Страница 24 из 42
Долго раздумывает Джонсон, прежде чем вспоминает год своего рождения. Женат он, холост или вдов? Немало проходит времени, пока он, наконец, решает, как ему ответить. Сколько у него детей? Разумеется, детей у него нет.
Номер воинского билета? Достаточно написать: от военной службы освобожден. Местожительство в ноябре прошлого года? Небраска!
У других все это идет легко, как по маслу, но Джонсон побледнел и тяжело дышит. Теперь надо еще запомнить все написанное. Для следующего раза. Пожалуй, следовало бы сделать даже копию.
Он нервничает, расстроен и чувствует себя больным. В общем, получается так, словно сорокашестилетнему школьнику впервые приходится списывать у товарища сочинение или подчищать отметки в дневнике. Он еще никогда не занимался этим, а начинать слишком поздно. Он слишком долго ждал. Уж раз решил сделаться прогульщиком, не ходить в школу, так нечего было ждать до сорока шести лет.
Год и день рождения! (Пишите отчетливо!)
Год и день рождения? Ему сорок шесть лет. Значит, уже взрослый? А ведь еще так недавно он ходил в школу, в старое серое здание на площади Фриепладс. У дверей дежурил учитель, подстерегая опоздавших. По утрам торжественно пели: «Радостно взираем на день благословенный…» Ученики стояли в битком набитом зале. Пахло мокрой одеждой, бутербродами и ваксой. Все боялись первого и третьего уроков — свирепого математика и садиста–француза.
Всю дорогу в школу мальчик бежал, чтобы не опоздать. А когда приходила весна, когда кусты в Королевском саду покрывались нежной зеленью, благоухали лужайки, цвели деревья, свистели скворцы, у него являлось искушение не пойти в школу. И на бегу он думал о зеленых лугах, нивах и лесах. Он думал о людях, которые делают то, что хотят, и выбирают в жизни то направление, какое им нравится. Но он никогда не останавливался и бежал в школу, бросаясь прямо в ее пасть. Ему хотелось прогулять. Но он никогда не прогуливал.
А теперь он все–таки на это решился. Но не слишком ли поздно становиться прогульщиком в сорок шесть лет?
День и год рождения? Занятие?
Чего ради они интересуются его занятиями? Он просто вернулся из Америки и хочет пожить в этой местности. Он намерен жить на деньги, заработанные в Америке. Значит, он рантье.
Занятие: рантье.
Женат, холост, вдов?
Тут и думать нечего. Разумеется, холост. Ведь никогда в- жизни он не влюблялся. Будучи гимназистом, он раз увлекся продавщицей из киоска. Но то было ребячество. Пет, он не женат. Вспоминается ему, правда, одна дама, которая, если, можно так выразиться, заменила ему мать и распоряжалась, его особой, точно так же как и всем в доме. Она следила за тем, чтобы у него всегда было свежее белье, осматривала и вычищала его карманы, заказывала для него завтрак кухарке: «Яйцо всмятку, два ломтя белого хлеба и один ржаного-. Ничего другого он не ест». «Вот твой портфель, а вот чистый носовой платок. Не забудь его дома. Ну, а теперь иди, а то опоздаешь на службу». Или: «Обед на столе. Садись, все остынет. Вот еще кусочек мяса, ешь».
Он пишет: «Не женат».
Количество- детей моложе пятнадцати лет?
У него нет детей. Не женат — так какие же дети? Мистер Джонсон долго протирает очки грязным носовым платком. Он не привык носить очки. Впрочем, невелика польза от этих очков. Обыкновенное оконное стекло. Но лицо от них меняется до- неузнаваемости.
Он перечитывает анкету. Затем машет ею в воздухе, чтобы просохли чернила. Всю жизнь у него было под рукой пресспапье. А теперь нет даже кусочка промокательной бумаги.
К бланку приложен большой конверт. Мистер Джонсон складывает бумагу, сует ее в конверт и тщательно запечатывает. Уж не воображает ли он, что может сохранить написанное в тайне от Йенса Йенсена? Он забыл, вероятно, что Йенс Йенсен — официальное лицо, что он сидит в общинном совете и несет ответственность за правильное заполнение бланков переписи населения.
Джонсон выходит через низкую голубую калитку и сдает конверт в соседнее здание: «Вот пожалуйста; кажется, все в полном порядке».
29
Где–то в отдалении, на болотах, трещат выстрелы. Слышатся они и совсем поблизости — в лесу. Охотники во всей округе вышли на охоту и стреляют. Теперь смотри в оба — как бы чужие не забрались в твои владения. Жители усердно строчат жалобы, уличая друг друга в браконьерстве.
Велосипедный мастер проходит мимо дома Йенсена со своим ружьем и старой маленькой собакой. Проезжает в своем фордике и Хагехольм — в полном охотничьем снаряжении, с ягдташем, биноклем и пером на шляпе. Увидев велосипедного мастера, он останавливает машину, опускает стекло и орет на всю улицу:
— Посмей только сунуться на мой участок, — шкуру спущу!
А велосипедный мастер, вне себя от ярости, грозит ему кулаком и кричит:
— А если я застану тебя на своем, — застрелю на месте! Теперь ты предупрежден!
Хагехольм едет дальше. А велосипедный мастер, полный достоинства, шествует со своим ружьем и старой собакой.
Хагехольм — хороший охотник. У него есть деньги, и он может арендовать для охоты лучший участок в округе. Немало зайцев привозит он домой в своем фордике. А бывает — и косулю. Разумеется, он не в состоянии поглотить всю эту дичь. А заправскому охотнику не полагается продавать свою добычу. Но, с другой стороны, Хагехольм не любитель делать подарки. И вот, после того как всех этих зайцев и косуль освежевали, их рубят на части, варят и консервируют в банках. У Йоханны осенью забот полон рот. Она заготовляет впрок дичь и солит зайцев. Она хозяйничает у Хагехольма более сорока лет и служила у него еще при жизни его жены. Они спят вдвоем на белой лакированной двуспальной кровати, но соседи так и не знают толком, согревают ли они только друг друга, или ведут свинскую и распутную жизнь. Над кроватью висит коврик, на котором вышито: «Христос в о с к р е с!»
Когда Хагехольм вышел в отставку, он купил себе дом, или, как он выражается, виллу. Хорошенький домик в современном стиле, из серых цементных плит, с красной крышей и с красными полосами на стенах. Хагехольм ухлопал на свою виллу немало денег. У ворот он поставил два четырехгранных столба, украшенных шарами. В центре круглого газона перед домом он водрузил флагшток с позолоченной стеклянной шишкой на конце. Летом он сдает первый этаж своего дома копенгагенцам и таким образом покрывает расходы по налогам и другим платежам за целый год.
Хагехольм полон сил и энергии. На дворе у него кролики, а в фруктовом саду за домом — ульи. Его курятник — образцовое сооружение, которым восхищаются все соседи. У него есть охотничьи собаки; он их владыка. Он же владычествует и над толстухой Йоханной, которой командует словно целым полком новобранцев. Некогда он был унтер–офицером. Потом служил в полиции. Когда его уволили оттуда, он стал почтальоном.
О его кратковременном пребывании в полиции соседи рассказывают разное. Ясно, однако, что уволили его оттуда не за доблести. Он действовал, повидимому, слишком круто. И перестарался. Но что хуже всего, он и по сю пору сохранил повадки полицейского.
Поговаривали также, что, будучи почтальоном, он заглядывал в письма, которые ему полагалось разносить. Письмо или местную газету он вручал адресату торжественно, точно благодетельствуя его. А если случалось ему вручать кому–нибудь посылку или денежный перевод, можно было подумать, что это явился с подарками дед–мороз.
Зато если он приходил с повесткой о денежном взыскании, то держал себя так, словно он сам был оскорбленным кредитором.
— Смотри же, чтоб было уплачено! — строго наказывал он. — Извещение три дня еще пролежит на почте. Так изволь в этот срок все отрегулировать!
В бытность свою почтальоном он узнал всю подноготную о жителях деревни. И теперь чувствовал себя вправе вмешиваться в дела, которые отнюдь его не касались. В деревне его недолюбливали.
— Слишком нахально он сует нос в чужие дела, — говорили о нем. — Хватит с него своих. Со своей покойни- цей–женой он не слишком–то хорошо обращался. Что уж тут говорить! Вспомнить хотя бы, как он получил наследство! Нет, пусть лучше за собой следит.