Страница 43 из 51
Мириам делает ещё один вдох, чувствуя, что тело пришло в норму.
— Спасибо за урок боёв ММА, Тито Ортиз.
— Я не знаю кто это.
Мириам облизывает сухие потрескавшиеся губы.
— Не удивлена. Всё же благодарю за то, что вырвала меня из забытья. Там становилось слишком жутко; похоже, моя голова уже не то место, где чувствуешь себя в безопасности, как мне кажется. Так и чем я обязана такому удовольствию?
Харриет поворачивает руку торцом и бьет Мириам по шее.
Девушка опять задыхается и ловит ртом воздух. Лицо становится красным. Такое ощущение, что глаза либо сейчас втянутся в мозг, либо вывалятся наружу прямо на пол.
— Сосцевидный отросток, — уточняет Харриет. — Защищает трахею. Ударь по нему и получишь своего рода кляп. Рвотный рефлекс — отличное подспорье в бою. У тела начинается паника, а это дает нападающему определенные преимущества.
Когда Мириам может снова дышать нормально и ей удается подавить порыв выплюнуть пыль и песок из своего живота, она говорит:
— К чему этот… — Мириам откашливается, — прямой репортаж с места событий?
— Просто я хочу, чтобы ты знала, я понимаю, что делаю.
— И всё же, зачем?
— Чтобы выработать у тебя инстинкт страха передо мной. В конце концов, само моё присутствие станет для тебя пыткой. Если человек будет жестоко обращаться с собакой, она будет бояться людей. Собака становится слабой. Существо живет от схватки до схватки, всегда готовое обоссаться и поджать хвост.
Мириам едва не смеётся.
— Поверь мне, я тебя боюсь. Боюсь всего того дерьма, что льется из тебя. Хотя, по правде говоря, я и твоей прически боюсь. Выглядит так, словно кто-то прошелся по голове тесаком. Иисусе, ты могла бы этой челкой перерезать кому угодно горло.
Харриет в ответ просто наносит три удара по подмышкам Мириам.
Тело девушки вопит от боли. Мириам кричит.
— Подмышка. Ещё один центр большого скопления нервных окончаний.
— Что тебе нужно? — кричит Мириам. — О чем ты хочешь спросить? Я скажу тебе! Просто спроси. Пожалуйста, хватит. Остановись.
— Умоляешь. Что-то новенькое для тебя.
Мириам чуть не плачет.
— Мне нравится чувствовать себя разносторонней. Словно я акула, плыви вперед или умри. Просто спроси то, о чем хочешь спросить. Я как открытая книга.
— Мне нечего у тебя спрашивать.
— Ты не пытаешься вытянуть из меня, как умрет Безволосый?
Харриет качает головой.
— Тогда зачем всё это делаешь?
Харриет улыбается. Это страшное зрелище. У неё мелкие, крошечные белые зубки.
— Потому что мне это нравится.
«Дерьмо. Она тебя убьет».
Мириам должна найти выход. Упредить и предотвратить.
До неё доходит:
— Безволосый хочет, чтобы ты мучила меня бесконечно? Выглядит несколько странным, что ты издеваешься над своей новой коллегой, избивая её до кровавых соплей.
— Он ни о чем не знает. Это моя инициатива. Только моя. — Глаза Харриет мерцают. — Иногда девочке нужно просто уделить время себе любимой.
— Сделать маникюр-педикюр?
Харриет закидывает ногу на ободок ванны.
— Ты и я, — говорит она, — мы похожи.
— Это точно, — соглашается Мириам. А сама думает, что это возможно лишь в каком-то параллельном мире.
— Мы обе из тех, кто стремится выжить. Мы обе поступаем так как должны, чтобы для нас настал следующий день. Но что более важно, нам обеим нравится то, что мы делаем. Ты чудовище, и я чудовище, и мы это принимаем. Конечно, я в несколько большей степени, чем ты. Ты всё ещё делаешь вид, что ты в беде, измучена, что ты королева мелкой драмы, чья рука так элегантно прижата к затылку… о, горе мне. Я это проходила.
— Тебя ничего не беспокоит и не мучает? — интересуется Мириам.
— Ничего, что меня бы тревожило. Я давным-давно всё это пережила.
— И как ты справляешься?
— Ингерсолл указал мне способ.
— Безволосый? И как? Бьюсь об заклад, это очень интересная история.
Харриет рассказывает ей.
Интерлюдия
История Харриет
Я изрубила мужа на кусочки и выбросила его в измельчитель для мусора.
Глава тридцать третья
Коротко, но не ясно
Мириам ждет продолжения.
Харриет стоит сжав челюсть и разминая кулаки.
Где-то верещат сверчки. Перекатывается перекати-поле. Между Мириам и Харриет располагается огромная пучина, широкое пространство, на котором лишь завывает ветер.
Для попытки оттянуть время уже неплохо.
— И всё? — говорит Мириам.
Харриет выглядит сбитой с толку.
— Что ты имеешь в виду?
— Это не история. Это конец истории.
— Мне подходит.
— Мне кажется, — говорит Мириам, — что-то здесь не чисто. Ты не можешь в один день взять и покрошить своего мужа, спустив его в… измельчитель? Правда?
— Это вполне выполнимо, — без всяких эмоций говорит Харриет. — Я не про кости. А про всё остальное.
— Своего мужа.
— Моего мужа.
И снова тишина. Дом оседает: скрипит, трескается, — звук похож на тот, когда десертной ложечкой разбивают слой жженого сахара на крем-брюле.
— Я просто… мне кажется, что это не вся история.
Харриет подходит к Мириам и бьет её локтем в лицо. Вернее, в челюсть. У девушки перед глазами проносится белая вспышка, словно вихрь космического пространства всасывается в черную дыру. Она снова ощущает во рту кровь. Язык лениво гоняет в полости рта зуб.
Мириам поворачивает голову и сплевывает алую жидкость на бледные плитки пола. Плюет еще. Сначала она думает о том, чтобы прицельно попасть в Харриет, но не может даже представить, каковы будут последствия. Может быть, чуть позже.
— Хоо-о-орошоо-о, — говорит Мириам, уже чувствуя, как раздувается губа, — значит в один прекрасный день ты, бац, и запихнула мужа в измельчитель.
— Вполне заслуженно, если ты об этом.
— Не об этом. Однако, вопреки всему сказанному тобой ранее, это не конец истории. — Мириам моргает. — Мне кажется, у меня кровь стекает изо рта.
— Так и есть.
— О, просто отлично.
У Харриет вибрирует мобильный телефон. Она открывает его так, чтобы Мириам не был виден экран. На её лице нет абсолютно никаких эмоций, но женщина медлит, словно что-то обдумывая.
Потом наконец Харриет пожимает плечами и рассказывает историю целиком.
Интерлюдия
История Харриет
На сей раз со всеми чувствами
Уолтер никогда ничего для меня не значил.
Я вышла за него, потому что так положено. Так сделала моя мать. Моя бабушка. Так поступали все девчонки по соседству. Они находили парня и жили с ним и в горе, и в радости. В мои времена женщина была опорой. Ходячим стулом. Пылесосом с сиськами.
У моего мужа никогда не было чувства элегантности, ни следа понятия о следствии и последствии.
Когда на побережье приходит шторм, он оставляет за собой лишь мусор. Унесенные доски, бумажные стаканчики, обломки, обрывки. Ничего, кроме мусора и поломанных вещей.
Таким был Уолтер. Он приходил с работы домой (менеджер по продажам на заводе по производству краски; продавал красители и пигменты косметическим производителям) и целью его было уничтожение всего, что я создавала.
Вот что я помню про Уолтера. Следы его пребывания.
Его ботинки были испачканы пигментом, они оставляли следы на ковре.
Он скидывал их под кофейным столиком и бросал прямо там.
Грязные отпечатки пальцев на рубашке, занавесках, подлокотниках кресла.
Галстук висит на дверной ручье или в изголовье кровати.
Стакан с жирными отпечатками на углу прикроватной тумбочки.
Его прикосновение было подобно раку. Он касается какой-нибудь хорошей вещи — порядка, чистоты, идеальности — и разрушает её, ослабляет, делает грязным.
Наша интимная жизнь ничем от этого не отличалась. Он ложился на меня, сопел и кряхтел. Всегда с громкими хлопками, похожими на хор аплодирующих лягушек.
Его руки всегда были липкими от пота. Как и волосы к концу акта. Я чувствовала себя так, словно тону. В течение дня он жрал сэндвичи. Масло, уксус, лук, чеснок. И всё это выходило вместе с потом; как бы он до меня не дотрагивался, везде оставался этот запах. Я всегда чувствовала себя жирной. Залапанной. Растленной.