Страница 19 из 58
Энтену надо было работать.
Крайне быстро, вдыхая во всё это своё мастерство, которое он сумел прославить по обе стороны пути, Энтен обеспечил своей матери и братьям, да и себе тоже хорошую, весьма обеспеченную жизнь. Он построил для себя отдельный дом – он был меньше, проще и скромнее, чем у семьи, но при этом куда более удобен.
Но мать его всё ещё не одобряла уход из Совета, продолжала корить каждый день. Его брат Рук его не понял – хотя его неодобрение пришло куда позже, когда его изгнали из башни, и он в позоре вернулся домой (и в его записке не было ни слова о надеждах, в отличие от его брата, только короткое и злое "он разочаровал нас", вот только мать всё равно винила в этом Энтена).
Энтен этого не замечал. Он проводил дни и ночи вдали от всех остальных, от целого мира, трудился над деревом, над металлом, работал с маслами. Постоянно сидел в окружении опилок. Зерно скользило у него под руками. Он всё делал что-то красивое, цельное, реальное – и это было всё, о чём он заботился. Шли месяцы, шли годы, а мать всё приходила хлопотать о нём…
- Ну что за мужчина покинет Совет? – выла она на следующий день после того, как уговорила отправиться с нею на рынок. Она причитала и жаловалась, минуя бесконечные киоски с их разнообразием цветов лекарственных и цветов только для украшений, а так же мёда из Зирина, варенья из Зирина, высушенных лепестков Зирина, из которых можно было добыть молоко, а если замочить, то потом следовало мазать на лицо – и можно было уже не беспокоиться о морщинах. Не каждый мог позволить себе покупки на рынке – большинство людей обменивалось со своими соседями, чтобы в их шкафах было не до такой степени пусто. И даже те, кто всё ещё мог сходить на рынок, не могли позволить себе те груды товаров, что складывала в огромную корзину мать Энтена. Что ж, статус единственной сестры Великого Старейшины имел определённые преимущества.
Она щурилась на высушенные лепестки Зирина, и бросила на женщину злой вгляд.
- Как давно ты их собирала? И не вздумай мне лгать! – цветочница тут же побелела.
- Я не могу ответить, госпожа… - пробормотала она.
Мать Энтена бросила на неё властный взгляд.
- Если ты не можешь ответить, то я не могу заплатить, - и она двинулась к следующему ларьку.
Энтен ничего не комментировал, только позволил своему взгляду скользнуть по башне, по глубоким выбоинам, а после скользнуть пальцам по шрамам, что превратили его лицо в уродливую карту рек на болоте.
- Ну что ж, - промолвила его мать, когда они как раз просматривали ткани, что были привезены из Свободных Городов, - мы можем только надеяться, что когда это плотницкое предприятие наконец-то изопьёт себя само и подойдёт к своему неизбежному концу, твой достопочтенный дядя всё-таки возьмёт тебя обратно, если уж не в качестве полноправного члена совета, то хотя бы как его сотрудника. А потом, в один прекрасный день, подберёт и твоего младшего брата. По крайней мере, у него есть здравый смысл, и он слушается мать!
Энтен только хмыкнул, но ничего не сказал. Зато он обнаружил, что шагал в сторону ларька с бумагой. Он почти не прикасался к бумаге. Нет – если был шанс. Вот только эти листы Зирина были просто прекрасны. Он скользнул пальцами по пачке, а после позволил своему разуму утонуть в шипящем звуке бумажных крыльев, что черкали его по лицу и тут же исчезали из поля зрения.
Впрочем, мать была неправа относительно подступающей неудачи. Плотницкий магазин оставался успешным не только среди обыкновенных людей, а даже в торговой гильдии. Его рисунки на мебели, хитроумные конструкции оставались всё такими же популярными по ту сторону пути. Каждый месяц торговцы прибывали со списком товаров, и каждый месяц Энтену приходилось отказываться от некоторых, сообщая со всей любезностью, что он всего лишь человек, а рук у него не больше, чем просто две, а время, соответственно, ограничено.
Слыша такие отказы, торговцы предлагали Энтену всё больше и больше денег за его дело.
И когда Энтен оттачивал свои навыки, глаза его становились ясными и хитрыми, и его вещи становились всё красивее и умнее, и он становился всё известнее и известнее. Его имя гремело в городах, о которых он никогда не слышал, ну, и уж точно никогда не намеревался посещать. Мэры тех далёких мест звали его к себе. Конечно, Энтен с радостью давал им новую и новую мебель. Но он никогда не покидал Протекторат. Он никого не знал из живых, кто выезжал бы отсюда, хотя, разумеется, его семья с лёгкостью могла бы это себя позволить. Но даже одна мысль о том, чтобы делать что-то, кроме того, чтобы работать и спать, ну, и иногда почитать у огня книгу, казалась для него чем-то поразительно неуправляемым. Иногда ему казалось, что мир поразительно тяжёл, а воздух буквально погустел от тяжёлой печали, и его тело теперь плыло, словно в тумане.
Он знал, впрочем, и чувствовал удовлетворение от того, что дело его рук находило хороший дом. Ему нравилось быть в чём-то лучшем. И когда он спал, то видел приятные сны.
Его мать, как настаивала она сейчас, всегда знала, что у её сына будет большой успех, и ему так повезло, раз за разом повторяла она, что он избежал из монотонной жизни при Совете, как же лучше последовать своему таланту, блаженствовать в труде – но прежде от неё было не дождаться этих слов.
- Да, мама, - Энтен едва сдерживал улыбку. – Ты и вправду всегда так говорила.
И шли года – одиночество и красота дела рук его, а ещё бесконечные клиенты, что так хвалили его работу, но кривились при виде его лица. В самом деле, это были не такие уж и плохие дни.
Мать Энтена замерла у двери в мастерскую поздним утром, и всё морщила нос от резкого запаха Зиринового масла в маленьком тазу и от круживших вокруг неё опилок. Масло Зирина – это знали все, и Энтен в первую очередь, даровало древесине особый, просто-таки чарующий блеск. Только что Энтен наконец-то довёл до конца последнюю деталь на изголовье колыбели – дочертил последнюю звезду. Он не впервые делал подобную колыбель, равно как и не впервые услышал о Звёздных детях. Люди по ту сторону пути были странными – и об этом знали все, хотя никто не сталкивался с ними лично.
- Тебе нужен ученик, - заявила мать, осматривая его комнату. Тут было всё хорошо организовано, убрано и очень удобно. Удобно только для некоторых людей, впрочем - вот Энтену здесь очень и очень нравилось.
- Мне не нужны подмастерья, - ответил Энтен, втирая масло в древесину, и то засветилось золотом.
- Ты мог бы зарабатывать больше, будь у тебя ещё одна пара рук! Твои братья…
- В работе с деревом – те ещё остолопы, - мягко ответил Энтен, и это было чистой правдой.
- Ну! – разбушевалась мать. – Подумать только, если ты…
- Я делаю своё дело очень хорошо, - отозвался Энтен, и это тоже было чистой правдой.
- Ну… - отозвалась его мать, переступая с ноги на ногу и поправляя плащ. Плащей у неё было куда больше, чем у множества семей в округе. – А что ж до твоей жизни, сынок? Ты тут строишь колыбели для внуков других женщин, только не для меня! И как я должна нести этот позор на своих плечах, без прекрасного внука, которого бы я качала на своих коленках?
Голос матери дрогнул. В какое-то мгновение Энтен понял, что и вправду мог бы прогуливаться по рынку под руку с девушкой, но ведь он был до такой степени застенчив, что не смог бы и подойти ни к кому! Вспоминая о прошлом, Энтен думал, что это, пожалуй, не так уж и трудно, стоило только попробовать. Он видел заказанные тогда матерью портреты – и мама заставляла сохранять воспоминания о том, как он был красив.
Это не имело значения. Он был хорош в своей работе, он любил её. Разве ему и вправду что-то нужно?
- Я уверен, что наступит день, когда женится Рук, мама. И Финн. И все остальные. Так что не надо смущаться… Я сделаю для каждого из своих братьев и шкафы, и брачное ложе, и колыбельки, когда им понадобится! И совсем-совсем скоро у тебя по лестнице в доме будет лазить целая гора внуков!