Страница 5 из 13
С отъездом лейтенанта фактически кончилось существование боевой единицы, мы превратились в группу голодных солдат, бредущих под жарким июльским солнцем по дороге на Минск. Вскоре вынужден был покинуть своих однополчан.
За десять дней вождения танка у меня на спине, в области поясницы, выскочил фурункул от грязи и постоянного упора спиной в стальную спинку танкового сидения. К этому времени фурункул достиг пика своего развития, невозможно было нагнуться, солдатский ремень давил на него и я сдвинул две гранаты Ф-1, висевших на ремне, на спину. Выбрал место на обочине дороги и лег на траву, где расположились больные и раненые. Врачей не было. Почти день потерял из-за фурункула. Кое-как, на ощупь, выдавил его. Стало легче, и я, вместе с другими отступающими, пошел на Минск.
По дороге на Слоним встретил брошенный грузовик, нагруженный снарядами. В бензобаке имелся еще бензин, двигатель не заводился, решил разобраться в чем дело. Определив, что не работает бензонасос, решил установить бензобак вверх, на снаряды, чтобы бензин самотеком подавался бы к карбюратору. Нашлись добровольные помощники. Через пару часов было почти все готово, но налетели немецкие самолеты и стали обстреливать из пулеметов, идущих по шоссе солдат. Пришлось прятаться во ржи, окружавшей дорогу, причем подальше от машины со снарядами, ибо при обстреле снаряды могли взорваться.
Одновременно с обстрелом дороги, немцы высадили десант с легкими танками. После прекращения обстрела дорога оказалась перекрытой. О машине пришлось забыть.
На дороге стали накапливаться подходившие с Запада отступающие воинские подразделения, как правило, солдаты без командиров, усталые и голодные после многодневного перехода. Среди них оказался политрук в чине подполковника, который взял на себя роль организатора боевого подразделения для прорыва блокады дороги сброшенным десантом. Это ему удалось, и он повел нас в атаку. К этому времени уже стемнело. Немцы обстреливали из пулеметов трассирующими очередями. Мы обошли дома, на чердаках которых засели десантники, по засеянному рожью полю. На протяжении всей ночи не могли оторваться от преследующих нас танков. На фоне горящих домов видны были бегущие по полю фигуры солдат, пулеметный обстрел не прекращался. Только к утру удалось оторваться от танков и выйти на грунтовую дорогу. Собрались в колонну и шли вперед, засыпая на ходу.
По дороге познакомился со старшим сержантом, имевшим автомат ППШ. Оказалось, он служил в 36 кавалерийской дивизии.
Строй вскоре распался на отдельные группы. Политрук исчез. Дальнейшее продвижение проходило не организованно.
Пошел пятый день после начала пешего похода. На подошве ног были сплошные мозоли, так как во время ходьбы часто шли босиком. Еды почти никакой не было, если не считать пучка лука, который иногда удавалось сорвать на огородах. Донимало жаркое солнце. Население в деревнях тоже ничем не могло помочь все, что имели – раздали раньше. Переправившись через Неман, решили наглушить рыбы, используя оставшуюся у меня после боя, гранату. Почти ничего не получилось – погибшая рыба всплывала медленно, ее уносило течением, а лодки, чтобы подобрать, не было. Что собрали, спекли на костре.
Подошли к старой границе, существовавшей до 1939 года, когда была поделена польская территория между Союзом и Германией. В ближайшей от границы деревне остался нетронутым скотный двор с множеством коров, оставленных без присмотра. Здесь уже скопилось много голодных солдат. Но, никто из присутствующих не осмеливался использовать животных для утоления голода. Не было и хозяев колхозного двора, кто мог бы дать разрешение на это. Самовольный же захват – это мародёрство, за которое грозил расстрел. Двухчасовое отсутствие в части считалось дезертирством – так воспитывали в армии. Поэтому все и спешили добраться к своим побыстрее.
Время шло, все больше и больше подходило голодных и, в конце концов, нашелся один, который взял на себя смелость застрелить корову. Им был мой товарищ по дивизии старший сержант сверхсрочник. Предварительно он составил список из тридцати человек, нашел охотников разделать коровью тушу и разделить мясо. Мы подождали, пока мясо делили на порции, получили приличный кусок на двоих. Сержанту, как руководителю, дали и коровьей печени. В сумерках дошли до деревни. Старания найти дом, где можно было бы сварить мясо, оказались неудачными. Никто не хотел нас принимать, даже какую-нибудь посуду для варки мяса дать отказывались. Да оно и понятно – все эти дни мимо проходили тысячи солдат, таких как мы, и всем помочь не могли..
Выход из положения нашли: поджарили печенку в солдатской каске на костре, а переночевали в коровнике, на соломе. Хозяйка одного из домов дала нам горсть соли.
На другой день, в одном из домов, сварили оставшееся мясо. И сложив его в сумку от противогаза, двинулись к Минску, до него оставалось немногим больше тридцати километров.
Прошли проселочными дорогами километров 18–20. На окраине небольшой деревушки набрели на озеро, небольшое с плавающими у самого берега пиявками. Было очень жарко, мой коллега выразил желание искупаться. Я этого делать не стал, спрятался в тени под кустарником.
Не успел сержант окунуться в воду, как над нами появился немецкий самолет-разведчик. Летчик летел очень низко, развернув самолет, смотрел прямо на нас. Сержант выскочил из воды, схватил автомат и стал его обстреливать. Через мгновение, над нашими головами просвистели пули. Сержант бросился в воду, а я – под большое дерево, стоявшее метров в двадцати впереди. Под деревом оказалась яма, заросшая крапивой, от которой, сравнительно недалеко сбоку, проходила проселочная дорога на Минск. Как нам сказали в деревне, до города оставалось всего 12 км, и мы уже считали, что достигли конечной цели. О том, что Минск был взят немцами неделю назад, мы и подумать не могли.
Уместно заметить, насколько растерялось наше командование – зная об окружении почти миллионной группировки войск на западе Белоруссии, оно не нашло возможности известить об этом, отступающие на Минск, разрозненные воинские части. Достаточно было бы сбросить с самолетов листовки с информацией о положении на фронте, дали бы указание уходить в леса, тогда и партизан было больше и появились бы они раньше. Да и жертв было бы меньше. Видно не было в это время самолетов! А может в шоке от происшедшего и забыли?
Немного оправившись от неожиданного обстрела, я выглянул из ямы и был потрясен увиденным: впереди на дороге, навстречу нам, двигались танки с крестами на башнях, сопровождаемые мотоциклистами.
Через несколько минут они уже были в двух десятков метров от моего дерева. Я приник к земле, крапива укрывала меня, и с дороги меня не было видно. Лежал долго, боясь обнаружить себя. Лязг танковых гусениц вскоре прекратился, но по дороге периодически проезжали немецкие мотоциклисты в обоих направлениях.
Прошло часа три. Движение прекратилось. Начало темнеть, решил про себя – как стемнеет перейти дорогу, за которой начиналось поле, засеянное рожью, Во ржи скрыться и передвигаться будет безопаснее. Однако в действительности всё оказалось по-другому. Выглянув из своего укрытия, увидел цепь немецких автоматчиков, выходивших изо ржи на дорогу, а впереди около десятка советских солдат, Прочесывая рожь, они собирали укрывшихся там наших военнослужащих. С другой стороны был луг с единственным на нем деревом, под которым я находился.
Луг хорошо просматривался и кроме какого-то строения, приблизительно в 500 метрах ничего не было.
Группа автоматчиков направилась к строению и, проходя мимо дерева, обнаружила меня. Оказать сопротивление немцам я не мог. Личное оружие танкиста револьвер. При его получении дали всего семь патронов, которые я использовал еще под Слонимом. Направив на меня автоматы, они скомандовали мне: «Los, los, schneller» – вот так я попал в плен, было только 5 июля 1941 года!