Страница 30 из 47
И всё-таки прости меня за всё! Я ещё раз повторю, что ты был для меня единственным близким, родным мне человеком, а я этого не смог, не сумел оценить.
Прощай! Прошу, похорони меня рядом с бабушкой и родителями.
Был и есть – твой Ванюха».
Вскакиваю. Его же надо спасать! Срочно! Желудок надо промыть!
Дежурная в «Скорой», слава богу, озадачилась, услышав про снотворное и водку.
– Только врач будет без бригады. Бригада с другим врачом. Придётся помочь.
– Да, конечно, помогу! – рявкаю я в трубку.
Бегу на кухню, хватаю кастрюлю, наливаю воду прямо из-под крана, добавляю горячей, чтобы была тёплой. Беру чашку и несу всё в комнату.
– Ваня, Ванька! Подъём! – трясу его изо всех сил.
– М-м… – замычал…
Усаживаю на кровати и подношу чашку с водой к губам.
– Пей! Пей, я сказал!
Сжимает губы, засранец! Зажимаю ему нос. Ага! Открыл-таки рот! Заставляю его пить. Так… Одна чашка… Теперь вторая…
Звонок в дверь. Бегу открывать. «Скорая помощь» приехала…
– Я уже две чашки ему споил, – докладываю сразу.
– Мало! – говорит пожилая женщина-врач и, отодвигая меня, идёт к Ваньке.
Совместными усилиями заливаем в него, наверно, литра два. Потом наклоняем над тазом, врач что-то суёт ему в глотку. Блюёт… Кажется, успели…
– Повторяем! – следует команда.
Всё снова… Ох-х… Ещё раз… Ещё…
– Теперь кишечник промываем! – и врачиха снова открывает свой саквояж…
Тащу Ваньку в туалет после клизмы. Сидит, качается… Придерживаю его.
– Кажется, всё… – устало говорит врач. – Кстати, у него температура.
– Тридцать девять и пять. У него воспаление лёгких.
– Да, воспаление… – соглашается она, прослушав Ваньку. – Везём в больницу?
– Может, сейчас не надо, после…
– Пожалуй, вы правы… А вы что, врач?
– Немножко… Работаю в больнице академии, в неврологии. У вас жаропонижающее для инъекции есть?
– Есть, – она достаёт ампулу и шприц.
Заправляю шприц, слегка поворачиваю Ваньку и делаю укол.
– Да вы – профессионал! – улыбается врачиха. – К нам пойти не хотите?
– У меня там больные. Они меня ждут и поэтому не поймут.
– Ваша правда. Вот вам до утра… – и даёт мне ещё две ампулы и два шприца.
– Доктор, что вы посоветуете для него из антибиотиков после всех этих процедур? – решаюсь спросить я.
Она пишет рецепт.
– От души желаю вам успеха! Дайте мне номер вашего телефона, я позже позвоню, как у вас дела. Меня зовут Анастасия Ивановна, а вас?
– Саша. Просто Саша. Спасибо вам! – улыбнуться явно не получается. Устал и переволновался. – Записывайте…
– До свидания, Саша! Может, вы ещё не всё знаете, но подход у вас совершенно профессиональный, – она крепко пожимает мне руку. Закрываю за ней дверь.
– Сашка… – вдруг подаёт голос Ванька.
– Чего тебе? Спи давай!
– Зачем ты всё это сделал? – у него снова слёзы. – Ты же прочитал моё письмо!
– Тебя, идиота, не спросил! Ты был такой, что спрашивать было некого. Спи!
Стелю себе на кресле. Чёрт! Надо позвонить Андрею. Люди там беспокоятся. Встаю, иду к телефону и докладываю, что Ванька у меня. Об остальном молчу.
Захожу в комнату. Спит… Прислушиваюсь к его дыханию. Очень тяжёлое. Ладно. Надо ложиться спать. На работу завтра не пойду. Парни справятся. Ваньку же оставлять одного ни в коем случае нельзя. Да и в аптеку с утра бежать надо. Ох-х… Устал я сегодня… Кресло придвигаю поближе к тахте, чтобы слушать и не проспать чего-нибудь.
Утро. Вваливаюсь в квартиру после аптеки и магазина. Надо больному сварить куриный бульон, чтобы попил, поэтому для простоты взял окорочка…
Заглядываю в комнату. Ванька полусидит на кровати. Глаза бешеные! Как-то странно блестят. Весь раскраснелся… Одеяло сброшено.
– Сашка, а где мои лыжи? – беспокойно спрашивает он.
– Какие лыжи? – пока не понимаю я.
– Ну те… Те! Мы же их потеряли!
Понятно… У него бред, и бред-то нехороший. Видно, что сильный жар. А вообще-то бред когда-нибудь бывает хорошим? Что-то я уже совсем…
– Вань… Не потеряли мы их. Я их в стенной шкаф убрал. Ложись… Ложись…
Осторожно его укладываю и снова накрываю.
– Бабушке скажи, что я не приду на обед… – бормочет он, но укладывается.
– Скажу обязательно! Ложись…
Плохи дела! Дыхание у него по-прежнему хриплое и тяжёлое. Грудь аж ходуном ходит. Надо срочно вводить антибиотик и жаропонижающее.
Сделав уколы, щупаю Ванькин лоб, потом пульс, сую ему градусник под мышку, а сам иду на кухню. В голове почему-то стоит цифра сорок. Наваждение какое-то…
Так… Бульон поставил… Можно покурить. Затягиваюсь… Чёрт! Надо посмотреть Ванькину температуру. Ох, ничего себе! Сорок и одна десятая. Обалденная температура… И я, кажется, её увидел! Похоже, пора начинать применять свои способности. Но как? Так же, как и в случае с язвой? А может, как с Димкиным сыном? А-а, чем чёрт не шутит!
Всё-таки нужно проконсультироваться с Кириллом Сергеевичем. А почему не с Юрием Степановичем? Нет. Он невропатолог.
А Кирилл Сергеевич может всё. Беру телефон. Сейчас по булунскому времени его дома нет. Набираю кабинет главврача.
– Понятно… – глухо произносит он, выслушав мой отчёт обо всём происшедшем, исключая, конечно, попытку суицида. – В целом, правильно. Не думал ты, что можешь и себя использовать?
– Думал. Только сначала решил с вами проконсультироваться.
– Спасибо. Считаю, что любое воспаление тебе должно покориться. Только здесь, видимо, надо воздействовать не точечно, как с язвой, а как-то по-другому. Но это уже твоя епархия, и я не могу тебе подсказать. Придётся думать самому, как с его позвонком.
– Понял. Вот сижу на кухне, варю ему бульон и думаю.
– Ну и хорошо. Потом мне всё расскажешь.
Кладу трубку и подхожу к Ваньке. Уснул… Всё-таки лучше использовать тот же метод, что и с Димкиным сыном, то есть втянуть в своё здоровое поле. Где-то я читал, что деревенские знахари иногда так поступали, прижимали больного к себе.
Трясу его за плечо.
– Просыпайся… Надо поесть. Я бульон сварил.
Усаживаю в подушки. Да… Так и не вспотел. Плохо… И по-прежнему дышит очень тяжело. А чего я хотел? Чтоб так, от одного укола, и сразу? Приношу чашку с бульоном. Поглядывая на меня, хлебает. Взгляд совсем потухший.
– Опять из-за меня корячишься? – и криво усмехается. – Незачем всё это…
Мне вдруг становится ясно, что Ванька совсем не борется с болезнью! Сейчас он мне не союзник, а скорее противник. И первое, что мне надо сделать, это преодолеть его нежелание жить. Надо убрать стресс! Успокоить его.
– Ты давай лучше пей. Увы, это не водка, но зато, наверно, съедобно.
– Пожалуй… – и хлебает дальше.
– Ещё принести?
– Если не влом…
Приношу. Пьёт… Опорожнил вторую чашку.
– Ох… Хватит… Спасибо…
Укладываю его снова. Кладу руку на лоб. Тридцать девять… Лучше, но надо проверить. Делаю очередные уколы и ставлю градусник. Да… Тридцать девять и одна.
– Мне немножко холодно стало… – слышу я виноватое бормотанье.
– Я тебя сейчас согрею, – и начинаю раздеваться. – Двигайся!
– Ты чего? Спать будешь?
– С тобой поспишь, пожалуй. Давай двигайся! Собой греть тебя буду.
Ложусь к Ваньке под одеяло и прижимаю к себе. Ох-х… Как мне этого не хватало – вот так его прижимать…
– Можно, я тебя обниму? – шепчет он мне, как всегда, в ухо.
– Нужно!
Обнимает и сам тоже старается прижаться.
– Тепло?
– Угу… Саш… Прости меня, если сможешь… Я сам себя осудил за своё скотство.
– Иди в задницу! Во-первых, я не могу тебя не простить, ведь ты – мой единственный родной человек на свете, и я тебя очень люблю, – так же шёпотом говорю я. – И во-вторых, осудил-то ты не себя, а нас обоих. Мы же братья!
– И всё-таки… – начинает шмыгать носом. – После всего, что было, у меня язык не поворачивается сказать, как я тебя люблю…
– Ладно… Потом скажешь, если захочешь. А пока заткнись и спи.