Черные дрозды(ЛП)

Рука Мириам сжимается в кулак, девушка бьет костяшками по столу.

— Однако не стоило. Нужно было убежать. Потому что, пока мы все стояли и орали друг на друга возле этого сраного Венди, Остин увидел на земле пенни. Даже сейчас, когда я слышала его голос, я не придавала этому значения, понимаешь? Я была так увлечена тем, чтобы достучаться до его тупой мамаши, что полностью упустила из вида происходящее.

Остин говорит: «Видишь пенни, подними!» и нагибается, чтобы подобрать этот… этот пенни. А потом воздушный шарик выскальзывает у него из рук. Сейчас я и не знаю, как долго он ходил с этим шаром, но гелия уже было недостаточно, чтобы улететь. Вместо того шарик просто парил в воздухе, пока ветер не подхватил его и не понес прочь.

Пол пытается сглотнуть ком в горле.

— Шарик набирает скорость. Остин бежит за ним. Я вижу его. Пытаюсь кричать, но мать орет на меня и не смотрит на сына. А коп пялится на мать, потому что она выглядит так, словно вот-вот выцарапает мне глаза. Я кричу и делаю шаг, чтобы бежать, но коп меня отталкивает.

Эта картинка всё ещё там. В моей голове. Шарик уплывает. Внедорожник. Его тело. Его ботиночки. Все как-то не по-настоящему. Как будто ты всё это увидел в интернете. Словно это шутка какая-то.

Тишина.

Мириам смаргивает выступившие слезы. Она не позволит себе расплакаться.

— Всё пошло наперекосяк, — наконец говорит Пол.

Мириам скрипит зубами.

— Нет, наперекосяк всё пошло потом. После того, как всё закончится, как ты прогонишь прочь из головы картинки случившегося, твой мозг продолжит с тобой играть, ты начинаешь проводить параллели. Ты понимаешь, что вся наша жизнь записана в книге, у каждого она одна, и когда книга заканчивается, мы умираем. Хуже того, у некоторых из нас книги короче, чем у других. Книга Остина была простой брошюркой. Она заканчивается и всё кончено. Выбрось её прочь. Пока-пока, Грейси [14].

— Это ужасно.

Мириам встает, ногами отодвигая стул, потом берет его и подбрасывает — тот тяжело падает на пол и разлетается на кусочки.

— Пол, ты не понимаешь, да? Я пыталась спасти жизнь этому глупому мальчишке, а пока пыталась, стала той, кто обрёк его на смерть. Я убила его. Если бы у меня не было этого видения, если бы я не стала ничего предпринимать, его долбанная мамашка, возможно, затащила бы его в очередной обувной магазин или увезла домой. И её не стала бы отвлекать сумасшедшая девка, а сын никогда не выбежал бы на шоссе. Это похоже на какую-то змею, кусающую свой собственный хвост. У судьбы есть план и я была частью этого плана, хоть и думала, что смогу её перехитрить и вывернуться из хватки. Пытаясь предотвратить, я лишь позволила этому случиться.

Стул сейчас далеко, поэтому Мириам усаживается прямо на пол. Она молча курит, сгорбившись и тяжело дыша.

— Вот именно поэтому я не пытаюсь спасать людей, — наконец говорит Мириам.

— О.

Мириам растирает окурок о железобетонный пол.

— Итак, — говорит она. — Что ты хочешь знать по-настоящему, так это то, откуда у меня эта особенность?

Глава пятнадцатая

Уроборос

Ваффл-хаус — основной продукт юга Америки, по сути он является засаленным желтым гробом. Он маленький. И квадратный. Половина людей внутри — не более, чем ходячие трупы, набивающие свой рот оладьями, сосисками и, конечно же, вафлями. Их тела раздуваются, а сердца умирают. Мириам считает, что это потрясающе. Она ест здесь, потому что это еще один гвоздь в крышке гроба; девушка почти слышит, как засоряются артерии, они становятся ломкими и хрустящими, как жареная курица.

«Ирония в том, — думает Мириам, — что теперь здесь нельзя курить. Теперь только официантка торгует здесь смертью».

Мириам стоит снаружи. Льет проливной дождь. Мимо проезжают автомобили. Сквозь пелену смога девушка видит Серкит-сити [15] и небольшую корейскую забегаловку на противоположной стороне автострады рядом с магазином тканей Джо Анны. Вдалеке виднеются желтые огоньки и темный силуэт горизонта Шарлотты, а рядом аккуратным штакетником выстроились небоскребы, которые едва ли напоминают тех монстров, что растут в Нью-Йорке или Филадельфии.

Мириам чувствует себя так, словно балансирует на краю. Ненадежно. Она не хочет думать о будущем — она так редко что-то делает, обычно она позволяет судьбе нести её по течению, как пластиковый стаканчик плывет по ленивой, чокнутой реке. Но это гложет её. Беспокоит своими острыми маленькими зубками.

Мириам слышала, что в научных лабораториях крысы и обезьяны, которым внушали иллюзию выбора, доживают свои жизни вполне здоровыми. Даже если у них только два варианта: рычаг, который бьет током, и рычаг, который бьет током, они всё равно довольны и счастливы. Крысы и обезьяны, которых бьют током произвольно, и у которых нет выбора, начинают волноваться, жевать свою шкурку, прежде чем умирают от рака или сердечного приступа.

У Мириам такое ощущение, что у неё не осталось самообладания. Она гадает, сколько времени пройдет до того момента, как она начнет жевать свои пальцы.

Или же всё дело в Луисе.

Он преследует её. Несмотря на то, что он ещё жив, она видит его призрак. Небольшой шанс встретиться с ним существует, а Мириам видит его повсюду: вот он стоит в толпе, сидит за рулем минивэна, отражается в витрине Ваффл-хаус…

— Мириам?

Она оборачивается.

К ней обращается призрак.

— Привет, — говорит призрак-Луис. За исключением того, что обычно у привидения глаза перемотаны изолентой. А на этих глазах её нет. Они настоящие. Теплые. Они смотрят.

— Ты не привидение, — вслух говорит Мириам.

Луис молчит. Похлопывает по телу руками, словно желает убедиться в своем физическом присутствии.

— Неа. Как и ты, если судить по тому, что я вижу.

— Это спорно. — Она чувствует себя разбитой.

У неё в голове Луис уже мертв. Так проще. Сейчас тяжелее.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Мириам.

Луис смеется.

— Ем.

— Полагаю, в этом есть смысл. — Девушка чувствует себя неловко. К её щекам подкрадывается краска; такого никогда прежде не случалось. Она пытается придумать остроумный ответ. Но не может. Мириам чувствует себя пристыженной, беззащитной. Обнаженной.

— Хочешь присоединиться?

Она хочет сбежать.

Вместо этого Мириам говорит:

— Только что поела.

— Конечно, — соглашается Луис.

А потом они просто стоят, разделяя молчание и шепот дождя.

— Слушай, — наконец говорит он, — думаю, я, наверное, тогда в грузовике всё неправильно понял. Думаю, может, я неправильно выразился, как какой-то идиот. И черт побери, я такой и есть. Я просто… я не часто встречаю хороших людей. Я не хотел выглядеть странным или вести себя странно, и я не хотел давить на тебя и настаивать на встрече.

Мириам пытается не засмеяться, но тут же хохочет. Луис выглядит обиженным, Мириам отмахивается от него.

— Я не над тобой смеюсь, чувак, я над собой смеюсь. Над ситуацией. Ирония жива и здорова. Ты очень далеко от того, кого можно назвать странным. Ты в миллионах миль от странности. Уж поверь мне. Я точно знаю. Только не ты. Ты просто парень. Очень хороший парень. Это я сумасшедшая сука, у которой случился припадок.

— Нет, я всё понимаю — длинная ночь, длинный путь, стрессовая ситуация, все понятно. — Луис тянет из кармана скомканный счет и достает ручку. Он прижимает бумагу к витрине и что-то пишет. — Это мой номер. Мобильный; домашнего у меня больше нет. Я не смогу в ближайшее время взять новый груз (экономика странны свалилась с лошади и это больно ударило по таким парням, как я), но это значит, что я буду здесь поблизости.

— Да, ты всё ещё поблизости, — говорит Мириам. Нож в глаз. Чмокающий звук. Мириам? — Хорошо.

— Кто это? — интересуется Эшли, выходя из Ваффл-хаус и держа руки скрещенными, будто защищаясь. — Твой друг?

— Нет, — отвечает она. — Да. Не знаю. Он просто меня подвез.

Луис возвышается над Эшли. Столп, монолит. Эшли — трава в его тени. Но это не останавливает его от того, чтобы выпятить грудь и подбородок. Двое мужчин сверлят друг друга взглядами.