Страница 1 из 13
Александр Образцов
Русский крест. Первая книга. Архангельск-Новосемейкино
Архангельск – Самара – Астрахань. Петербург – Москва – Ярославль – Пермь – Тюмень – Новосибирск – Красноярск – Иркутск – Чита – Свободный – Хабаровск – Владивосток.
Первую книгу Архангельск-Казань составить. Казань-Астрахань собрать. В первой части из Архангельска подумать о метраже соответственно с городом, поселком.
От Иркутска – «неутешные опыты»
Станций – 720, городов 147
НА ОДНУ КНИГУ: 2 большие пьесы, 5 малых, 35 рассказов, 30 эссе, 22 стихотворения = 92 названия = 350 страниц
Здесь все мое имущество.
Бесхитростность оборачивается самой сложной и результативной интригой. Хотите доказательств? Начните в семь лет жить исключительно внутри себя и через полвека поймете преимущества этого тренинга.
Каждый город в моей любимой и единственной стране тайно соответствует какому-то из моих текстов. Это также мои подарки полустанкам и кустам.
Когда даришь, не ждешь протянутых рук.
Никогда не понимал проникновения в чужие мысли. Это вероломно. И зачем? У себя самого так много этого добра.
Число десять в данном случае безупречно.
Архангельск, раскинувшийся на берегах Северной Двины и островах ее дельты, основан по указу московского царя в 1584 году, но существует как поселок со времен новгородских, с 12 века. Глубже посмотреть просто невозможно. Хотя и глубже, наверное, что-то было. Сегодня полмиллиона человек живут в границах Архангельска. Все население России при Петре было около 10 миллионов. Россия вся, целиком, не была завоевана ни разу. Она – единственное государство в мире, которое целиком никогда и никем не было оккупировано. Единственное государство, правительство которого не подписывало акт о капитуляции. Хотя об этом почему-то никто не задумывался. Вот и Архангельск всего лишь краткое время был под оккупацией Антанты – в 1918-19 годах. Весенний ледоход на Двине начинается в первых числах мая. Лед встает в конце октября.
Иван Полуэктов
У Ивана Полуэктова отдельная однокомнатная квартира в хрущевском доме. Он ее получил, как инвалид войны. Левой ноги у него нет с сорок четвертого года.
Но обычно квартира пустует, потому что Иван живет у жены. Жену зовут Анна Степановна Грязнова. Она так же, как Иван, на пенсии, и подрабатывает зимой в больнице. Медсестер постоянно не хватает, а у Анны Степановны большой стаж, с сорок второго года.
Правда, набирается в общей сложности месяца два в году, когда Иван переезжает жить к себе. Конечно, не от хорошей жизни. Иван пьет довольно регулярно, и у Анны Степановны иногда лопается терпение.
Когда Иван перебирается к себе, его навещает средняя дочь Анны Степановны, Люда. Люда – большая, красивая женщина, любимица Ивана. Когда он впервые появился в семье Анны Степановны, то первой из пяти детей, выходивших по одному из комнаты на кухню, где сидел Иван, была Люда. И она сразу забралась ему на колени. Это было в пятьдесят четвертом году, в Кунгуре.
Ивану тогда еще ничего не стоило отмахать по хорошей дороге километров пять-семь. А от вокзала до дома, где жила Анна Степановна, было около этого. Поэтому, выпив стакан водки, он пришел в какое-то смешливое настроение.
– Это что за птица, а? Отвечай. Как тебя зовут?
– Люда.
– Так, – сказал Иван. – Это, значит, не моя. А где моя?
– Хорошо, что ты не сердишься. Чего теперь сердиться? – Анна Степановна впервые улыбнулась. Зубы у нее были ровные, белые, как будто литые.
– Сердиться-то че ж сердиться. Плакать надо.
– Плакать. Здоровый мужик и – плакать. Это, может, мне плакать нужно, а я, смотри, улыбаюсь… Может, макаронов отварю?
– Не надо, Анна Степановна, к чему макароны, если есть водка? К водке лучше картошки.
– Можно и картошки.
Анна Степановна встала, с неохотой открыла крышку подполья и, свесившись туда, оставшись наверху неожиданно раздавшимся задом, начала набирать картошку. И здесь Иван во второй раз после улыбки Анны Степановны ощутил толчок крови, разливающейся от груди вверх – так она овладевала им.
Начали выходить дети – Света, Гоша, Гена и, держась за стеночку, годовалая Аня.
– Это что за батальон? – засмеялся Иван. – Соседские?
– Мои, – коротко ответила Анна Степановна, начиная чистить картошку.
– Когда ж ты их успела…
– А это уж мое дело, когда успела. А ну-ка, все отсюда! – прикрикнула она.
Тем же порядком дети удалились.
Иван замолчал. Продолжалась чепуха, глупость, которая началась полмесяца назад в Ленинграде.
Капитан из военкомата по-хозяйски уселся тогда за его столом, разложив бумаги.
– Так-с, Иван Михайлович Полуэктов… – начал он, передвигая бумаги. – Двадцать первого года рождения… Родился в Петрограде… Так-с… так?
– Так, – сказал Иван.
– В сорок третьем году служил в двести пятой стрелковой, Первый Белорусский… Так-с… так?
– В сорок седьмой.
– Может, и в сорок седьмой. И в двести пятой… Чем сейчас занимаетесь?
– Портной.
– Портной… Так-с… Ну вот, Иван Михайлович, нашлась ваша жена. И дочь.
Иван, как только увидел капитана, почувствовал: что-то будет. Но этого он не ожидал. Тупо переспросил:
– И дочь?..
– И дочь, – сказал капитан, переводя взгляд на жену Ивана.
– Пошел ты на хуй, – неожиданно сказал Иван.
– Ты! – обиделся капитан. – Я не посмотрю, что инвалид, – и врезать могу! Держи письмо! – он встал, ребром ладони проверил кокарду на фуражке и с порога комнаты сказал жене Ивана: – Безусловно, надо сознательно рассчитываться за свои дела. Справедливость диктуется обстоятельствами действий! Так-с!
И ушел.
Через полчаса из своей комнаты ушел Иван.
…Несколько ночей на Витебском вокзале он пытался объяснить жене, что никаких других жен у него не было. Он объяснял, а она сидела и не верила ни одному слову. Он доставал из чемоданчика бутылку, отхлебывал и снова объяснял. Она снова не верила. Появлялся милиционер. Иван начинал объяснять ему. Милиционер слушал, садился рядом, на место жены, которая сразу исчезала, и – верил. Потом Иван засыпал, просыпался, брел по городу и еще кому-то объяснял. Деньги были.
Через неделю он догадался пойти в военкомат. Нашел капитана.
– Ты капитан, чего, – сказал Иван, – тебе откуда знать? Я вообще двести пятую не слыхал. А ты сразу: двести пятая… Я всю войну, до сорок четвертого, в сорок седьмой стрелковой, полковник Воропаев… А ногу отрезали в Куйбышеве. Ты думаешь, так они и падают на безногих?..
– Зайдите за стойку! – приказал капитан.
– Думаешь, портной… Она тоже говорит: портной… Бабы, деньги с неба сыпятся… Ну и что? Деньги… Я за эти деньги ночь сижу… Ты мне скажи…
Иван достал письмо.
– Что, комендатуру вызвать? – сказал капитан.
– …что это за блядство? – продолжал Иван. – Вот, – он хлопнул ладонью по бумаге, – напишет, что я Геббельс переодетый, и ты поверишь? Ну хоть бы я имя-то знал! Хоть бы… по пьянке когда!.. Да сроду у меня Нюр не было!
– Закусывать надо, – сказал капитан…
Вечером они сидели за мохнатым растением, у низкого окна, и Иван продолжал:
– Да вот клянусь, веришь? Ну вот… ну, что? Если б было… В госпитале – нет. Нет! – Иван сдернул кепку. – Перекрещусь!
– Не… – сказал капитан и покачал пальцем. – Не-е… В бога – никогда! Не имею!.. И ты! Молчи…
– Я знаю… – сказал Иван, надевая кепку. – Знаю… Она ждет – да. Да! Такая! Темная ночь!.. Тогда пожалуйста, пару раз по морде – и все в порядке… Ты где служил?
– Я? – капитан поднял голову и сосредоточенно посмотрел на Ивана. – А г-где мы находимся?