притом, совсем скоро, насколько я слышал. А коль рассказать, так, только испортить. Потеряешь искорку жизненную, что любопытством, да, интересом высекается. Так что, я тебе ломать удовольствие не стану. А как ты с дедом жил то? Расскажи.
— А знаешь, Олкаба, я тебе тоже ломать удовольствие не стану, — обидевшись, ответил Кайсай, — хочешь знать, так ступай к нему и сам спрашивай. Ты ж теперь касак вольный, как я понимаю. Не думаю, что он в путь дорогу подался. Прикипел он к заимке. Наверняка там и сидит. Посидите, разопьёте мех другой, глядишь, что и вытянешь из него.
— Хм, — задумался Олкаба, — дело говоришь. Путь укажешь?
— Ну, а что бы не указать, укажу.
На этом и сговорились. Разговор после этого, как-то, сразу, скомкался и прекратился.
Заночевал Кайсай у него, а на утро, перед уходом, всё же решился спросить:
— Олкаба, а не знаешь ли ты, где мне друга своего найти. Того берсеркера белобрысого, что со мной пришёл?
— Знаю, — хитро улыбнулся старый воин, — только ты его, пока не найдёшь. Нет его здесь. Его отправили Валовыми детьми заниматься.
Олкаба заржал так, что все вокруг оглянулись.
— На долго? — поинтересовался Кайсай, когда тот проржался, всё ещё ничего не понимая в его намёках.
— Не знаю, как понравится. А где кстати тебя найти? — тут же перевёл разговор он, на другую тему.
— Да, там, — указывая рукой, начал объяснять рыжий, — на берегу реки, в песчаной норе пристроился.
— Э, ты чего? — удивился и обиделся старый бердник одновременно, — ты, что, крыса, какая-то, по норам жить? Ты будущий «рык царя», мать твою, карающий меч атамана. Не гоже ближникам царским хуже «мяса» ордынского жить.
— Да, меня никто в ближники не принимал, — тут же вставил свою обиду победитель состязания, в глубине души обрадовавшись, что наконец-то, хоть что-то узнает о себе, — я тут, как не пришей кобыле хвост, болтаюсь.
— Твоё принятие, дело решённое. Не мечись, во перёд зайца. Чтоб близко к телу атамана подпустить, мало быть хорошим воином. На тебя ещё посмотрят со стороны, да, на вшивость проверят. А по мне так, я уже проверил и поэтому не сомневаюсь даже, — тут он на мгновение задумался и повелительным тоном проговорил, — вот, что мы порешим. Я сегодня все дела тут закончу и, пожалуй, тронусь в путь, а потому, дарю тебе этот походный дом. Будешь тут жить, — и не давая Кайсаю возразить, видя, что тот уже рот раскрыл, собираясь высказать свой отказ, рявкнул, — не перечь. Это подарок от меня. Глядишь и ты, когда добрым словом вспомнишь.
Последнюю фразу он проговорил печально, как будто, не на новый виток жизни идёт, а помирать собирается. Кайсай, после такой речи, действительно, перечить не посмел, лишь поблагодарил и они расстались, обнявшись напоследок.
Заселившись в свой новый дом, Кайсай, наконец-то, зажил по-человечески. В тепле, сухости и сытости, но самое главное, благодаря непогоде, он как следует выспался.
Через пару дней, после того, как стал единоличным обладателем роскошного походного жилья, с окончанием дождей, у входа в его шатёр, объявился странный с вида тип. То, что он был сын далёких южных народов, ни у кого интереса не вызвало. Таких в ордах хватало. Даже то, что одет он был необычно, без брони, в какой-то длинный балахон с рукавами, в которых по мужику спрятаться можно было, запахнутый спереди и подпоясанный не поясом, а какими-то пришитыми верёвками, интереса у народа, тоже не вызвало.
Кое-кого, он, конечно, удивил бы, но только не Кайсая. Он помнил таких, видел раньше, в каких-то далёких южных городах. Даже знал, как эта одежда называется, но забыл. Старых касаков, проведших жизнь в дальних походах, вообще, мало чем удивить можно было. Всякого повидали. И единственно, чем в самом деле можно было удивить и заинтересовать бывалого вояку, так это тем, в чём он разбирался и любил: оружием и скакунами.
Вот этими то вещами и удивил странный чужак. Всех поразил, в первую очередь, конь, на котором басурманин приехал. Высокий, стройный жеребец с удивительно тонкими и длинными ногами. Хвост и грива искусно заплетены золотыми нитями. Странной конструкции седло, тоже обложенное золотыми украшениями. К нему был приторочен тонкий изогнутый меч, в золотых ножнах и такой же дорогой, короткий, прямой меч, с другой стороны. На специальном крюке, висел боевой кнут, но не конского волоса, а даже не понятно из чего свитый, прям, как из железных волос, но, видно, очень гибких.
Народ, страдающий бездельем, тут же собрался вокруг необычного наездника. По всему видно было, что этот воин, не из простых будет. Кайсай, глядя на него, почему-то решил, сначала, что это какой-нибудь царь, маленького далёкого народа. Этот «царь», не слезая с коня, обратился к окружившим его касакам на понятном степном языке, но с непонятным, чуть смягчающим все звуки диалекте.
— Я ищу Кайсая.
— Зачем меня искать, — тут же откликнулся рыжий, — вот он я.
Чужеземец легко спрыгнул с высокого скакуна и подошёл к молодому берднику вплотную. Бердник, сразу поймал себя на мысли, что, что-то в нём не так, промелькнуло какое-то несоответствие, неправильность, что ли. Только немного его разглядев, он понял, в чём причина этой неправильности.