Наследие

Следовало, конечно, поставить Трибунал в известность о результатах поиска до начала заседания, но привлечь к проверке данных Службу безопасности тоже не мешало бы прежде, чем предъявлять обвинения.

На третий день Трибунал собрался снова. Валера тоже присутствовал на заседании и заранее довольным не выглядел. А выглядел, наоборот, сумрачным и озабоченным. Как будто понимал, что не все идет по его плану.

— Итак, господин Лафонтен, получено ли вами подтверждение заявления свидетеля? — произнес Дюссо.

Стало тихо — на миг перед тем, как Лафонтен ответил:

— Нет, не получено.

— Как?! — гневно вскинулся Валера. — Вы не смогли проверить?..

— Мной получена другая информация, — продолжил Лафонтен. — Названный свидетель во время, о котором идет речь, находился в Бразилии. Срочная поездка по личному делу. Он физически не мог присутствовать при событиях, о которых дает показания. Отсюда следует: либо его нужно привлечь к суду за лжесвидетельство, либо выяснить, кто и с какой целью вынудил его на эту ложь.

Валера потерял дар речи. Дюссо тоже молчал.

Маретти же с довольной улыбкой откинулся на стуле:

— Что я вам говорил, Жак? Это дело шито белыми нитками. Увольте своего информатора.

— Есть и другие доказательства, — досадливо поморщился Дюссо.

— Да будь их хоть вдвое больше! — хмыкнул Маретти. — Я против того, чтобы рассматривать дело, которое началось со сфабрикованной улики.

Повисла напряженная тишина.

Лафонтен глянул в сторону Нураками. Тот раздумывал, опустив глаза и глядя на свои сцепленные руки. Пауза затягивалась, и Дюссо нетерпеливо прочистил горло. Нураками поднял на него взгляд и ровно произнес:

— Я согласен с господином Маретти.

Лафонтен на секунду прикрыл глаза и незаметно перевел дыхание.

Он выходил из зала заседаний с нехорошим осадком в душе. Да, все закончилось благополучно, но Бергмана все-таки спасла случайность. Не будь этой маленькой небрежности (оставленного без подтверждения свидетельства), стоять ему завтра утром под дулом пистолета.

Что, черт возьми, происходит? Ликвидация потенциальных оппонентов? И кто будет следующим?

— Господин Лафонтен.

Он остановился и оглянулся. У выхода на лестничную клетку, глядя в его сторону, стоял Нураками.

— Можно вас на пару слов?

Лафонтен молча последовал за ним. Проходя через холл между этажами, Нураками остановился и повернулся. Глянул оценивающе.

— Да, господин Нураками?

— Вы очень смелый человек, господин Лафонтен. Очень смелый. Вы ведь даже не знаете, в какую ввязались интригу.

— Это имеет значение?

— Как знать, как знать… Но позвольте дать вам совет. Будьте осторожны. Вы перешли дорогу людям, которые очень хорошо умеют играть на любых страстях и слабостях, в том числе и на простой человеческой порядочности. Помните об этом.

Он повернулся и пошел дальше.

Лафонтену от этих предупреждений стало еще тоскливее. Да, Нураками его поддержал. На сей раз. Хотелось верить, что поддержал искренне.

Страшно было сознавать, что, при всей осведомленности о делах в Ордене, он оказался неспособен заметить вовремя это безобразие.

Так от кого же исходит главная опасность? От Валера? Если так, то устранить эту опасность несложно. Но если он — не более, чем подставная фигура?

А ведь предстоял еще разговор с ним. Насчет себя самого Лафонтен иллюзий не питал; не поставив Трибунал заранее в известность о результатах своих изысканий, он серьезно нарушил правила орденской субординации. Покойный Альфред Берк за подобную демонстрацию независимости голову бы снял! Вот только не было бы подобной демонстрации при Альфреде Берке. Того, что стало для нее поводом, Берк бы не допустил.

Но сейчас объяснения давать придется. И не Берку, которому можно и нужно было прямо говорить все в любой ситуации. А вот этому…

*

Валера потребовал его к себе в половине четвертого. С первых же слов стало ясно, что никакие объяснения Гроссмейстеру не нужны. А нужно ему было указать место чересчур самостоятельному подчиненному. Так, чтобы впредь думал, прежде чем это место забывать.

Но чтобы указывать место кому-то, надо самому быть на своем.

— …у вас есть основания гордиться собой, — саркастически выговаривал Валера, откинувшись на высокую спинку кресла и прихлопывая по столу ладонью в такт словам. — Только не говорите, что просто делали свою работу! Я наслышан о вашем умении угадывать с полуслова, что именно от вас требуется. Странно, что именно сейчас вы проявили полнейшую непонятливость. Или это следует считать демонстративным неподчинением? Ну, что вы молчите?!

Нелепо, до жути, до омерзения нелепо было и слышать исполненную праведного негодования речь, и просто видеть этого человека здесь, в этом кабинете, в этом кресле — как чернильную кляксу на странице строгих формул. Стереть эту кляксу было нечем, а значит, нужно было молчать. Он и молчал, глядя в стену позади кресла Верховного, сцепив за спиной руки и сдерживая себя до такой степени, что во рту стало солоно от прикушенной губы.

Но на прямо заданный вопрос ответить нужно, хотя бы и сквозь зубы.

— Угадывать с полуслова желания хозяина — обязанность лакея, месье Валера.

— Не прикидывайтесь! — Валера, выпрямившись, гневно ударил по столу кулаком. — Это оказалось ниже вашего достоинства, вот в чем дело! Я не обязан отчитываться перед вами обо всех своих планах! Кем вы себя возомнили?! — он перевел дыхание и заговорил ровнее: — А впрочем, я знаю, откуда дует ветер. Всю эту дружную компанию давно следовало разогнать. Ну, Верчезе нам уже не опасен, а вот Маретти… Он слишком часто выставляет напоказ свое особое мнение. Это нетрудно исправить. Вы этим и займитесь.

— Могу повторить еще раз, месье Валера, — тихо и по-прежнему глядя в стену произнес Лафонтен. — Вслепую выполнять любой приказ я не буду, называйте это как угодно. Если вы хотите толкнуть меня на заведомо грязное дело, потрудитесь объяснить, зачем это нужно. Я не солдат в строю, я шеф Службы безопасности.

— В таком случае, — едко заметил Валера, — вас не затруднит подать рапорт об отставке?

— Затруднит. Потому что прежде я подам в Трибунал другой рапорт и потребую объяснений, в чем состоит мое преступление, кому и зачем нужна моя отставка.

Валера откинулся в кресле, сложил руки на круглом животе и некоторое время смотрел с интересом. Потом произнес:

— Такая прямолинейность вам не к лицу, месье Лафонтен. Я ожидал от вас большего. Хватит пререканий! Через две недели, перед следующим заседанием Трибунала, вы представите мне результаты расследования. И на вашем месте я бы поостерегся выставлять напоказ свою независимость. Сколько поколений в вашей семье передаются традиции служения Ордену? Будет обидно, если эта славная традиция прервется на вас или вашем сыне. Единственном сыне, если я не ошибаюсь?

Потрудись Валера получше узнать нрав человека, которого решил припугнуть привычным и испытанным способом, он никогда не сказал бы этих слов. Но он был слишком увлечен своим негодованием, чтобы почувствовать опасность.

Лафонтен смотрел на него, слыша речь, но уже не воспринимая слов. Досада и путающее мысли раздражение исчезли, как не бывало. Пронзительно-яркий мир стремительно сузился, перекрестьем невидимого прицела сойдясь на невысокой полноватой фигуре.

Грязная клякса на чистом листе бумаги.

— Я вижу, на сей раз вы меня поняли очень хорошо. Идите… Надеюсь, больше вы меня не разочаруете.

Лафонтен, не поклонившись, развернулся и вышел, с силой впечатав дверь в косяки.

Он вернулся в свой кабинет, сел за стол, но почти сразу встал и начал нервно ходить туда-сюда.

За годы его службы случалось всякое, и выслушивать в свой адрес приходилось не только похвалы. Берк в гневе мог выговорить так, что в ушах потом звенело, как от хорошей оплеухи.

Но опускаться до оскорблений и, пуще того, угроз!

Без сомнения, так же в свое время запугали Бергмана. Теперь же, когда Валера стал Главой Ордена и получил в свое распоряжение спецгруппу, связываться с ним намного опаснее. Но что делать?