Стороны света

Он подошел к двери. Что-то подсказало ему остановиться. Лазарь обернулся – Эльжебет все так же неловко сидела на стуле, Мадог смотрел на нее и улыбался. Этель, хотела бы ты этого? Нет, понял Лазарь, не хотела, не для того она так долго и тщательно скрывала свою дочь, чтобы теперь лорд Мадог вот так сидел перед ней и изображал заботливого родителя. Единственным желанием Этель, судя по ее поведению, было то, чтобы Эльжебет никогда не узнала, кто ее мать и кто ее отец. В этот момент в раскрытое окно донесся далекий крик боли. Лазарь невольно улыбнулся. Ну хотя бы страдания Казимира напомнили ему о том, что до святого ему далеко, а то что-то много на сегодня хороших дел.

– Через три часа, – холодно повторил Император и вышел.

Мадог внимательно смотрел на свою дочь. В том, что это именно его дочь, сомнений у него не было – она была похожа на него как две капли воды. Эльжебет уставилась на свои колени и неловко теребила грязный фартук. Грязный фартук… Когда Формоз проговорился, что у Этель есть дочь, Мадог сразу же решил, что это дочь Лазаря. Потом, когда Император не преминул съязвить по поводу книги наследников, Мадог все понял. Странно, но он испытал облегчение. Сейчас он остался, чтобы навешать этой девочке лапши на уши. Он понятия не имел, что именно будет говорить, но надеялся, что импровизация пройдет успешно.

– Почему Император назвал вас милордом? – спросила Эльжебет. – Вы правда лорд?

– Да, я лорд. Меня зовут лорд Мадог, до недавнего времени я был лордом Востока.

Лицо Эльжебет вытянулось от удивления, но больше она ничего спрашивать не стала.

– Вот что, Эльжебет, мы с Императором были хорошими друзьями твоей матери и дали ей обещание, что позаботимся о тебе, если тебе будет грозить опасность. Сейчас так случилось, что тебе действительно лучше уехать из Горда и поехать с нами. И я, и Император обещаем тебе, что с тобой ничего не случится, тебе просто придется уехать на какое-то время, потом ты вернешься обратно. Если тебя что-то беспокоит, то будь уверена, что Император Лазарус способен уладить все неудобства, которые могут возникнуть у тебя по возвращении.

Эльжебет перестала смотреть в пол и теперь с интересом смотрела на Мадога.

– Почему вы разговариваете со мной так, как будто мне пять лет? – вдруг спросила она. – Или вы думаете, что сирота из приюта действительно поверит в то, что в друзьях у ее матери были Лорд Востока и Император Запада?

– Но это правда, – терпеливо ответил Мадог.

Он начал понимать, что импровизация ему не слишком удается.

– Если это правда, то скажите мне, кем была моя мать. Что это за важная особа такая? Назовите ее имя.

Лучше бы сказал, что они были хорошими друзьями ее отца, тогда можно было бы назвать Канцлера Эльте, и разговор сам по себе сошел бы на нет. Но, увы, почему-то Мадог назвал именно мать. Он решил повернуть беседу по-другому.

– Ну хорошо, если я, хоть и бывший, но лорд Востока, сижу и почему-то терпеливо уговариваю девушку в грязном фартуке мне поверить в четвертом часу утра, то скажи мне, пожалуйста, почему я это делаю? Что это за причины у меня такие, если мне гораздо проще было бы согласиться с Императором и просто посадить тебя под замок?

Эльжебет молчала.

– Тогда мне кажется, что хотя бы по той причине, что я с тобой разговариваю, ты можешь мне поверить. А теперь иди и постарайся уснуть. В шесть утра мы выезжаем из Горда.

Мадог помог Эльжебет подняться, держа ее за руку, проводил в смежную комнату и передал одному из стражников. Когда Эльжебет вывели за дверь, Мадог услышал голос Лазаря.

– Виртуозно, но про мать ты сказал зря.

– Почему? – Мадог совершенно не удивился тому, что Лазарь подслушивал их разговор.

– Потому что она сирота, и всю свою жизнь она мечтала узнать, кто ее родители. Советую придумать ответ на этот вопрос, потому что пока ты ей не ответишь, она от тебя не отстанет.

– Может и так, – спокойно ответил Мадог и вышел.

Он действительно собирался поспать, хотя, будь его воля, они отправились бы сейчас же. По его мнению, они и так слишком надолго задержались в Горде, в то время как ноб каждую минуту могли прорвать границу.

Вода шипела, когда волна захлестывала остывающее жерло одного из потухших вулканов Огненной земли. Этель неторопливо прогуливалась по берегу, волны намочили подол платья. Невольно она вспомнила, как не так давно в безумии шла по берегу холодного северного моря в поисках жалких развалин, которые когда-то были ее домом. Дом… Жалкая лачуга на берегу была ее домом, пустыня, раскаленная докрасна днем и холодная как сталь ночью, тоже была ее домом. Много веков назад у нее был другой дом – цветущий, спокойный, в котором она и ее братья и сестры были настоящими хозяевами. Потом этот цветущий сад превратили в пустыню, в их жалкую тюрьму, из которой они наконец-то готовы выбраться. И стать владыками этого мира. Навсегда. На этот раз никто не придет на зов жалких людишек, они убедятся, что великие боги забыли про них. Скоро весь мир услышит песни вольтов и тихий шепот ноб, в который сольется хор ее братьев и сестер.

Этель краем глаза поймала какое-то движение за дюной. На мгновенье она выскользнула из тела и увидела того, кто за ней следит – Вильрен, верный Капитан. Вчера он, наконец-то, догнал ее, но близко не приближался, не пытался заговорить, только наблюдал издалека. Этель не возражала, она уже и не могла представить, о чем ей разговаривать с этим человеком. Ветер принес запах Ильдора. Этель улыбнулась, а потом почувствовала его шаги рядом с собой. Она внимательно на него посмотрела: его тело было молодым, стройным, с темными глазами и темными волосами. Этель почувствовала, как ее тело начинает тяготеть к совершенно человеческим желаниям. Вот почему она так остро чувствует его запах… Но в глазах Ильдора горела древность веков, такая же, как и у самой Этель. Желание отступило. Им предстоял нелегкий разговор. Ильдор заговорил первым.

– Мы оба знаем, что нужно сделать, чтобы прорвать границу.

Этель кивнула. Нелегкий разговор.

– Я сделаю это.

– Мы можем пожертвовать тысячей братьев и сестер, а если этого будет недостаточно, то тогда ты принесешь свою жертву.

– Нет, – Ильдор покачал головой. – Мы не можем жертвовать тысячей молодых жизней, даже если сами стоим гораздо дороже.

Тебе виднее, подумала Этель, ты-то не сидел взаперти восемьсот лет в полном одиночестве, думая только о том, что где-то на свободе есть настоящая жизнь. Ноб в клетке, честно говоря, мало отличается от человека в клетке – те же мысли и те же переживания.

– Как хочешь, брат, – ответила Этель. – Твоя жертва делает тебе честь.

И снова ей стало горько. Она обернулась назад и увидела остальных братьев и сестер. Большая их часть уже восстановилась после сражения со стражем: одни привели свои тела в порядок, другие, которым удалось ускользнуть из тел за мгновенье до их гибели, уже нашли себе новые. Но некоторые не вернутся никогда – они отдали больше сил, чем у них было, и превратились в черный песок, который смешивался с пеплом потухших вулканов.

На рассвете они будут готовы к битве.

– Я должен попрощаться, – тихо сказал Ильдор.

– Да, – кивнула Этель.

Жаль, что для Ильдора эта битва станет последней. Она останется одна, не с кем будет вспомнить старый мир, если только кто-нибудь из северных братьев не споет свою долгую тоскливую песню.

Этель моргнула, и оказалась за дюной, прямо лицом к лицу с Тартом Вильреном, тот отшатнулся и схватился за меч.

– Оставь в покое свою зубочистку, – фыркнула Этель, – ты что действительно думаешь, что сможешь причинить мне вред?

Капитан вложил меч в ножны. Этель пробежала по нему взглядом, создавалось впечатление, что за это время Капитан вдруг постарел на несколько десятков лет.

– Тарт Вильрен… – протянула Этель. – Мой верный капитан, который пошел бы за мной даже в адское пекло, – она хмыкнула, – да ты сейчас и есть в самом адском пекле, разве не так? И ты все равно следуешь за мной, пытаясь спасти свою госпожу. Ты так и не понял, что я это все еще я? Просто теперь у меня есть другая память и другие возможности. А так, я все еще Канцлер Эльте.