Страница 10 из 13
Следует вернуться к первым дням нашей работы. В самом начале нас предупредили о том, что в случае побега даже одного из членов команды, все остальные будут расстреляны. И мы договорились: никаких самостоятельных попыток к побегу не предпринимать. В случае, когда сложатся благоприятные условия для этого, сделать это всем вместе.
В один из последних февральских дней, утром не досчитались одного русского члена команды. Не успели мы опомниться, как всем русским приказали собрать вещи, посадили в автобус и привезли в гомельский лагерь военнопленных, располагавшийся в черте города. Вот так неожиданно для шести человек из команды закончилась довольно спокойная и не голодная жизнь на почте. Мы очутились в одном из самых страшных лагерей, созданных оккупантами на территории Белоруссии. В мемориальном комплексе, посвященном сожженной вместе с жителями деревне Хатынь, есть мемориалы лагерям военнопленных, в том числе, и лагерю в Гомеле, в нем погибло около сорока тысяч советских военнослужащих.
Дальше началась лагерная жизнь. После санитарной обработки и бани, нас поселили в барак, где были собраны немногочисленные, перенесшие тиф, пленные. После прожарки их одежды с многочисленными следами от вшей, от них исходил специфический неприятный запах.
На отгороженной части лагеря, сложенные в штабеля, находились многочисленные труппы умерших за зиму пленных, Лишь с наступлением весны их стали увозить и хоронить за городом, используя для захоронения противотанковый ров.
Перед наступлением теплых дней в наш барак стали прибывать так называемые «примаки», бывшие военнослужащие, попавшие в окружение, но сумевшие избежать пленения и устроиться в деревнях на жительство. Зимой их не трогали, но на учет взяли. А весной стали их собирать в лагеря. Их переодевали в военное обмундирование, оставшееся от умерших за зиму. В начале марта из собранного контингента сформировали колонну и переправили ее в Бобруйский лагерь. Кормили кое-как, и уже вскоре стала одолевать слабость. Появилось абсолютное безразличие ко всему. Об этом, сравнительно коротком периоде жизни, никаких ярких воспоминаний не осталось. Было еще холодно, чтобы согреться, в бараке жгли костры. Откуда брали дрова и кто это делал – не знаю. Быть может, некоторые пленные работали в городе. От дыма слезились глаза.
В конце марта нас вновь погрузили в вагоны и привезли в Барановичи, затем колонной привели в лагерь, расположенный среди леса. Лагерь назывался «Лесная» и представлял собой ряд землянок, на 500 человек каждая, с двухэтажными нарами внутри. Каждая из землянок была огорожена колючей проволокой, а все вместе по периметру – еще двумя рядами колючей проволоки. Работать не заставляли. Кормили раз в день той же баландой, Воду привозили в бочке, в ограниченном количестве. Чтобы ее налить в котелок приходилось стоять в очереди. Нашлись прислужники, которые разгоняли очередь плеткой, приговаривая: «Нечего здесь устанавливать советские порядки». Оказывается, мы отбывали месячный карантин перед отправкой на работы в Германию.
Однажды ночью два человека попытались совершить побег. Одного из них охранник застрелил, когда он находился между проволоками, другого ранил, о чем свидетельствовали следы крови на земле. На другой день всех построили, и начался поиск раненого. Может быть его и не нашли, если бы его не вытолкнул из строя его же сосед, после того, как немцы объявили, что каждый десятый будет расстрелян если раненый не будет найден.
После этого случая, немцы руками пленных стали укреплять ограждение территории лагеря. За работу давали лишний черпак баланды. Желающих получить дополнительный ковш было много.
Один раз мне повезло, и я попал на работу. Поставили оплетать колючую проволоку в соседней землянке. Вовремя работы началось построение моих коллег по землянке. Перед строем стояли эсэсовец и переводчик, который стал зачитывать список, владельцы фамилий выходили из строя, Естественно, я с интересом наблюдал за происходящим и вдруг услышал, как переводчик назвал мою фамилию. Затем вызвали некого Журавлева, из строя также никто не вышел, вызов повторили и тут кто-то вытолкнул его из строя. Его подвели к эсэсовцу, который, распахнув его шинель, спросил: «Где твой орден» и ударил его по лицу. Вскоре отобранных из строя пленных увели из лагеря.
Собранные в одной землянке люди, не знали друг друга по фамилии, и я вспомнил, как несколько дней назад ко мне, с желанием познакомиться, подходил один «патриот». Представился старшим лейтенантом с Дона, поинтересовался, что я изучаю (я занимался немецким языком и в руках держал учебник, который в свое время достал в библиотеке Дома правительства) и, узнав мою фамилию, исчез. Он и назвал мою фамилию как еврея, маскирующегося под русского.
Вернувшись в свою землянку по окончании работы, я был приглашен к шефу, который задал мне вопросы: Не еврей ли я? И не прошел ли я обряд обрезания? Получив ответ, он отпустил меня. Итак, попав случайно на работу, я избежал депортации из лагеря вместе с группой, отобранных по доносу одного из своих коллег по плену, который за свое предательство получил может быть пару сигарет. Следует отметить, что во всех лагерях находились желающие услужить властям. Я уже упоминал об «энтузиасте», разгонявшем очереди плеткой. В дальнейшем он проявлял себя жестким обращением с пленными, придирался к ним по пустякам и избивал, стегая плеткой, хотя и сам был в статусе военнопленного.
Карантин кончился в конце апреля и вновь, погрузив в эшелоны, повезли нас на запад. Конечным пунктом оказался г. Мюльберг на Эльбе, вернее, лагерь под названием STALAG-1VВ, находившийся от города и реки в нескольких километрах Приведу описание прибытия пленных в этот лагерь, рассказанное Брониславом К. из украинского города Днепропетровск, прибывшего, как и я, поездом несколько позже в декабре 1942 года: «Поезд затормозил. Выходи! Мы покидаем вагоны. Поступила команда «вынести трупы». Трупы товарищей, умерших во время транспортировки, смердели. «Марш вперед!» Мы прошли пять километров пешком в лагерь в сопровождении вооруженных солдат. Их собаки лаяли. Пришли в лагерь. «Раздеться, одежду сдать!» Эту команду переводил переводчик. Он не был русским, или жил долгое время за границей, говорил по-русски с акцентом. Мы сняли грязную красноармейскую униформу. Помылись в душе, конечно только холодной водой и без мыла Кто-то сказал при этом, что мыло было экономно поделено. Только некоторые могли помыться нормально. После этого раздалась команда: «Конец, одеться!» Мы получили старую поношенную много раз заштопанную, униформу. Думаю, что это была униформа времен первой мировой войны. Позже был присвоен номер. Мой лагерный номер 172284. Все военнопленные были обязаны носить на груди металлическую пластинку с присвоенным номером. Теперь это был не человек, а только номер.
Лагерный номер
Фельдфебель зачитал нам лагерные правила. Переводчик переводил. Я не все понял из-за стоявшего шума. Слышал только слова: «штраф, расстрел, расстреливать, штрафной барак…» В заключение были сняты отпечатки пальцев. Может быть я допустил некоторые ошибки при описании, но в главном и общем это было так. Прибытие-начало моей жизни в качестве военнопленного в Германии».
Это был международный лагерь, где содержались пленные французы, англичане, поляки, сербы, были и американцы. Позже я встретил венгра, бельгийца и голландца, но это были единичные представители наций, служившие во французской армии. Все они содержались в лагере и, имея статус младшего командного состава, могли не работать. Всего в лагере в разные периоды насчитывалось от 20 до 25 тысяч человек, иногда и больше. Для советских пленных этот лагерь был транзитным. По прибытии пленные проходили регистрацию, на каждого составлялась карточка с подробным перечнем данных и фотопортретом. Затем формировались рабочие команды и отправлялись в разные города Германии на заводы, фабрики и сельские имения. Здоровых советских пленных в лагере, как правило, не держали.