Наследие

*

Дана приехала около часа дня. Лафонтен, сделав кое-какие наброски для будущей речи и неожиданно скоро утомившись, как раз перебрался в маленькую гостиную на первом этаже — сидел с сигаретой в кресле возле камина. Туда же спустилась Дана.

— Здравствуйте, месье Антуан.

— Добрый день, Дана. Как поездка?

— Полный порядок. — Она упала в кресло рядом и с удовольствием потянулась. — В штаб-квартире тишина.

Лафонтен аккуратно стряхнул пепел с сигареты.

— Лао Ченг празднует победу и намерен и дальше гнуть свою линию, — продолжила Дана. — Но держу пари, что его еще ожидают сюрпризы.

— Ты думаешь?..

— Уверена. Денниса Гранта я всего один раз видела, но он зол, как дюжина чертей. Трибунал сегодня утром собрался на негласное совещание — только постоянный состав. А Грант еще вчера вечером встречался и имел долгий разговор с шефом спецгруппы. Ченгу готовится шикарный сюрприз, или считайте меня мартовским зайцем.

Лафонтен кивнул.

— Месье Антуан… — Дана соскользнула со своего кресла и села, поджав ноги, на ковер возле его ног. Тревожно и требовательно заглянула в лицо. — Скажите, если будет доказано участие Ченга в заговоре, с вас снимут обвинения?

— Нет, — отозвался он. — Потому что они справедливы. Неважно, кто именно сделал заявление в Трибунал.

— Справедливы! — горько усмехнулась Дана, отворачиваясь к камину. — Не хочу даже слышать это слово. Все это подло и мерзко, и вся эта политика — сплошная грязь! — Спохватившись, она снова вскинула голову и глянула на него виновато: — Простите, я не то хотела сказать…

— Ничего. Да, политика — грязь, это ни для кого не новость. Но кто-то должен делать и грязную работу.

— Месье Антуан, я слышала и другие разговоры… Скажите, почему вы решили все обставить именно так? Я понимаю, почему вы поддались Гранту, но азиатской группе вы разве не могли дать отпор?

Нельзя сказать, что этот вопрос застал его врасплох.

— Нет, не мог. Политика политикой, но отрицать очевидное и лгать в ответ на прямо заданный вопрос я не стану даже Ченгу. Другой разговор, что ситуацию, в которой пришлось отвечать на прямо заданный вопрос, я тоже создал сам.

Дана смотрела по-прежнему вопросительно и непонимающе.

— Вы таким образом хотели закончить историю с генератором?

— Эту историю нельзя закончить. Можно ограничить доступ к информации, можно уничтожить лишние бумаги, но сказанное слово останется сказанным.

— Но тогда ради чего?..

— Потому что слишком опасно бросаться в такие дела очертя голову, да еще с подачи какого-то маньяка. — Он докурил сигарету и новую пока доставать не стал. — Возможность того, что в тайну посвящен еще кто-то, кроме непосредственных участников заговора, я учитывал с самого начала. Чтобы управлять ходом событий, нужно было нащупать эти скрытые связи и понять намерения. Задача сложная, но решаемая — при наличии времени. А времени у меня как раз и нет… Тогда мне пришло в голову в случае конфликта не пытаться его сгладить, а наоборот, сделать как можно острее. И добавить к столкновению интересов еще и конфликт личных симпатий и убеждений.

— Личных симпатий? — сузила глаза Дана. — Это про ваше заявление в Трибунал? Судя по обрывкам разговоров, которые мне удалось подслушать вчера и сегодня, оно стало причиной очень горячих споров.

— На это я и рассчитывал, когда его писал. Я хорошо знаю Денниса Гранта, Дана. Он далеко не так хладнокровен, как можно подумать, видя его только на официальных приемах и заседаниях, и личные привязанности значат для него очень много. Я знаю, что решения он всегда принимает сам, и настоит на своем, даже если я буду возражать. Но он считает меня своим учителем. И моя готовность встать на пути некоего начинания даже ценой собственного положения в Ордене сразу придаст в его глазах негативный смысл этому начинанию. Разумеется, знать заранее, что инициатором конфликта окажется Лао Ченг, было невозможно, но это оказалось к лучшему. Ты сама рассказала, что в Ордене вот-вот разразится буря. Зная Гранта, я вполне представляю ее последствия, и для Ченга лично, и для позиций азиатской группы.

— Вчера вы ничего этого не говорили, — тихо заметила Дана.

— Вчера у нас было слишком мало времени. Да и не хотелось все это вслух обсуждать.

— Вы думали, что нас все-таки могут подслушать?

— Нет. Просто… не знаю, может, боялся спугнуть удачу?

— Да, удачу… Воспользоваться случаем умерить аппетиты Ченга, не допустить раскола Ордена — да, все верно и все прекрасно. Но неужели нельзя было сделать то же иначе? Это же был безумный риск! Так подставлять себя под удар…

Он покачал головой:

— Риск есть там, где не видно конца пути. Где достижение цели зависит от каждого слова и каждого шага. Это — риск. А когда все игры закончены, и ничего нельзя ни изменить, ни отменить — риска нет.

— А возможность самому назвать преемника? Вы могли лишиться ее — разве это не риск?

Он улыбнулся, снова про себя одобрив ход ее мысли:

— Ну, во-первых, факт превышения власти в отдельном случае не отменяет распоряжений, сделанных раньше. А во-вторых, есть такая замечательная вещь, как согласие с вердиктом. Если я даю такое согласие, то тем более все мои пожелания остаются в силе.

— Вот как, — проговорила Дана задумчиво. — То есть все идет, как надо… Странно, вчера мне так не показалось. И совсем не похоже было, что вы только проводите очередную политическую рокировку.

— Ничего не идет, как надо, — произнес он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. — Все идет, просто как идет. Не знаю, хорошо или плохо. Позже будет видно. А проведение политической рокировки… То, что все было спланировано и ожидаемо, не делает удар безболезненным. Но если созданное мной обращается против меня — значит, большего я и не стою.

Он замолчал, не желая продолжать эту тему. Сказано и так очень много, хотя что-то скрывать от Даны он не видел смысла.

Она помолчала тоже, потом качнула головой и сказала серьезно:

— Еще ничего не кончено. Продолжение будет… Вот тогда и увидим, против кого обращается созданное вами.

Он пожал плечами:

— Еще новости есть?

— Пока нет. — Дана молча смотрела на огонь в камине, потом невесело хмыкнула: — А я здорово перетрусила вчера!

Лафонтен приподнял бровь:

— Тебе угрожали?

— Да нет. Никто меня не трогал, даже не спрашивали ни о чем. Хотя я бы в такой ситуации секретаря в первую очередь за шкирку взяла… Я вспомнила, как читала историю Ордена. Там попадались весьма мрачные сюжеты.

Она всегда любила такие беседы — начинавшиеся экскурсами в историю и кончавшиеся уроками сегодняшней политики. И ученицей, несмотря на неприязнь к этой самой политике, была весьма способной.

— Какие же страницы нашей истории напугали тебя вчера?

— Разве это не очевидно? Жизнеописание Владислава Малиновского.

— Признаться, не вижу очевидности. Хотя, если рассматривать эту историю в том виде, в каком она изложена в официальных Хрониках…

Дана покачала головой:

— Ненавижу эти официальные версии — в них всегда полно вранья! Но в чем неправда здесь? Малиновского изображают чуть ли не образцом самопожертвования ради великой цели. Все ведь так и выглядит — Гроссмейстер дал обвинить себя в отступничестве и убить, чтобы вывести на чистую воду заговорщиков и не допустить разрушения Ордена.

— Я бы не стал называть официальную версию враньем, — заметил Лафонтен. — Просто рассказ о событиях постфактум выглядит иначе, чем взгляд на них же изнутри. Что до Малиновского, то не нужно излишних восторгов. И не нужно навешивать на него нимб святого.

Дана передвинулась и села поудобнее, обхватив колени руками.

— Как же было на самом деле? Ну, то есть изнутри событий?

Лафонтен достал сигарету, пощелкал зажигалкой.

— Малиновский пробыл Гроссмейстером всего год. Принимая этот титул, он знал, что вокруг него творится неладное. Но надеялся справиться с ситуацией. Потом он узнал о заговоре. Узнал, кто за всем стоит…