Страница 36 из 37
Валерия все вспоминала, как обрушивалась каменная плита, как смотрела в собственные мертвые глаза. И все больше понимала, что жива. Но чужая боль врывалась в ее сердце, точно до этого она перелистывала календарь дней в плотном коконе эгоизма, а ныне прозрела. Ныне сердце пробралось через темные туннели бесконечных дорог, оно билось наружу, оно отдавало тепло. И трепетало за всех. И за него…
— Страх создали люди… Вполне вероятно, — отозвалась она. — Страх от бессилия тех, кто смотрит на все это через отчужденность экрана телевизора. Даже не страх, а ужас того, какое зло может быть сотворено людьми… Людьми ли вообще?
Валерия тяжело вздохнула, пока Король Кошмаров вился вокруг нее, и на его лице сменялись оттенки то гнетущих сомнений, то упрямой убежденности в своем могуществе.
— Но я манипулирую их страхами, — непреклонно отзывался он.
— Какими? Страхи из снов — ерунда, — отмахнулась Валерия, обращая к нему немо умоляющий взор, но внешне оставалась глуха и хладнокровна: — Я слышу неуверенность в твоем голосе. Да-да, страх сковывает… Страх смерти ведь тоже страх. Невозможно привыкнуть лишь к страху смерти. Но его создаешь не ты.
Валерия сжала кулаки, понимая, что ей осталось последнее средство, единственный способ достучаться до него, который сработал и в первый раз. Она встала и подошла к подоконнику, решительно открывая скрипящую деревянную раму, раздвигая ее, отчего на пол посыпалась ветхая белая краска и труха.
— Куда ты опять, сумасшедшая? — воскликнул Король Кошмаров, метнувшись к ней.
— А улица так прекрасна, так странно стоять на подоконнике, среди этого трансцендентного пространства за пределами и имманентного комнаты, — распевала Валерия, обращаясь к небу, прося у него защиты и поддержки. Она не собиралась бросаться, она обвиняла себя за те прошлые страшные мысли, глядя на темно-индиговое зимнее небо. Но таков оказался ее замысел, последний шанс вернуть его.
— Нет уж! Ты решила так победить меня? Показать, что я ни на что не способен? — решительно вскочил тем временем Бугимен.
— О! Снова твоя глупая магия. И это глупое постылое тело с помертвелым набором чувств. Ладно, ладно. Давай опять поговорим, милости прошу, присаживайся, — саркастично отвечала Валерия, но кто бы угадал, как тяжело ей давалась эта игра.
«Не вспомнил! Он не вспомнил…» — птицами с опаленными крыльями бились отчаянные мысли. И страх вновь заползал под кожу, гасил робких светлячков. Кружилась голова, и дрожащие слабеющие руки едва держались за края окна. Она боялась высоты, она не желала падения.
— Так-то лучше, — успокоено выдохнул Король Кошмаров, и тревогу в его голосе не подделали бы никакие призраки его проклятий.
Но в тот миг Валерия соскользнула с подоконника, не удержалась на краю. Улица развезла асфальтовую пасть.
«Засыпет пеплом… Больше никогда…» — только пронеслось у нее в голове, ударив ароматами гвоздик и анемонов. Но что оно означало, она и сама не могла понять. Больше никогда не встанет на подоконник — такое она дала себе обещание, если бы оставался шанс выжить. Но пятый этаж не предвещал счастливого исхода. Больше никогда — так обрывалась любая жизнь, больше никаких надежд, больше никаких планов. Больше никогда не суждено говорить с Королем Кошмаров.
Мысль пролетела за долю секунды, ужас падения обрушил бездну, в голове настала пустота. Однако внезапно кто-то мертвой хваткой стремительно обхватил ее тело, не позволяя провалиться в пропасть случайной гибели.
Бугимен затащил ее обратно в темноту комнаты, второпях непроизвольно прижав к себе спиной. И в замешательстве не отпускал, как самое дорогое сокровище. На этот раз он успел ее спасти!
— Вот он — настоящий страх, — бормотала она, откидывая голову назад, ощущая затылком острые ключицы мужчины. — Чувствуешь? Видишь? И ты над ним не властен.
Ее бил крупный озноб, руки дрожали и язык заплетался. Но она чувствовала, что именно так надо, именно так он, возможно, что-то вспомнит. В том страшном сне она узнала правду о нем, и стремилась так или иначе донести этот образ. Ее окутывало тепло его тела, его рук, такое человеческое, такое живое…
— Зачем тебе это каждый раз? — спрашивал он сдавленно, не отпуская, отрешенно гладя ее руки и плечи. С такой нежностью и упоением… Все же обратить ее в злого призрака велели те две тени, которые ныне шипели, точно угли под дождем. Они исчезали, но все еще хотели взять свое.
— Каждый раз, когда я вот так стою на подоконнике, ты останавливаешь меня, страх… Иначе, я бы уже давно была мертва. Спасибо, что ты есть.
Она развернулась к нему, приникая лбом к его груди. Веяло чем-то спокойным и глухим, пусть не радостью, но и не смертью, не этим ужасом исчезновения. Чем-то привычным, с чем вполне можно жить дальше, преодолевать, бороться с ним и — прежде всего — с собой, переступать через свои потаенные страхи, эгоистические фобии. На этот раз Валерия поняла, что избавилась от еще одной: она бы больше никогда не попыталась покончить с собой. Едва не сорвавшись вниз, она взглянула в глаза смерти, вот такой, неправильной и нелепой. И больше не желала, пока судьба позволяла жить. Валерия больше не боялась себя. Казалось, весь страх исчез, однако Король Кошмаров не растворялся для нее.
Она, наверное, слишком доверчиво закрывала глаза, тяжело дыша, чуть не падая. Цепкие руки, обтянутые серой кожей, все еще поддерживали ее. Она чувствовала, как бешено колотится собственное сердце и слышала размеренные удары его. Хотя… сердца ли? Или это взмахивали крыльями золотые бабочки? Что-то чуждое в этом средоточии черного песка, а, может, его истинная сущность, которую он все еще отрицал.
— И… Как мне это расценивать? — смутился Король Кошмаров. Кажется, он и сам запутался, почему так поступает.
— Не знаю, я не учитель, чтобы выставлять оценки, — отвечала Валерия, гладя его по спине, обнимая.
— Ты просто провоцируешь меня, — почти простонал он, вновь теряясь, как в бреду.
— На что?
— Не знаю…
Тепло… Все заполняло невыносимо сладостное тепло, почти незнакомое посреди долгих лет одиночества и непонимания. Теперь же все оттаяло, и весеннее солнце забыло, что на дворе зима, не напоминало, что открыто окно. Валерия любила в тот миг весь мир, простила все своим родителям, простила всех людей. И сама просила у них прощения за всю эту замкнутость на бессмысленных мелочах.
— Нет, не провоцирую. — Валерия подняла глаза. — Я хотела, чтобы ты понял: страх не должен властвовать. Но… и исчезать не стоит. Иногда ты даже нужен. Например, таким, как я. Тем, кто стоит на подоконнике или за перилами моста, держит у виска пистолет. Их уже не отрезвят счастливые сны. Они думают, что обретут их, если прыгнут. Их может отрезвить страх! Страх потерять эту жизнь, может, страх за тех, кого они оставляют. Пусть увидят кошмары о том, что они оставят миру, если так покинут его! Или кошмары о том, что их проблемы не так ужасны по сравнению с бедами других. Хотя бы так…
— Это не входило никогда в мои планы, — отвернулся Король Кошмаров, нахмурившись: — Так ты намеренно вставала на подоконник?
— Вот сейчас, второй раз — да, — призналась Валерия, виновато улыбнувшись.
— Я-то повелся…
— Сорвалась я случайно, — дрогнул голос Валерии, отчего она крепче прижалась к Королю Кошмаров, точно искала защиты и оправдания своему поступку: — Честно.
— Глупость какая! К чему ты призываешь? — отстранился он. Вновь ярче проступили черные тени, вновь они нашептывали ему неверные решения.
— Жить! — воскликнула Валерия с надрывом, будто он падал в бездну, а она не имела сил удержать. — Ты бы мог быть по-настоящему полезен, и не исчезать. Твоя власть убивает тебя вместе с «подданными».
— Это все… сказки. Против своей природы не пойдешь, — отмахнулся он, но лицо его исказилось, точно у маски трагедии. Тени тянули за невидимые нити, тени мучили его образами кошмарных лошадей, не давая ответов.
— Природы? У всех есть выбор! А как же золотые бабочки? Что это тогда в твоей душе? Ты не смерть, ну, а природа… она у всего двойственная. Можно и выбирать, — взывала Валерия, подходя к нему, точно рассчитывая тягаться с этими жадными монстрами.