Жизнь только начинается

— Здравствуй, Вася!

Засунув руки в карманы, Вася недоброжелательно посмотрел на Сеню. Мальчики чинно сели на лавку.

— А мы не знали, что ты уже приехал, — начал важно Сеня, — а то бы целым звеном пришли. Ты побеседуй с нами о школе, в которой учишься. Мой брат обо всем нам пишет. И ты расскажи.

Вася зловеще оглядел ребят, расстегнул поясной ремень и помахал им.

— Я вам побеседую!.. А ну, сматывайте удочки!

Испуганные школьники переглянулись и выбежали из комнаты.

— Разбойничаешь?!.

Вася вспыхнул, спрятал за спину ремень и, не взглянув на вошедшего отца, сел на край стула. Мать налила в алюминиевый тазик горячей воды. Отец долго мылся, не проронив ни слова. Такого с ним не бывало! Обычно, моясь, он рассказывал всякие новости, шутил. Или спрашивал: «А ну, пошевелите мозгами, сколько здесь атомной энергии? — Он указывал на графин с водой, стоявший на столе. — Какая там энергия в трех литрах воды?» И отец рассказывал изумленным сыновьям: «Когда мы научимся расщеплять атом воды, одного графина хватит на целый год освещать нашу деревню»… Отец как-то сразу примечал, если у сыновей случалось что-нибудь неладное. «Ну, сокол, — обращался он к сыну, — чего приуныл? Разъясняй, вместе подумаем».

Сейчас, видимо, отцу не нужно было разъяснять. Он все уже знал от матери.

Тщательно вытерев лицо и руки полотенцем, отец сел против сына и долго сурово смотрел на него.

— Так… Значит, вернулся?

— Вернулся… — потупясь, пробормотал Вася.

— Вижу, что вернулся… Не велика радость оболтуса встретить… Что натворил?

Вася ответил не сразу: вздохнув, пожал плечами.

— Подрался.

— Герой! На это мастак. Спасибо. В кого уродился, неслух? Только и слышу: там окно разбил, там в огород залез, тому нос расквасил. И все кто? Известно — Васька Бугрин! Славу заработал! Не трудом только! Не учебой! Отец встал, прошелся по комнате. Потом остановился возле сына.

— Стало быть, выгнали?

— Не выгнали, сам ушел.

— Сбежал, значит?

В доме наступило тягостное молчание. По окнам зло барабанил дождь. Отец опустился на стул и долго смотрел куда-то в угол комнаты. Густые светлые брови его то поднимались кверху, то надвигались на глаза. Пожимая плечами, отец заговорил, как бы с удивлением:

— Скажи мне, сын, или мы плохие? Ведь все для вас, ничего не жалеем… — Отец развел руками. — И не бьем… хотим по-хорошему, не получается… Замучил ты нас, совсем от рук отбился. У матери думки только о тебе; сохнет, ночей не спит, и мне тошно. Стыд. Смотришь, у людей дети как дети — учатся, добиваются цели, к чему-то стремятся. А ты?.. Ведь палец о палец стукнуть не хочешь… А почему? — Отец провел заскорузлой ладонью по лицу и тяжело вздохнул: — Проводили тебя с честью, а приехал бесчестно с позором! Ну, что нам теперь делать, может, посоветуешь? Ох, не думал я, седая голова, таким встречать сына… Ну, как дальше жить думаешь? Что делать будешь, дым возить?

Вася начал оправдываться. Хотел того или не хотел он, но выходило так, что он жаловался на всех на свете. Один лишь он был правым.

— Не ври, — перебил отец, — трусы так делают! Сухим из воды хочешь вылезть, а целый коллектив ребят пачкаешь! Не верю! Воспитатели плохи, директор плох, и ребята никуда… Один ты хорош! Не верю! Не позавидую воспитателям, если у них соберется десяток таких, как ты. Вот что, спокойно заговорил вдруг отец, — сделав ошибку — не повторяй. Поезжай завтра обратно в школу, извинись перед директором, ребятами. И я напишу письмецо — может быть, простят…

— Нет тятя, не поеду! Ни за что не поеду! — побледнев, решительно выкрикнул Вася.

— Вот как! — угрожающе сказал отец. — Поедешь!

— Не поеду! — глаза Васи лихорадочно заблестели. Пересилив внутреннюю дрожь, он смело встретил взгляд отца.

Мать торопливо поставила на стол большую деревянную миску с пельменями.

— Будет вам, мужики. Потом поговорите, ешьте пельмени.

— Ремня ему, а не пельменей.

Отец снял со стены старый солдатский ремень. Вася привскочил, стрельнув глазами на дверь. Мать, загородив собою сына, вырвала из рук отца ремень:

— Ты что, сдурел?

Отец ушел в горницу и глухо, но твердо сказал:

— Не надо мне такого сына. Уходи! С глаз долой, уходи на все четыре стороны.

Глава вторая

ЧТО БЫЛО

Бывало, только ляжешь, вытянешь ноги, и уже утро — радостное, многообещающее. А сейчас никто не спит, кроме Гриши. В горнице сдавленный шепот матери, всхлипывание. Хуже нет, когда мать плачет. Отец грузный, сутуловатый, все ходит и ходит по комнате. О чем он думает? Ох, недобро. Отец приблизился к кровати. Хоть не дыши, стыдно: ведь знает отец, сын не спит, притворяется.

Разлад в семье Бугриных наступил несколько лет назад.

Кончив пять классов, Вася безбоязненно заявил отцу:

— Не хочу больше учиться, за дело браться буду.

— Закончи хоть семилетку, а там — вольному воля, — убеждал отец. Пойми: я вот, малограмотный, и то через книги узнал, как люди живут на земле. Без грамоты — что слепой. Послушай отца: учись.

Никого не хотел слушать Вася: ни директора, ни учителей — никого на свете. Свое заладил — работать. Не обошлось и без греха: отхлестал отец сына сыромятным ремнем. И это не помогло. Стиснул зубы Вася, хоть бы слезинку выронил.

— Ну, как знаешь, — махнул рукой отец. — Жизнь потом сама подскажет.

К себе в кузницу не взял: мал еще.

— Что скажут, то и буду делать, — упрашивал Вася председателя-колхоза.

Дали лошадь, бричку. Возил сено, картошку, удобрения на поля. Сразу как-то вырос, окреп. Немало перетаскал на себе мешков с картофелем, зерном. С гордостью чувствовал, как ухватистее и крепче становятся руки, прибывает силенка.

Однажды Вася получил письмо от лучшего своего друга Пани Рогачева. Два года назад Паня уехал в Ташкент к брату, да там и остался, поступил в училище механизаторов. Дружок писал о том, что окончил училище и работает трактористом в Ферганской долине.

«Вася, ты пишешь, что у тебя нет желания учиться. Но почему, почему? Ты пойми меня, Вася, я тебе плохого не желаю. Если ты меня считаешь другом, то послушай меня: учись. Если бы ты знал, как я мучился в училище из-за пятиклассного образования! У всех ребят семилетнее, им было легче осваивать механизмы, читать чертежи. На целую голову они выше меня по грамоте. Обидно было, и злость брала. Думал: «Чем я хуже их?» И засел за учебники. Они идут в кино, а я сижу; они гуляют, а я сижу. Пять часов в сутки спал, но догнал ребят. Специальность — самое главное в жизни. А у тебя ее нет. Если не сейчас, то позже, ох как пожалеешь о пропавших годах. Мы уже не маленькие, надо понимать, в какое время мы живем и что строим…»

Задумался Вася.

Ранней весной выезжали в поле тракторы. С удивительной легкостью впивались в парную землю стальные лемехи. Трактористы — молодые веселые ребята, чуть постарше Васи. Разве он не мог стать трактористом? В МТС Вася с бьющимся сердцем наблюдал, как из-под резца вьется голубоватая железная стружка. Разве Вася не мог быть токарем?

Ну а как не залюбоваться работой комбайна! Впереди колосится отяжелевшая пшеница, а за машиной тянется ровная стерня. Разве Вася не сумел бы работать комбайнером? Чепуха, только надо учиться. «Два года пропали! Теперь бы в восьмой перешел», — жалел Вася. Но продолжать учебу не думал: такой большой, скоро шестнадцать — и вдруг идти в шестой класс!

Однажды отец пришел с работы и протянул Васе газету.

— Вот тебе и Панюшка! Любо смотреть! — с восхищением сказал отец. Высоко прыгнул, достиг! А ведь без отца герой вырос…

Панька Рогачев! Он смотрел на Васю с газетной страницы задорными глазами. Как же это Панька попал в газету? Его хвалят, называют лучшим водителем хлопкоуборочной машины Ферганской области. Вася думал, что в газетах пишут об особенных людях. Они не такие, как все: очень серьезные и важные, и в детстве, наверное, не дрались и учились только на «пять». Но Паньку… Паньку-то он хорошо знал: и окна бил, и дрался, может даже лучше Васи, и даже двойки по русскому схватывал. Однажды за разговоры на уроке учительница выгнала его из класса. А теперь его знают по всему Советскому Союзу. Паньку знают, а Ваську нет.