Наследие

Только и всего.

Ченг не напрасно кипятится. Для него такое решение означает полный проигрыш, для самого Лафонтена — полную победу.

Он достал ручку. Еще раз глянул в сторону Ченга:

— Вы недовольны решением, господин Ченг? Или дело не в решении, а в том, что вы так и не узнаете, насколько реальным было исчезнувшее изобретение?

— От ответа на этот вопрос нас отделяло расстояние в одну переменную в формуле, — зло бросил Ченг. — А теперь говорить не о чем.

— Вот именно, — заметил Верховный.

Он еще раз перечитал вердикт, поставил свою подпись в знак согласия и, спрятав ручку, выпрямился.

— Теперь я могу покинуть вас?

— Разумеется, — кивнул Грант. — Ваши полномочия восстановлены… Не смеем вас больше задерживать.

Он, опершись на трость, поднялся на ноги.

— С вашего позволения, господа.

Его проводили тоже стоя. Он уходил, не оглядываясь, представляя себе кислые физиономии Ченга и его компаньонов. Ему было смешно.

Пока не навалилось осознание того, что только что произошло — внезапной тяжестью, от которой сдавило сердце и закружилась голова.

Пятьдесят лет. Он позволил лишить себя того, чем жил пятьдесят лет!

Он остановился на середине лестницы, держась за перила. Потом заставил себя выпрямиться и сделать следующий шаг.

Нельзя, чтобы его слабость заметили.

Нельзя!

Добравшись до холла на втором этаже, он остановился у окна. До кабинета недалеко, но нужно хотя бы немного успокоиться.

Долгие минуты уходили одна за другой, не принося облегчения.

На лестнице послышались торопливые шаги, и в холле появился Грант. Тихо подошел и остановился рядом, прислонясь спиной к простенку. Помолчал, глядя себе под ноги, потом сказал негромко:

— Простите меня, месье Антуан.

Лафонтен не оглянулся.

— Судье не пристало просить прощения, Деннис. Это все равно, что признать свое решение несправедливым.

— А вы считаете наше решение справедливым?

— Неважно, что я считаю. Я сказал, что приму любое ваше решение. Вы решили, я повинуюсь.

Грант покачал головой и тоскливо усмехнулся.

— Ченг настаивал на немедленном разбирательстве. Он считал, что иначе вы успеете собрать своих сторонников, и разразится скандал. Я согласился. Но время собрать «группу поддержки» у вас все-таки было… и вы им не воспользовались.

— Верно.

Грант посмотрел на него, ожидая продолжения. Не дождавшись, снова заговорил сам:

— Сколько нелепых совпадений в этом деле! И с фотографией у Розье, и с этой комбинацией с Бессмертными…

— Совпадение было единственное, Деннис. С фотографией. Остальное — намерение и расчет.

— Что? Откуда вы..?

— Розье спровоцировал утечку информации о заговоре, чтобы привести его к провалу и внутреннему расследованию в Ордене. Он сам мне признался, в том разговоре перед судом. Я не сказал вам сразу… Простите.

Грант смотрел недоверчиво:

— Розье нужен был провал заговора? Но зачем? Чего он добивался?

— Провоцировал меня на нарушение присяги. Следует отдать должное, это ему удалось. Ну, а подкинуть нужную информацию Ченгу было уже делом техники.

— Дьявольщина!.. — выдохнул Грант. — Я уничтожу этого сопляка!

Лафонтен бросил на него быстрый взгляд и снова отвернулся.

— Мне казалось, вы его любите.

— Это не оправдание, — с холодной злостью произнес Грант. — Мало того, что он бесстыдно воспользовался моими чувствами, он еще осмелился угрожать жизни и чести человека, которого…

Он осекся. Лафонтен посмотрел на него, чуть приподняв бровь:

— Вы хотели еще что-то сказать?

— Ничего, — обращая взгляд в сумерки за окном, отозвался Грант.

— Если вы его убьете, Деннис, вы тем самым признаете свое поражение. Есть наказания и поинтереснее. — Он отвернулся и медленно (идти все еще было тяжело) направился к дверям второго этажа.

— Месье Антуан, — начал было Грант, но тот, оглянувшись, перебил:

— Да, кстати, Деннис. Вы обратили внимание на фразу Ченга насчет одной переменной в формуле?

— Я слышал ее. А что?

— Во-первых, на основании того, что написано на этом листе, нельзя сделать никаких выводов о действенности формулы. Во-вторых, в этой формуле две части. Упомянутая переменная входит во вторую часть. А на предъявленной вам странице уместилась только первая.

Лицо Гранта не выражало ничего, кроме недоумения. Сначала.

— Чертов. Мерзавец, — выдавил наконец Первый Трибун.

Лафонтен невесело хмыкнул и, отвернувшись, пошел прочь, назад к пока еще своему кабинету.

*

Приемная была пуста, дверь в кабинет открыта. Он переступил порог, ощущая себя вернувшимся из очень далекого путешествия; сразу заметил покойно горящие индикаторы на оживших телефонах — символ восстановленных полномочий, свое оружие и сотовый телефон на столе.

И Дану. Она стояла у окна, там, где любил стоять, размышляя, он сам.

Едва он вошел, она бросилась бегом навстречу и обняла, повиснув у него на шее.

Ему ничего не оставалось, кроме как возвратить объятие, погладив ее по спине свободной рукой.

— Дана…

— Все хорошо? — спросила она, не разжимая объятий. — Ведь все обошлось, правда?

— Не совсем.

Она отстранилась — ровно настолько, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Отставка. Не сейчас, но скоро.

Дана беззвучно ахнула. Он осторожно, кончиками пальцев, стер с ее щеки слезинку и грустно улыбнулся:

— Твой герой теряет остатки былого величия.

Она улыбнулась, прикусив задрожавшую было губу. Сказала:

— Вы ведь были против романов с секретарями?

— А разве у меня еще есть секретарь?

— Есть, — сказала Дана, сморгнув слезы. — И все еще ждет ваших распоряжений.

— Тогда я прикажу подать мою машину и проводить меня домой.

Она кивнула:

— Сейчас?

— Через пятнадцать минут.

— Хорошо… Простите, можно мне отлучиться на несколько минут? Я не задержусь, это в самом деле ненадолго.

— Хорошо, — в свою очередь согласился он.

Оставшись один, он подошел к своему столу и сел. Убрал в верхний ящик пистолет, спрятал в карман телефон. Разумеется, ни о какой работе сегодня уже речи не было.

За долгую жизнь он привык быть на виду, но сейчас ощущение, что на него постоянно обращены чьи-то взгляды, стало нестерпимым. Хотелось поскорее попасть домой и скрыться, наконец, от неотвязного внимания.

Стук в дверь вызвал в нем волну глухого раздражения. Ну кто там еще?

— Войдите!

Дверь открылась, пропуская Джозефа Доусона.

— Прошу прощения, господин Лафонтен. Я не помешал?

— Нет. Слушаю вас, господин Доусон.

Доусон остановился посередине кабинета, показывая таким образом, что не займет внимание Верховного надолго.

— Еще раз прошу прощения… Не могли бы вы ответить на один вопрос?

— Какой?

— При последнем разговоре со мной… вы уже знали, как могут обернуться обстоятельства?

— Не понимаю, о чем вы.

Доусон покачал головой и вздохнул, будто набирая воздуха перед прыжком в воду.

— На этом заседании практически заново разбирали все дело с заговором и приключениями вокруг генератора. И меня прихватили, я же снова много всего нарушить успел. Но вдруг выяснилось, что я ни шагу не делал без согласования с вами. А последний рапорт я, оказывается, сам принес, потому что собрал нужную информацию и сопоставил неясные до сей поры намеки. Конечно, все возможные претензии ко мне тут же снялись… Но я-то знаю, что все было не так!

Разумеется, все было не так, мысленно съязвил Лафонтен. Вот только благодарственных излияний и не хватает для украшения сегодняшнего вечера…

— Чего вы ждете от меня, господин Доусон? Признания в благородном самопожертвовании во имя ближнего? Не тратьте попусту свое и мое время.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Неужели? Общение с вашим назначением не пошло вам на пользу. Вы тоже начали воображать себя единственным, кто способен на душевные порывы.

Доусон еще больше помрачнел, и Лафонтен с мстительным удовлетворением закончил: