Намывание островов

 <...> Нет, автору не жалко вымершие деревни, спившиеся моногорода и нюхающих клей «Момент» на деньги со сданных бутылок бомжей, бабушек и беспризорников, а главное совершенно не интересно о них говорить. Спасибо, до свидания. <...> Как это соотносится с общественно-политической жизнью в России? Как вы понимаете, самым непосредственным образом. Демократия — конкуренция стай. Путинизм, социализм, совок — превращение общества в одно большое стадо. Стадо стад. Стадо идёт на водопой, стадо пьёт, стаду хорошо. Кончилась вода — плохо. Что делать? Ложиться, помирать, уповать на боженьку. Охотиться же нельзя.

[Если честно, то статья наполнена возражениями, что даже не для биологов кощунственны, но и для всякого человека, который умудрился хоть немного запомнить школьную программу по биологии. Неужели автор не вспомнит по великие миграции северных оленей в Евразии и Америке или антилоп гну и зебр в Африке, да даже и про инстинкт самосохранения, что вынуждает вести бой со смертью до издыхания последних сил.]

<...> Вот куда всё клонится — и русские, и Россия превратились в массивную, жирную, опасную, но — добычу. Травоядное животное, которое хищникам просто тяжело убить.

Тяжело, но суждено. Это только с виду кажется, что монолитные деспотии а-ля КНДР или Иран способны на успех. Мол, они там все вместе, такие единые–преединые, вон как шагают дружно. А реально — внутренней конкуренции нет, все размякшие, обрюзгли, потеряли хватку, обабились. Бодаться можно день, два, три, десять, с разной степенью успешности — исход один: на мясо.

[Чрезвычайно глупо верить, будто в тоталитарных государствах нет вовсе никакой взаимной подковерной, или же даже открытой, борьбы, ибо таковая в определенной степени заложена с самой природе человека и определена до некоторой степени инстинктами. Однако куда более меня забавляет то утверждение, будто исход всех травоядных стать добычей и «мясом», что в корне неверно, так же как неверно и то, что хищник в любом случае, рано или поздно, убьет свою добычу. Более того, известно гигантское количество случаев, когда буйвол безжалостно уничтожал льва, вовсе не желая становится его обедом, а уж о наличии жесточайшей внутривидовой и межвидовой конкуренции у травоядных, которая вовсе не обязана быть связана с охотой и добыванием пищи, писали даже в комментариях на Спутнике в соответствующей статье.]

<...> Конец ещё более предсказуем, чем в фильме про Колчака. Общества и государства, построенные как сложный симбиоз хищников разной крупности и способностей — открывают новые острова, завоёвывают и колонизируют территории, навязывают свою волю миру, вертят чужими судьбами и динамично развиваются изнутри.

[Товарищ, поймите меня правильно, тут едва ли можно говорить о неком симбиозе, ведь абсолютное большинство хищников являются добычей и средством пропитания для более крупных собратьев, как то мыши и крысы, к примеру. Хищником быть хорошо лишь тогда, когда ты действительно имеешь гигантские размеры, ведь если ты сильный, то ты от конкуренции только и выигрываешь. Что же касается государств, то скорее же, они утопают в нескончаемых войнах, бунтах, переделах и тому подобных мерзостях, которые постепенно разоряют государство, выматывая при этом народ, который постоянно втягивают во все эти смуты, мешая ему начать, наконец, жить мирной и тихой жизнью. Именно в такое состояние скатились греческие города после Пелопоннесской войны, которая разрушила гегемонию Афин, контролировавших половину Греции. В отсутствии сильной руки Афинского доминирования, а также неспособности Спарты удерживать власть над всей страной, полисы быстро скатились в нескончаемые войны, как гражданские, так и междоусобные, что привело их к деградации экономики и упадку культуры, а затем и полного порабощения Македонской державой, правители которой прекратили все войны, что обеспечило им широчайшую поддержку населения. С приходом завоевателя наступил и расцвет культуры: сначала появились Платон и Аристотель, а позднее Зенон и Эпикур.]

Общество же, выстроенное как бесформенная масса одинаковых травоядных парнокопытных, на потеху хищникам изображает из себя опасность, шагая миллионным строем на сложных рогатых щщах. С водопоя на убой. Рога наставили.».

Однако сама статья не столь интересна, если не знать то, каков был ответ на негодование читателей, который я, соответственно, привожу ниже:

 «<...> Во-первых, очень забавно, что люди начали буквально со звериной ненавистью отрицать принадлежность себя (то есть, в контексте заметки, РУССКОГО НАРОДА) к хищникам. На автомате. Как Прилепина возмутили «господа» в самолёте. Как советских патриотов возмущает интеллигентный император и хрустящие французской булкой дворяне. То есть прямо до дрожи и беспричинной ярости. Казалось бы, критика критикой, но общая тональность-то неплохая, людям делают комплимент: «вы хищники, они травоядные». Это же круто. Ну типа как девушке говоришь «ты красивая, а твоя подруга, которая ко мне клеится и вечно пьяная звонит — уродина». А та вдруг заявляет, что ничего похожего, я, может, и сама уродина, и вообще, не всё так однозначно, есть промежуточные стадии женской красоты, ты дурак и упрощаешь. Это абсурдное поведение, свидетельствующее о том, что у девушки не всё в порядке с самооценкой и умением себя вести, в конце концов.

[Если честно, то из тех вещей, что злят в сущности Спутника нормальных людей, так это его дикий, варварский язык, непригодный даже и для того, его наименовать дабы наречием омерзительной черни, ибо это есть не наречие нашей черни, а диалект диких варваров, что никак не может быть достоин своего памятника на бумаге или в ином текстовом виде, ибо столь мерзкий язык должен умереть с последним из его убогих живых носителей. Это богопротивное и преступное против литературы «Ну типа» совсем не худшее, что можно обнаружить на Спутнике, ибо там нередко даже и в названиях статей попадаются обесценённые слова-паразиты, как, к примеру, в недавней статье с названием «Идите на ***, ««россияне»».]

<...> Любое общество, если это не перверсия в стиле КНДР, полпотовской Кампучии или СССР, устроено плюс-минус одинаково.

[Выходит, что современный Сингапур почти не отличается от общества ацтеков, если следовать мыслям нашего автора, заводящим нас от самого очевидного к самому парадоксальному, в чем и есть суть софистики как метода философствования.]