Страница 38 из 68
Это был дневник Дианы. Даниил перелистал его, а потом начал читать все с самой первой страницы.
«Я никогда не понимала людей, пишущих дневники. Мне казалось глупым доверять бумаге то, о чем можно запросто рассказать своим близким, а если рассказать нельзя, то можно просто держать в себе. А вчера произошло то, что заставило и меня уподобиться остальным. Этого и нельзя никому рассказать, и нет сил справиться с этим в одиночку. Я знаю, ты никогда не прочтешь этих строк, но, когда пишу, представляю тебя и мне становится немного легче. Все это так ужасно, Берт, но я не могла иначе. Смотреть и дальше, как мучается мой брат без нее, и ничего не предпринимать, чтобы помочь ему, было нельзя. Я думала, что она отказывается от отношений с ним, неправильно воспринимая его намерения, и решила поговорить с ней. Мы подъехали на такси к ее дому. У нее своя однокомнатная квартира. Первое, что меня очень удивило, был висящий на стене под стеклом рисунок. Это была ваза, которую ты нарисовал за меня для Альбины, подписанная моим именем. Она сказала, что рисунок ей подарила Альбина, которая преподавала и у них в училище. Я удивилась тому, как хорошо ты рисовал уже в детстве.
— Ты любишь искусство? — спросила я, радуясь в душе тому, что она не так уж проста, и когда войдет в наш круг, не особенно будет выделяться.
— Нет, — ответила она. — Я повесила этот рисунок, потому что его нарисовала ты.
Я от неожиданности даже осела в кресло и уставилась на нее.
Она рассказала мне подробно о своей жизни. Ей было тринадцать, когда один взрослый мерзавец, любовник ее тети, заставил ее сожительствовать с ним. И только благодаря мне она нашла в себе силы порвать с ним и выпутаться из грязи, в которую он ее втянул. Это случилось после того, как я, по просьбе Дани, подарила ей букет роз, когда она выступала на нашем дне рождения. Она сказала, что я очень удивилась бы, если б узнала, кто был тот мужчина, потому что я очень хорошо его знаю и даже предположить не могу, что он способен на такое. Но его имя она назвать отказалась. Он подарил ей квартиру, когда она закончила училище, и она обещала ему молчать.
— Я предупредила его, что открою все, если он будет так же, как надо мной, издеваться над другим ребенком, — сказала она.
Мне было от души ее жаль, я вспомнила, какие смешные проблемы мучили меня в тринадцать лет.
— Я понимаю, ты не можешь ко мне хорошо относиться, — добавила она с горечью. — На мне столько грязи из-за него. И в том, что мне пришлось работать стриптизершей, отчасти тоже виноват он.
— Нет, для меня это неважно, — сказала я, думая только о том, может ли такая девушка быть подругой моего брата. По-видимому, в моем голосе прозвучали фальшивые нотки, потому что она вдруг сказала: «Но я ведь вижу, что это не так», — и, расстроенная, отвернулась к окну.
— Это в самом деле неважно. — Я подошла к ней и обняла ее за плечи, решив, что она не виновата в своем прошлом. Главное, чтобы она хорошо относилась к Дане.
— Правда? — Она обрадованно повернулась ко мне и вдруг стала целовать меня в губы.
Я от ужаса и неожиданности оттолкнула ее, довольно сильно. Это было очень странное ощущение, дикое, неприятное.
— Но ведь ты сама сказала, что мое прошлое… — начала она, чувствуя себя, по-видимому, обиженной.
— Тебя любит мой брат, поэтому я здесь, — сухо ответила я. — Он хочет на тебе жениться. Но я сумею переубедить его, рассказав ему обо всем.
— А я люблю тебя. — Она скрестила руки на груди, и в ее голосе зазвучала твердость. — Я наблюдала за вами и разговаривала с ним, и я знаю, что ты можешь на многое пойти ради него. Я вступила с ним в близость, только чтобы получить тебя. Я выйду за него замуж. Если хочешь. Я могу жить с ним просто так, чтобы быть с тобой.
Я вдруг поняла, что Даня мне все равно не поверит, если я расскажу о ней правду, решит, что я наговариваю, объединившись против нее с тобой.
— Мне противны мужчины, — сказала она. — Они все подонки и сволочи, и твой брат не исключение. Но я принесу эту жертву для тебя.
Она опять подошла ко мне, но я даже не смогла сдержать себя и отпрянула, настолько мне отвратительна была сама мысль о женской любви. Я сказала, что мне нужно подумать, села подальше от нее, думая о Дане, который говорил, что не будет без нее жить.
— Боюсь, что разочарую тебя. — Я попыталась отговорить ее от этой затеи. — Я ничего не смыслю в однополой любви.
Она рассказала, что у нее в интернате была учительница, которая потом стала воспитательницей. Она была ее женщиной и научила всему. Власта с обожанием рассказывала о ней, превознося прелести лесбиянства. «Я считала, что по-настоящему любила ее, но, оказывается, это была лишь благодарность. Наверное, я никогда никого и не любила, кроме тебя. По крайней мере, когда ты подошла ко мне в клубе, я осознала это».
Я слушала ее историю об отношениях с учительницей и поражалась причудам ее сознания. Отчего ей казался грязью секс с тем мужчиной и казались счастьем столь же неблаговидные отношения с женщиной, точно так же использующей ее в своих интересах и воспользовавшейся ее беззащитностью? Вероятно, сексуальная ориентация человека складывается гораздо раньше, и к четырнадцати годам она уже была подготовлена именно к таким отношениям.
— Мы с тобой будем счастливы, — уверяла она меня. — Если ты уже успела переспать с мужчиной, то поймешь, насколько это мерзко и гадко по сравнению с любовью женщины. Мужчины грубы, им нравится власть, в их природе заложен садизм. Только женщина может дать на стоящую нежность и любовь.
Я слушала ее и думала, что она сумасшедшая, а потом, когда она рассказала о своей жизни все и я узнала страшную историю о ее родителях, я поняла, что она любит женщин, потому что ей ни разу не встречался нормальный порядочный мужчина. Я подумала, что она могла бы полюбить Даню, если бы узнала, какой он хороший. То, как он обошелся с ней после их первого сексуального контакта, конечно же, не расположило ее к нему, но она сможет убедиться, что это была всего лишь ошибка с его стороны.
— Ты полюбишь моего брата, — уверяла я. — Он совсем не такой, каким показался тебе.
— Я соглашусь стать его женой сразу после того, как ты согласишься быть моей, любить меня, — сказала она.
Я должна была сделать это ради Дани. Если бы он умер из-за нее, я тоже бы умерла. То, что было дальше, напоминало дурацкий сон.
Она взяла инициативу в свои руки, и насколько я могу судить об этом, она понимала толк в этом деле. Но ее действия не производили на меня должного впечатления. Мне пришлось стиснуть зубы и терпеть, пока ей все это не надоест. Вероятно, у меня на лице явственно прочитывались все мои эмоции, потому что она сказала: «Не понравилось? Это с непривычки. Потом сама войдешь во вкус». Меня радует, что эта процедура вызвала во мне лишь отвращение. Значит, я совершенно нормальный человек. Стоит тебе лишь прикоснуться ко мне, как я уже начинаю сходить с ума. Но, может, лучше бы я оказалась лесбиянкой, мне было бы легче выносить это. Хотя, надеюсь, это не повторится больше, она не может не влюбиться в Даню. Берт, я знаю, что ты не одобрил бы меня. Ты всегда высмеивал Даню за его слабость и несамостоятельность. Но что я могу поделать, если он на самом деле слабый, а я сильная. Пожалуйста, прости меня, но я не могла поступить иначе».
Даниил читал записи сестры, обращенные к человеку, которого она любила, и ужасался тому, что ей пришлось пережить за эти два года. А он еще радовался тому, что его жена не возражает против того, чтобы Диана жила вместе с ними в одной квартире. И был счастлив как дурак оттого, что две женщины, которые ему дороги, живут с ним рядом.
Парни из прокуратуры закончили работу и ушли, а он все читал, не в силах оторваться. Проживая вместе с сестрой каждый день, который прожила и описала она, он чувствовал, что взрослеет и меняется сам. То, что писала о нем Диана, то, что она пережила из-за него, жгло его болью и стыдом. Он дошел до последней записи, сделанной накануне злосчастного праздника.