Я твой ужас и страх

Он ждал ее на пристани, возле каменного ограждения. Он глядел пространно на небо, в нем вновь соединились все сущности: тьма и золото.

— Вот и выход из города, — выдохнула обессилено Валерия, приближаясь к нему. Он обернулся, глядя отстраненно и почти презрительно:

— Тебе удалось выбраться из лабиринта. Но ты никогда не покинешь этот мир.

Валерия откинула со лба привычным жестом растрепанные волосы, дыша несуществующей морской прохладой. Она узнавала и эти волны — образ ее моря.

— Да… Через океан не переплыву, — кинула она. — Вон там, кстати, волнорез. Я помню, как меня уносило течение за него. Потом я просыпалась.

Король Кошмаров обернулся к ней, проводя рукой по щеке, приближаясь, привлекая к себе. Медные глаза горели, точно у настоящего монстра, вампира. Болотные огни все же вели в трясину. Но Валерия улавливала в них слабый оттиск того света, что вел ее все это время. Она просила у неба сделать ее сильнее, чтобы разгадать этот мучительный парадокс двух душ, казалось, что разгадка расскажет что-то и о ней самой, откроет тайну смыслов.

— На этот раз ты не проснешься, — пообещал Король Кошмаров, раскрывая свой истинный замысел: — Сначала я хотел выпить тебя, как паук, все твое отчаяние. Но теперь… я хочу сделать тебя такой же, как я, — он упоенно восклицал: — Вместе мы захватим этот мир по обе стороны сна!

Он навис над ней, оттесняя к стене, окутывая черным песком, который во сне сделался абсолютной силой. Король Кошмаров неожиданно впился в ее губы, оглушающим эхом прошипев:

— Я твой ужас и страх.

Валерия отчетливо ощущала прикосновения к нежной коже, отнюдь не грубые и вроде не болезненные, но поцелуй его был, как лед на губах. Она почувствовала, как тело наполняется смертельной слабостью и невыразимым холодом. Не такого поцелуя она просила, не ведала, какую цену придется платить. И на короткий миг от неожиданности ее окутала паника беспомощности.

Она пыталась проснуться из всех сил, но кошмар длился и длился сковывающим параличом, что похищал дыхание, сдавливал сердце.

Кошмары поглощали ее в свою бездну, и их повелитель выпивал из нее жизненную силу. Казалось, теперь она превращалась в тень, а он обретал материальные очертания. Она замерзала от этого поцелуя смерти.

«Борись со страхом!» — отчетливо проговорила она самой себе в полусне, как будто ее наставлял теперь иной голос, как будто суета вернула ей умение общаться душою с миром надзвездным, чтобы в подзвездном не петлять кривыми улочками дурных видений.

И на этот раз противостояние от обратного показалось лучшей идеей, все равно сон. Или же нет? Может, его нашептывали неразгаданные советчики подсознания.

«Борись любовью со страхом. Любовь и смерть — чаши весов», — проговорила она уже самой себе.

Она ответила на поцелуй, жадно и мстительно, назло Королю Кошмаров растопляя этот лед, их общий хлад, намеренно не позволяя отпрянуть, с нежной озлобленностью вцепившись в его жесткие волосы, плечи, руки. И тогда черный песок отступил, а тело бросило в жар, она вновь возвращалась в мир живых. Впрочем, и он не исчезал.

Но тогда она увидела какой-то кошмар внутри кошмара: огромный черный город, заполненный бегущими людьми. На него надвигалась темная волна. И был это не то цунами, не то извержение вулкана. Последней день Помпеи? Гибель Атлантиды?

С поцелуем они провалились оба на иной уровень сна, обшивка реальности призрачных городов дала трещину, отслоилась ненужными фотообоями, чтобы открыть завесу реальной катастрофы.

Теперь Валерия отчетливо видела город… но глазами Короля Кошмаров.

Он суетливо скитался по улицам города, засыпанного пеплом. И небо над головой закрывал дым скорого извержения вулкана, разверзалась страшная гроза, вспенивалось море. А он мучительно метался среди хаоса гибнущих людей. Кого-то искал, искал, спрашивал у бегущих о ком-то. Но люди не отвечали, они бежали прочь из города, а он в самое его сердце. Он искал кого-то на базарных площадях, в домах знакомых, переворачивал разбитую утварь.

— Отвяжите! Хозяин! Отвяжите! — кричал исступленно какой-то человек на цепи. Раб? Валерия удостоверилась в этом по стальному ошейнику и цепи. Значит, точно античное время, начало нашей эры. Хозяин, очевидно, в панике бежал, как и все. На улице уже сказались следы разрушений, лежали опрокинутые тела, доносились стоны раненых. Помочь всем уже не удалось бы.

А тот человек, в образе которого бежал по городу Король Кошмаров, выхватил не то топор, не то клинок, и перерубил цепь. Раб скрылся среди домов, не успев поблагодарить. Человек же бежал все вглубь города, искал и искал кого-то, шептал неразборчиво имя. В нем теплилась надежда, безумная, разящая кинжалом. Но картинка плыла, не позволяла себя достаточно рассмотреть, точно кто-то запрещал.

— Прочь! Прочь, проклятые! Оставьте нас! — воскликнула Валерия, когда две тени — кровь и тьма — кинулись к ней, чтобы вновь откинуть, затопить сознание ложью. И они растворились, отпрянули, позволив отчетливо рассмотреть панораму древнего ужаса. Но не из снов, а из ожесточенной реальности, что по истечению столетий делается достоянием археологов.

Но тот страшный миг, та боль, та скорбь — они пронзали острыми копьями, словно вершилось все это совершенно рядом. И казалось, что ей знакомы эти улицы, эти античные дворы, будто у нее здесь был когда-то дом, и сад, где распускались анемоны. И в доме том она ждала кого-то… с медными глазами. Однако пепел все решил за них, когда сотряслась земля, когда небо пронзил багрянец. Множество людей погибали, давились в сутолоке, придавливались тяжелыми колоннами и сыпавшимися со всех сторон камнями. Сотни жизней оборвалось в тот день, отчего Валерия цепенела.

А потом она увидела на улице мертвую себя.

И на нее накатил его ужас, потерянность, озноб. Может, это была не она вовсе, а какое-то далекое-далекое воспоминание. Кто-то похожий, кто-то другой. И все же…

Девушка лежала среди улицы с разбитой головой, изо рта и носа ее стекала кровь, а взгляд остановился в смертельной безучастности. Ее сбила колесница, бешеная квадрига вороных коней, которые перевернулись тут же, возница свернул себе шею, лошади мучительно ржали, пытаясь выбраться из пут. И сколько еще таких случайных жертв случилось в тот день? Ужас смерти нахлынул на людей, затопил их рассудок, да при такой катастрофе нереально всем спастись.

Она лежала посреди улицы, мертвая и невосприимчивая к грядущему хаосу. Ее засыпали хлопья пепла.

— Нет… — простонал человек, закричав, давясь пеплом, который облеплял его со всех сторон: — Нет!!!

Его тоже засыпал пепел, приставал к коже, оседал на волосах и одежде, когда он застыл в неподвижности. Он уже не пытался никуда бежать. И Валерия, наверное, не к месту вспомнила строчки Иосифа Бродского: «Когда-нибудь и нас засыпет пепел», дальше она не помнила, только невыразимая скорбь наполняла ее.

В тот миг свои проблемы показались бесконечно далекими и малозначительными. Их еще можно было решить, потому что печать смерти не отметила ее дом, не отобрала родных. Здесь же на ее глазах гиб целый город, в существовании которого она не усомнилась ни на миг.

Выдумки из снов не содержат столько боли, не находится в них места столь мельчайшим деталям. Они лишь искажают воспоминания о реальных страданиях и горестях. Не просто так Валерии часто снились умершие родственники, хотя она не желала этих встреч на границе сознания. А в тот миг она столкнулась с самой собой, умершей… И чьим-то невыразимым всепоглощающим горем. Чьим? Неужели… его?

Он опускался на колени, гладил ее волосы, лицо, точно пытаясь разбудить от легкой предрассветной дремы. Но она лишь отрешенно смотрела и смотрела наверх, в этот хаос, что накрывал черной тучей несчастный город обреченных. Любовь неподвластна смерти, но подвластна отчаянию. Тогда не остается ничего, кроме страха.

— Будь проклят этот мир! — внезапно возопил он, сжимая яростно кулаки, обращаясь к небу. — Будь прокляты сны! Будь проклята надежда!