Страница 45 из 51
— Осталось девять страниц.
Потом она начинает вырывать страницу за страницей.
Каждое её действие, словно ножом по сердцу Мириам. Каждый оторванный лист, который Харриет отбрасывает в сторону жестом, подчеркивающим ту музыку, что ласкает её слух, — полосует глубоко.
Оторванные страницы Харриет перебрасывает через плечо.
Она добирается до последней.
— Дорогой дневник, — говорит Харриет, будто читает, — это последняя запись. Мой дружок-дальнобойщик умер мучительной смертью от рук моего нового работодателя. Жизнь очень трудная штука. Судьба есть судьба и бла-бла-бла.
Она вырывает страницу.
Глупо, но Мириам тяжело не смотреть.
Девушка слышит, но не видит, как Харриет бросает в воздух страницу за страницей. Потом раздается звук удара обложки о пол.
Мириам открывает глаза. Харриет стоит прямо перед ней, держа в руке пистолет и небольшой нож.
— Что ты делаешь? — интересуется Мириам.
— Пришло время становиться покорной.
Одним быстрым движением Харриет приподнимается на носочках и обрезает стяжки на руках Мириам, прикрепленные к душу. Девушка к подобному не готова. Её ноги, всё ещё связанные, — она стояла на цыпочках и только на цыпочках — не способны удержать равновесия, поэтому падает вперед. Мышцы болят, конечности затекли, кровь в них застоялась, поэтому Мириам не может предотвратить падения…
Бам.
Мириам бьется головой о край крана и падает на живот в ванную. Взгляд расфокусирован. Перед глазами плавают темные пятна. Девушка чувствует, как её ноги поднимаются вверх, но не по её воле: что-то тянет их, а потом — щелк. Ноги касаются фарфора, стяжка распадается на две части.
— Я… — заикается Мириам. — Я не по-понимаю.
Над ухом она слышит голос Харриет:
— Я же сказала, что мне нужна твоя покорность.
На ключицу Мириам опускается рукоять пистолета. Тело взрывается болью. Харриет переворачивает девушку и начинает её избивать рукояткой оружия — буквально. Женщина держит ствол в своей пухлой руке, снова и снова опуская рукоять, словно пытаясь вбить в доску гвозди. Пистолет бьет по ребрам Мириам, по животу, сбоку по шее, повсюду. Её тело отзывается тысячью агонизирующими точками боли.
Кровь уже вновь циркулирует по рукам и Мириам делает это прежде, чем сама осознает…
Она бьет Харриет прямо по уху.
Маленький Наполеон вываливается из ванны, схватившись руками за голову. Мириам пытается перебраться через край фаянса и падает, ударившись плечом, на плитки пола.
— Возможно, тебе неизвестно, — рычит Харриет, — определение покорности.
Она хватает Мириам за волосы и бьет головой о стенку ванны.
Мир девушки обращается в звон, словно это какой-то сраный колокол. Даже уже и не больно. У неё такое ощущение, что она мешок с песком, который кто-то несет в руках. Часть Мириам думает, что с болью покончено, но тут оказывается, что это чувство совершенно не точное.
Прежде чем Мириам успевает осознать, что происходит, она оказывается на своих нетвердых ногах; девушка удивляется, почему это она видит себя стоящей перед самой собой. Это такое предсмертное испытание? Она некоторое время просто смотрит в свои глаза.
А потом она летит навстречу другой Мириам, словно собирается поцеловать себя в пьяные, размазанные, покрытые кровью губы…
Трах.
Череп Мириам похож на яблоко, которое разрубили напополам походным топориком. До неё доходит: Харриет просто ударила её о зеркало.
Ну конечно же, она видит тысячу себя в маленьких осколках — паучок в центре рваной паутины. Фрагменты зеркала разлетаются в стороны. Кровь заливает Мириам лицо.
Харриет, на удивление ласковая, кладет девушку на пол лицом вверх.
— Вот так, — говорит Харриет. — Маленькая покорная девочка.
Мириам пытается что-то ответить, но на губах лишь пузырится кровь. Влажным губам удается издать только чмокающий звук. Но и тот достигает ушей девушки слишком поздно и как-то искаженно, словно она лежит в бочке с маслом. Каждый раз, когда сердце бьется, складывается ощущение, что кто-то колотит снаружи по бочке кувалдой. Мириам — кусок испорченного мяса. Она чувствует себя лишенной кожи.
Девушка пытается приподняться, но даже руки её не слушаются. Они просто ускользают, распластываются в стороны, будто крылья, пальцы скручиваются, будто лапки сдохшего жучка.
Голова Мириам поворачивается на бок, щека касается плитки пола — движение самопроизвольное, не по воле девушки.
Пол отдает прохладой, и Мириам хочется просто лежать, закрыв глаза, и никогда не вставать. «Может, я здесь и умру», — думает она, а потом замечает на батарее чистый лист, вырванный из её дневника. Может быть, это и есть предел черты.
Может, это и хорошо.
Внезапно ей на грудь опускается непомерная тяжесть.
Мириам приподнимает голову, слегка повернув в сторону, и видит улыбающуюся Харриет.
На груди девушки лежит пистолет. С каждым биением сердца оружие вздрагивает.
— Считай, что пистолет — это подарок, — говорит Харриет. Такое ощущение, словно она разговаривает с Мириам, находясь по другую сторону стекла аквариума. — Дневник закончился. Твой дальнобойщик на закате умрет. Ты избита. Заставь боль уйти.
«Заставь боль уйти».
Слова отдаются эхом.
Харриет улыбается и выходит из помещения, аккуратно затворив за собой дверь.
Пистолет лежит на груди Мириам подобно якорю.
Её рука, онемевшая, похожая на большую подушку, падает на грудь и чувствует оружие. Мириам пытается положить пальцы на спусковой крючок, но это трудно, очень трудно для подобного простого действия. Вместо этого палец опускается на предохранитель.
«Всё кончено», — думает она.
Луис скоро умрет. Мириам не видит который сейчас час, но с каждым ударом сердца чувствует, что конец близок.
С дневником покончено.
Она была свидетелем множества смертей.
Так почему бы не поприсутствовать на своей собственной?
Это её сила. То, что она может забрать у самой судьбы. Может взять свою жизнь в свои руки, вырвать из хватки рока.
Палец девушки ложится на спусковой крючок.
Из далекого сна, плывущий, словно песня, принесенная легким бризом, до Мириам доносятся слова матери:
— Не поддавайся жалости! Жизнь за жизнь. Глаз за глаз. Зуб за зуб. За руку — рука. За ногу — нога.
Она поднимает пистолет.
* * *
Харриет прислушивается, подставив ухо к двери.
Она слышит, как глупая девчонка шевелится, медленно и вяло. Шелест запястья по полу. Стон. Слабое бряцанье пистолета в слабеющей ладони.
Харриет улыбается.
Этот момент станет венцом её творения.
Она и раньше причиняла людям боль, но такую никогда.
Какая-то часть её чувствует себя плохо. Это ощущение поражает Харриет. Да, она несколько симпатизирует этой девочке, но вина? Она не испытывала чувства вины с тех пор… И когда же последний раз Харриет чувствовала себя виноватой? А случалось ли такое вообще когда-либо?
Кишки стягивает тугим узлом. Вина. Этому нет места.
Песню внутреннего раскаяния обрывает звук: щелчок пистолетного затвора.
«Хорошая девочка, — думает Харриет. — Оттянуть затвор проще, чем просто воспользоваться спусковым крючком. Девочка на пределе. Наверное, ей едва хватает сил».
Она даже с трудом сможет поднять пистолет. Лишь только легкий поворот руки, пока дуло не упрется в подбородок, а потом…
На этой внутренней мысли раздается выстрел.
Бах.
Улыбка Харриет становится шире.
Когда звучит выстрел, дверь содрогается… женщина думает, что, вероятно, это ноги девчонки. Скоро появится ужасный запах опорожненного кишечника, который вызывает у Харриет приятные ассоциации.
Она отходит от двери и чувствует боль в голове.
Женщина пошатываясь, едва не падая, тянется к дверной ручке.
Она пытается спросить:
— Почему у меня мокрое плечо?
Но слова так и не появляются. Не могут появиться. Рот не способен среагировать на сигналы мозга.
Харриет ощущает запах горелых волос.