Страница 18 из 124
В Кайонской бухте, как всегда, скопилось множество кораблей. Большую часть их составляли барки и шлюпы с командой не более пятидесяти человек. Рядом гордо высились аристократы - элегантные двадцати- или тридцатипушечные фрегаты с белоснежными парусами. Многие корабли были изрядно потрёпаны в боях. Сломанные мачты и реи, повреждённые пушечными ядрами паруса, вмятины и пробоины в днищах заставляли команду задерживаться на берегу, проводя свободное от работы время в трактирах у пристани. Вокруг судов и на их палубах, словно муравьи, суетились люди, очищая обросшее ракушками дно, латая дыры в бортах и чиня мачты и паруса. Кто-то перетаскивал на палубу брёвна и доски, другие, согнувшись в три погибели, спускали на берег какие-то тяжёлые сундуки. Большинство из них не могло похвастаться великолепием нарядов, довольствуясь лишь изодранной рубахой и панталонами. Маленькое судно не могло захватить хороший приз, и добычи хватало лишь на то, чтобы кое-как свести концы с концами. Поэтому появление сорокапушечного галеона и не менее внушительного тридцатишестипушечного фрегата привлекло внимание не только праздных зевак, но и всех, находящихся в порту. Даже шестеро здоровяков-матросов, тащивших брёвна и, казалось, не замечавших ничего вокруг, оставили свою поклажу и замерли как заворожённые, уставившись на приближающиеся к пристани плавучие крепости. Но вот заскрипели кабестаны, раздался лязг цепей, и тяжёлые якоря медленно погрузились в тёмные воды залива.
- Гляди-ка, какие франты пришвартовались, - ехидно заметил рыжеволосый субъект в расстёгнутой на груди рубахе, - не иначе как из Версаля прибыли.
- Да не из Версаля они дурень, взгляни! – отозвался его товарищ, - посудины-то испанские. Вот бы нам такую… Да только по всему видно, люди они бывалые. Тоже англичане, похоже… Пошли, с Нортоном потолкуем – вдруг заинтересуется.
- Да подожди ты! Посмотрим давай… Если пираты – наверняка добычу делить будут.
На берег сбросили концы, спустили трап, и на каменные плиты пристани спустился темноволосый юноша лет семнадцати.
- Точно франт, - прищёлкнул языком пират, - камзол испанский, шляпа с плюмажем. Мало здесь таких, всё больше попроще.
- Молодой что-то очень… Интересно, кто у них капитан?
- Гляди, наверняка тот, с фрегата! Что по трапу сейчас спускается, с повязкой на глазу!
- Мда… Эти уж точно с губернатором поладят…
-Народу немного, зато гляди-ка, сундуков сколько! Тяжёлые – такие здоровяки с трудом тащат!
- А разодеты-то, словно палата лордов! А первый – тот юнец, в чёрном – точно принц, не иначе…
Вскоре на берегу была вся немногочисленная команда. Питер, и в море не пожелавший отказываться от привычек аристократа, настоял на том, чтобы вся команда, от офицеров до юнг, выглядела как можно респектабельнее. Трудностей с пополнением гардероба не возникло – испанские офицеры одевались весьма изыскано.
- Давай, Питт, дели! Кто у нас счетоводом был? – Вольверстон дружески толкнул Уоллеса в плечо. - Кстати… Предлагаю избрать его квартирмейстером.
Возражений со стороны команды не последовало, и вскоре на пристани раздался звон серебра, ласкавший слух истосковавшихся по хорошим призам членов «берегового братства», каждый из которых, тайно или явно, завидовал вновь прибывшей команде.
Слова «Silver», «Argent» не раз произносились находящимися на пристани пиратами. Услышав их, капитан на мгновение замер, а затем, подозвав Вольверстона, шепнул ему на ухо:
- Сильвер. Я нашёл имя, Нэд.
Вольверстон понимающе кивнул. Оставалось лишь столковаться с губернатором, тем более, что тот слыл знающим человеком и мог дать им разумный совет. Вольверстон был коротко с ним знаком и не раз навещал – и просто по-дружески, и по поручению ямайского губернатора Блада.
Личность этого замечательного человека, ставшего настоящей звездой на затерянном в морских просторах острове, заслуживает того, чтобы уделить ему немного внимания. Представитель старинного французского рода по имени шевалье Антуан дЭтуаль де Монтенон в своё время не раз был награждён за храбрость, проявленную им в бытность гвардейским капитаном. Безвременная смерть супруги и назойливые притязания придворных красоток заставили его покинуть двор и уединиться в имении. Вскоре он направился в Новый Свет и занял место отбывшего на континент Дю Касса. Тропический климат и возможность проявить себя благотворно сказались на его телесном и душевном здоровье. Дотоле тосковавший губернатор заметно посвежел и повеселел, всецело посвятив себя исполнению своих новых обязанностей. Несмотря на неоднократно поступающие указы правительства о борьбе с пиратством и дружеских отношениях с Испанией, он не раз убеждался в непомерных аппетитах испанцев и пользе сотрудничества с флибустьерами как для Франции, так и, прежде всего, лично для себя. Монтенону удалось вернуть острову репутацию несокрушимой цитадели «берегового братства», пошатнувшуюся с разорением французской Вест-Индской компании. Унаследовав от Дю Касса развалины былой империи, он легко договорился с пиратскими капитанами относительно помещения части их добычи в Королевскую Африканскую Компанию и Ост-Индскую компанию, а также в приобретение собственности в Англии, Франции и Новом Свете. Выгода от подобных операций была обоюдной – помимо традиционной доли в прибылях, де Монтенону доставались неплохие комиссионные, а капитаны получали гарантированный доход для себя и членов своих команд. В доме губернатора всегда было много посетителей – вернув на Тортугу многих капитанов, которые с разорением Вест-Индской Компании перевели свои корабли на базу Пти Гоав, он каждый день принимал добрый десяток представителей «берегового братства». Одиночество его скрашивали две дочери, шестнадцатилетняя Мари Жермен и восемнадцатилетняя Сюзен Элизабет и их четырнадцатилетний брат Анри.