Страница 7 из 14
Сочетание прагматизма с самым безоглядным прожиганием жизни – самое любопытное, что в ней есть.
Но там много чего ещё.
Строение глаза у неё звериное: зрачок как шило протыкает всё вокруг в поисках плодородных путей.
Ничего мальчишеского – всё женское, но очень резвое. Когда она играла в гандбол, то именно несоответствие развитой попы и налитых грудок с неожиданной резвостью позволяло ей раз за разом убегать в отрыв и, распластавшись параллельно земле, вколачивать мячи мимо сатанеющих от беззащитности вратарей. Её цепляли сзади, срезали в полете локтями, бёдрами и коленками, она падала. Иногда не удавалось сгруппироваться и тогда оставалась лежать.
Ноги ломала каждый сезон. Что-то ей не везло на ноги.
После того, как сломали лодыжку, бросила гандбол сразу и навсегда. Даже не приходила в команду, даже не читала спортивную страницу. А была уже в юниорской сборной.
Перевела стрелку на шоу-бизнес. Вдруг запела. Месяца три орала в квартире под метроном. Голос выработался хлёсткий, с подвывом.
Начала ходить показывать. Смотрели почему-то ниже. Долго не могла понять, что им требуется.
Пока не встретился Ян Шайба, обросший черной шерстью. Он долго сопел, выхаживая вокруг неё восьмёрками. Она пела тогда из репертуара Бритни Спирс. Вдруг его лапы легли сзади – одна сжала правую грудь, а другая втиснулась ниже живота.
Она очень удивилась. Это точное определение. В тот момент она была так далека от секса, просто в другой Галактике. Поэтому не спеша отодрала лапы. Отошла на полшага и с разворота, как будто била пенальти, но – ногой – заехала ему в ухо.
Никто из новых знакомых не предполагал, что она гандболистка. Удар правой у неё был как у хорошего боксера. Шайба лёг.
Музыканты забыли о нём и во все глаза смотрели на неё.
Потом послушали.
Скоро она пела в клубе «ЦЕКА».
Ей дали имя Милена.
Я смотрю, как она заканчивает чистописание и пытаюсь угадать её следующий рывок.
Это может быть стирка.
Может быть DVD – новый фильм из сложных, для независимости в разговорах с самыми едкими из нахватанных журналистов.
Могу быть я.
Я – кот, пушистой и дымчатой масти, очень опрятный и любимый хозяйкой.
Встроенный в меня гуманоид весел.
Дядя Гоша-водолаз
На носу лодки сидел дядя Гоша в длинных сатиновых трусах и шарил в воде толстой проволокой, загнутой на конце. Его загорелое тело с татуировками было измазано илом. Он негромко командовал:
– Левым табань… Давай назад. Ага!
Раиса, сидевшая на корме, от нетерпения привстала.
– А-а! – воскликнула она, когда проволочная ловушка показалась над водой. – Попались, голубчики!
По дну ловушки среди ила и размокшего хлеба расползались раки. Дядя Гоша отцепил проволоку, кинул её в лодку и, поставив ловушку ребром на борт лодки, стал доставать раков.
– Шугани их, Всеволод, – сказал он.
Всеволод пальцем начал отдирать раков от сетки и проталкивать к горловине, где их ожидала чёрная дяди Гошина рука.
– М-мать вашу тра-та-та!.. – звучал над рекой голос дяди Гоши.
Солнце стояло еще низко, и мутная тень от камышей перекрывала неширокую гладкую воду. У деревянных мостков на той стороне плавали белые утки. Как только дядя Гоша начинал кричать, они хлопали крыльями и ныряли.
Это была последняя, шестая ловушка. Жестяная банка из-под томата вспучилась верхом от грязно-зелёных рачьих спин, раки расползались из неё по лодке.
– Давай домой, Всеволод, – дядя Гоша пересел на корму и разлегся там в позе Стеньки Разина. – Был в Шанхае после войны, и до того эти хунхузы всяких морских каракатиц обожают. И таких, – дядя Гоша перекрестил руки и пошевелил пальцами, – и таких, – он приставил их к ушам. – А змей жареных…
– Ну, дядя Гоша! – возмутилась Раиса.
– А ты уши заткни. А яйца куриные они тебе просто в кипяток не бросят. Они их в извёстке запекут, так что яйца чёрные станут. И вместо белка – чернок. У русского человека после таких яиц кровавый понос начинается. И всё у них не как у людей. Приходим мы в бардак… Райка, заткни уши, кому сказал… И они это дело не так, как наши казачки, а наоборот… Но угодливые! Ничего не скажешь… Угодливые и – пашут, пашут. В огороде сидит, чего-то там ковыряется, ковыряется, спины не разогнёт… Идолы, а не люди. Сожрут они нас как-нибудь. В извёстке запекут и сожрут.
– А мы их – ракетами, – Всеволод, тонкорукий, с длинными чёрными волосами, дышал часто и поглядывал через плечо. Течения почти не было, речка блестела среди садов.
– Ракетами… Для ракет тоже боеготовность нужна. А если их поставить в сарае, а спать у жёнки, то толку от этой ракеты?
– Ничего, – сказал Всеволод, задыхаясь, – русского так просто не сожрёшь…
– Аха-ха! – громко, широко зевнул дядя Гоша. – Чего это у меня на ноге, чирь, что ли? Давно не было… Давай на спор, зять, что я эту речку всю перенырну?
– На что… спорим?.. – Всеволод изо всех сил старался не задыхаться.
– На три литра пива.
– Давай…
– Греби к берегу!
Всеволод с облегчением повернул лодку.
Дядя Гоша выпрыгнул на берег и несколько минут делал дыхательные упражнения. Затем, нахмурившись, сложил руки по швам и начал входить в воду. Войдя по пояс, поднял руки над головой, шумно выдохнул и сказал:
– Только учти, Всеволод, за пивом в Новочеркасск поедешь. У нас в магазине нет.
Неслышно погрузившись, дядя Гоша пропал из виду. Всеволод смотрел на секундную стрелку и восхищенно качал головой. Раиса скучала.
– Ты про ковёр не говори, – вдруг быстро сказала она. – Поедешь в Новочеркасск, привези ещё бутылку водки…
Дядя Гоша вынырнул на той стороне речки и фыркнул. Теперь он старался не задыхаться, горстями бросая на себя воду.
– Хочешь ещё на три литра? – крикнул он. – Обратно?
– Не надо, дядя Гоша! Верю! Сейчас я лодку подгоню! – Всеволод разогнал лодку и врезался в камыш.
– Ты, Всеволод, зови меня Георгием, понял? Я тебе не дядя, а родной человек, – сказал дядя Гоша, отмывая ил. – Это Райка меня всё – дядя, дядя… А я её с восьми лет воспитую. Нет, что ли?
– Ну, так что? – сказала Раиса. – А крови вашей во мне нет.
– О, видишь? – дядя Гоша снова улегся на корме. – Она и тебе скоро будет говорить, что в ней крови нет. А сколько ты её выпила?
– Ладно! – прикрикнула Раиса. – Хватит союзника искать! Дай-ка я погребу, Сев, совсем ты сдох.
Она села на вёсла, а Всеволод, избегая смотреть дяде Гоше в глаза, пристроился на носу.
– Я тебя за месяц, Всеволод, так накачаю, что сам себя не узнаешь, – сказал дядя Гоша. – Ты водолазов видел когда-нибудь?
– Нет.
– Смотри на меня. Дашь мне шестьдесят пять? Ни за что в жизни. Меня вся Персиановка смотрит, когда я иду. Девки у заборов бьются…
– То-оже, герой! – Раиса с удовольствием рвала вёсла. – По два месяца с радикулитом валяется!
– Радик – болезнь водолазов. Кессонная болезнь – тоже оттуда. Вам этого не понять, мокрохвостки. Суши вёсла! Швартуйся, Всеволод!..
Когда Всеволод вернулся из Новочеркасска, во дворе на печке в большой двухведерной кастрюле кипела вода с торчащими из неё стеблями укропа. В ней кувыркались алые раки. Под шелковицей был уже накрыт стол. Тёща, тётя Нина, стояла рядом с плитой с полотенцем в руке. Она пристально посмотрела на подходящего Всеволода и лишь затем, с опозданием, улыбнулась:
– Купил?
– Ку-упил! – Всеволод стеснялся тещи и говорил с ней оживлённо, гримасничая и как-то вихляясь. – Сумка тяжёлая, зарраза! Еле допёр от автобуса… Я помогу!
Тётя Нина сняла кастрюлю с плиты и поставила её на землю.
– Во… сила… – сказал Всеволод, переминаясь с ноги на ногу и не имея воли уйти в дом. – Здор-ровый у вас здесь народ!
– Зови к столу, – сухо сказала тётя Нина, начиная отлавливать раков шумовкой.
Всеволод вошёл в дом.
– Там… зовут, – сказал он. – К столу.
– Купил? – широко улыбнулся дядя Гоша. – Вот это ходок! Просто метеор!