Краденое счастье

Она была счастлива и с оптимизмом молодости считала, что так будет всегда. С радостью дописывала диссертацию, потому что это была настоящая работа, а не унылое и бессмысленное исследование, затеянное исключительно ради получения ученой степени.

Фриде нравился аспирант с дружественной кафедры, и порой перед сном она позволяла себе помечтать о нем, понимая, что мечты никогда не станут реальностью, такой красивый и способный парень не обратит внимания на тощую заучку.

Но судьба вдруг перестала скупиться на счастье, и вскоре аспирант уже ухаживал за ней.

А потом… Потом все посыпалось. Благополучная и безмятежная жизнь стала словно выталкивать ее из себя, как организм выталкивает занозу, распознав в ней чужеродный элемент.

И наступил день, когда дедушка сказал: «Фрида, не надо цепляться за обломки. Оставим все и отправимся в новый путь».

Они решили, что полная перемена жизни отвлечет их. Пока будут осваиваться в новых условиях и приспосабливаться к новым обстоятельствам, станет не до бесполезных сожалений о том, что могло бы быть.

«Хуже всего, когда мотор крутит вхолостую, – говорил дед, – а когда выполняется работа, это совсем другое дело».

Однако деревенский дом пугал Фриду, она чувствовала себя словно в гостях у Бабы-яги, и порой, когда смотрела на грубые доски потолка, в которых торчал почему-то большой крюк, на нее наваливалась такая тоска и безысходность, что становилось горько во рту.

Потом дед объяснил, что крюк предназначен для люльки с младенцем, а вовсе не для комфортабельного самоповешения, как она думала.

Огород тоже наводил на нее тоску. Они вселились только в конце июля, и сажать было уже поздно, но на следующий год придется делать все, чем занимаются деревенские жители. Между тем Фрида понятия не имела, как оно все происходит.

На деда тоже надеяться не приходилось, Лев Абрамович обладал огромными знаниями во многих областях, но сельское хозяйство никогда не относилось к сфере его интересов.

Кроме того, она боялась не справиться чисто физически. У нее даже освобождение от физкультуры было из-за сколиоза, а тут надо копать и носить тяжести.

Но зато сколько сразу появляется ясных и конкретных целей! Изучить до весны принципы огородничества, наладить быт, освоить русскую печку так, чтобы не только топить, но и готовить в ней. Это все трудно и, может быть, бессмысленно, но не так глупо, как сидеть на развалинах своей жизни, ожидая, что вдруг все как-нибудь да склеится.

Например, чем вздыхать о пролитом молоке, лучше подумать вот о чем: она собирает яблоки для пирога, а духовки-то нет. Печку топить уже поздно. Она, ладно, спит наверху, в мансарде, а дед всю ночь промучается от духоты, и она еще не умеет управляться с этой древней системой. Что можно приготовить из яблок на плитке? Мусс? Оладьи? Или сварить пару банок варенья?

Задумавшись, Фрида не услышала шагов и вскрикнула, когда за спиной у нее сиплый голос произнес:

– Здравствуй, красавица!

– Здравствуйте, – Фрида отступила, прижавшись спиной к яблоне и подняв корзину к груди.

– Ну чего ты боисси? – прохрипел новый сосед, глядя на нее своими пустыми глазами и делая странные, дерганые движения руками, будто перекидывал из одной в другую какой-то невидимый предмет.

– Я не боюсь. Что вам угодно?

– А ты не знаешь? – Сосед шагнул вперед, и сквозь намертво прокуренную его одежду Фрида ощутила запах перегара и немытого тела. – Ну что ты, тресси, мнесси, а дать не даесси?

Она закричала, понимая, что это бесполезно. Дед уехал в город (тут Фрида с некоторым опозданием вспомнила, что он велел ей не выходить из дому до своего возвращения), а сосед Слава, кажется, тоже в отлучке, а если и нет, то вряд ли услышит.

– Не подходи, сволочь, – сказала она тихо и замахнулась корзиной.

– Ой, ты страшная какая…

Сосед взялся за толстую крепкую ветку, отрезав ей путь к отступлению. Фрида подумала, как глупо сделала, что сразу не побежала от него в дом, зажмурилась и заорала так громко, как могла, надеясь, что крик отпугнет его.

Нет, он стоял, так же ухмыляясь, видимо, наслаждаясь ее беспомощностью и страхом.

Фрида снова закрыла глаза, не в силах смотреть на его отвратительную физиономию, и решила драться до последнего, как только он на нее нападет. Сердце вдруг стало очень большим и колотилось быстро-быстро, ноги дрожали.

– Помогите! – крикнула она снова, поняла, что никто не придет, и приказала себе не сдаваться.

Вдруг она услышала, как ее зовут по имени, открыла глаза. К ним бежал Слава, сосед, в кухонном фартуке и ножом в руке.

Николай резко отступил и развел руками:

– Все, все, начальник, не кипишуй!

– Фрида, он вас не тронул? – Слава зачем-то дал ей в руку свой нож и пошел на Николая.

– Начальник, да я ничего! Не знаю, чего она зашугалась!

Слава резко, почти без замаха ударил Николая по лицу, тот упал. Фрида отвернулась.

– Если я тебя еще раз увижу тут поблизости, пришибу, слово даю, – сказал Слава спокойно, – даже сажать тебя не стану, падаль.

Николай поднялся и ушел, что-то прошипев себе под нос.

– Вы в порядке? – спросил Слава таким тоном, что сразу стало понятно: ему все равно, в порядке она или нет.

– Да, все хорошо, не беспокойтесь.

– Ну ладно тогда, – он взял нож, который Фрида все еще держала в руке, – а что, Льва Абрамовича дома нет?

Фрида покачала головой.

– Тогда пойдемте к нам. Этот гад, конечно, не вернется, но одной вам сейчас не нужно быть. Пойдемте, не спорьте, а то у меня обед сгорит. Я ж готовлю.

Фрида послушно отправилась за ним, чувствуя неловкость, что человеку, с которым она так высокомерно обошлась, пришлось защитить ее.

Она не интересовалась политикой, поэтому убеждения соседа, так возмутившие дедушку, не произвели на нее никакого впечатления.

Но комбайн… Фриду воспитали так, что любые проявления жадности и «хапужничества» претили ее натуре, и философия «можно все, пока никто не видит» была ей отвратительна.

Сосед, угрюмый мужчина с мрачным лицом, настоящий бирюк, сразу не то чтобы не понравился ей, но вызвал смутное чувство тревоги и беспокойства, и Фрида старалась лишний раз не попадаться ему на глаза.

Потом он пришел чинить крышу и держал себя очень просто, так что Фрида решила, что ошиблась в оценке этого сурового дядьки.

В разговоре он хоть и позволил себе резкие замечания, но в целом произвел впечатление умного человека, и Фрида обрадовалась, что не совсем они с дедом будут одиноки зимой.

«Раз у него дети, – думала Фрида, – значит, есть жена, просто сейчас она в отлучке, а когда вернется, может быть, станет моей подругой. Ну, или на будущий год расскажет, что куда сажать, чтобы у меня стал участок хоть на десять процентов такой же красивый, как у них».

Но когда она увидела, что сосед собирает ягоды комбайном, сразу и бесповоротно разочаровалась в нем.

Когда человек хочет урвать свое любой ценой и не имеет внутренних табу, считала Фрида, общаться с ним не только противно, но и опасно. Со своим юношеским максимализмом и неопытностью Фрида не предполагала, что мужчинам бывает просто лень заниматься кропотливой работой сбора ягодки за ягодкой. Теперь помощь Зиганшина представала совсем в другом свете. Наверное, он не просто пришел на выручку дедушке и внучке, а оказал им услугу, чтобы они чувствовали себя обязанными и потом из чувства долга делали бы, как он скажет.

Правда, Фрида, как ни напрягала ум, не могла сообразить, чем они могли бы быть полезны соседу, но в его бескорыстие все равно больше не верила. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы выказывать свое презрение, и внешне оставалась вежлива, но очень сдержанна.

Когда Зиганшин от чистого сердца подвез ее на машине, она даже не нашла в себе сил поблагодарить, сидела и дулась из-за этого комбайна. И она не осудила бы соседа, если бы он, услышав ее вопли, продолжал заниматься своими делами… Но он прибежал.

Войдя в дом, Фрида взглянула в зеркало и обрадовалась, что оделась сегодня так красиво и хорошо. Она вообще, переехав в деревню, стала особенно тщательно следить за своей внешностью, зная, как легко можно опуститься на самое дно, если давать себе маленькие поблажки. Всегда найдутся оправдания не погладить, а потом не постирать, не заштопать носок и ходить с оторванной пуговицей, ведь сельский быт такой сложный… И оглянуться не успеешь, как ты уже неопрятная тетка с засаленными волосами в перепачканных землей тренировочных штанах!