Страница 35 из 38
- Марина, неси мои инструменты! – послышался его крик из коридора.
Я аккуратно положил девчонку на кровать и, сняв куртку, осмотрелся в поисках халата. Мы уже это проходили. В этой клинике не предусмотрено помещений для подобных операций. В принципе, ни для каких операций здесь помещений нет. Но мы умудряемся и в таких условиях справляться с ранениями, даже самыми сложными. Здесь не ранение, но Хотабыч знает, что делать.
- Паук мой руки, твоя помощь понадобится, - залетел в палату Хотабыч.
Дальше закрутилось: обработать инструменты, приготовить принцессу, и меня. Прежде, чем приступить, я не смог не выкурить половину захваченного с собой опиума. В трезвом состоянии я бы не смог.
- А теперь, - когда я вымыл руки и надел перчатки сказал Хотабыч, разрезая живот принцессы, - прими решение: кого мы будем спасать. Твоего ребенка или её. Это на всякий случай, чтобы сразу.
- Её, - не раздумывая, дал я ответ.
- Тогда доставай своего сына сам, - удерживая разрез, приказал Хотабыч. – Марина, кровь вытирай, что пялишься на него?!
Не скажу, что процесс вынимания ребенка приносит какие-то положительные эмоции. Побывать внутри женщины я обычно хочу немного иным способом, но здесь не приходится выбирать. Такие опыты не все должны видеть. Марина – дочь Хотабыча и она не станет стучать на своего отца. Остальным доверия нет. Все наши эксперименты останутся в этих стенах между нами.
- Я нащупал ногу, кажется, - закрыв глаза, процедил я.
Запах свежей крови я никогда не любил. Приходилось сдерживать себя не только в эмоциональном плане (хотя здесь опиум хорошо помог), но и в физическом.
- Аккуратно потяни на себя и прощупай пуповину, - учил Хотабыч. Неплохой хирург в прошлом. Он с нами раньше воевал, пока в отставку не подал по состоянию здоровья.
- Есть что-то похожее, - умудрился я найти ту самую пуповину.
- Убедись, что не удушит плод и быстрей вынимай.
- Губы синеют, крови очень много, - пропищала Марина.
- Вижу я, вижу! – раздражаясь прикрикнул Хотабыч и я наконец смог достать ребенка.
Маленький, покрытый чем-то тошнотворно-противным, он не напоминал тех младенцев, что обычно показывают в фильмах. Проскользнувшая мысль о первом крике и прочих признаках жизни исчезла. Марина забрала ребенка и тут же отошла в сторону.
- Кровотечение началось, - увеличивая разрез, сказал Хотабыч. – Убирай кровь. Я искать буду.
Найдя артерию, что мы повредили, Хотабыч быстро зашил её и, достав все, что осталось от ребенка, принялся зашивать принцессу. Я помогал: подавал инструменты, вытирал кровь.
Поставив капельницу и накрыв одеялами принцессу, мы вернулись к ребенку. Когда я доставал его, то понял, что вряд ли стану сегодня отцом своего сына. И теперь, когда я смотрел на маленькое создание с синим оттенком кожи, не ощущал ничего, кроме как сожаления. Опиум делал свое дело и Хотабыч знал, что все будет именно так, без лишних эмоций.
- Мы можем вскрыть и посмотреть причину, но я могу сразу сказать, что это порок сердца. Он умер не сегодня, Паук.
Я аккуратно провел пальцем по маленьким пальчикам на руках. Что же будет с принцессой?
- Мы можем найти другого ребенка, - предложила Марина. – Для девушки будет тяжело признать…
- Нет, - отрезал я. – Если возможно, отмойте ребенка и запеленайте. Она должна знать правду.
- Унести его? – напоследок спросил Хотаббыч.
- Нет, только приведите в порядок.
Все время, пока в палате убирались, я рассматривал свои окровавленные руки. Сил подняться, и отмыть их просто не было. Я пытался представить, как отреагирует Марина, но каждый раз закрывал глаза, стараясь как можно дальше отодвинуть этот момент.
Когда с уборкой было завершено, а мой ребенок аккуратно лежал на кровати, я все же отмыл с себя кровь и сменил халат.
Марина пришла в себя спустя несколько часов. Она медленно открыла глаза, и какое-то время смотрела в потолок. Я не решился даже пошевелиться.
- Он мертв? – тихо спросила она, и я понял, что пришла в себя она намного раньше, просто не давала знать об этом.
- Да, - ответил я, поднявшись. – Наш сын мертв.
- А почему я жива? – посмотрела она на меня.
- Потому что я так захотел, - так же безразлично ответил я. – Через два дня ты сможешь вставать, и мы похороним его.
- Нет, - отрезала девчонка, закрыв глаза. – Кримируем. Я не люблю кладбище. Там не место моему ребенку.
Я не стал показывать ей сына. Незачем.
Девчонка все два дня отказывалась есть, пить и говорить.
Она постоянно лежала с закрытыми глазами, а если открывала их, то сверлила потолок.
Пришло время выписываться.
Я арендовал небольшой дом неподалеку, куда её и повез сразу после кремации. Там она впервые заплакала, увидев ребенка, но то были всего пара слезинок.
Уже в доме, сжимая сосуд с прахом, она спросила, где ей можно лечь и закрывшись в комнате, снова отказалась есть.
Я ходил по дому, раздраженный этой ситуацией. Так не должно быть.
- Марина, открой дверь, - все же решил я вправить ей мозги.
- Уходи, - ответила она.
- Если не откроешь, я выломаю дверь, - вновь постучал я.
До вечера я ходил, злился на самого себя и на девчонку, пока раздражение не достигло своего пика. Выбив с ноги дверь, я подскочил к ней и, схватив за плечи, хорошенько встряхнул, совершенно забыв про шов.
- Что с тобой происходит?!
- А с тобой? – спокойно посмотрела она мне в глаза, лишь поморщилась слегка, коснувшись живота.
- Ты должна есть, должна пить, должна мать твою, хотя бы плакать!
- Я не хочу есть, - оттолкнула она меня и поднялась с кровати. – Я не хочу пить. И не хочу, мать твою, плакать. А теперь, дай мне побыть одной.