Страница 10 из 16
– Никак нет, – в унисон рявкнули штурмовики.
– Ну вот, – удовлетворенно кивнул Глеб. – А я – в управление полиции. Нужно добыть личные дела интересантов и письмо в управление полиции Курейки. Отношение от жандармерии у нас уже есть…
…Доинзон достаточно быстро отыскал то, что ему нужно. Небольшой пароход «Алатырь-камень», лишь чуть длиннее начертанного на борту названия, оказался хорошим ходоком, не слишком прожорливым, так что запаса угля ему должно было хватить на рейс до Курейки и обратно. Трое матросов, четверо кочегаров, механик, боцман и капитан – он же лоцман, вот и все. И таки если вдруг эти соленые души… то есть не соленые – откуда здесь соль?! Короче, если эти поцы додумаются своими головами до чего-то нехорошего – восемь георгиевцев с ними справятся только за здрасьте. И щоб он так жил, как эти бычки енисейские поплывут по речке к океану!
Сговориться с капитаном оказалось не сложно. За все про все он запросил тысячу тридцать четыре рубля. Доинзон удивился такой не ровной сумме, но капитан быстро пояснил: пятьсот рублей – ему лично, двести – механику, остальное – команде, с учетом доплаты кочегарам. Уголь и питание команды – за счет нанимателя. Расчеты удовлетворили фельдфебеля, и он извлек из кармана пачку денег, отсчитал три петровских билета и протянул капитану:
– Это за фрахт и за продукты. И чтобы ветчина таки кошерная…
– Не боись, жид, даже икра кошерная найдется, – гоготнул капитан, сложил и спрятал деньги в карман.
Они ударили по рукам, и Доинзон вместе с ефрейтором Спиридоном Кузякиным двинулись в гостиницу, чтобы сообщить о выполнении задания…
Красноярский полицмейстер полковник Бекетов был приятно удивлен. Первый свой визит посетивший город герой, один из «спасителей Отечества», генерал-майор Львов – тот самый, который в одном строю вместе со своими солдатами ворвался в германские окопы, лично уничтожил три пулемета, два бетонных укрытия и больше сотни вражеских солдат и офицеров! – так вот, он нанес свой первый визит именно ему.
Бекетов разливался соловьем перед столичной знаменитостью, одновременно пытаясь понять: что же такого могло понадобиться герою, о котором и до сих пор кричат все газеты, от простого, провинциального полицмейстера? Причина визита вроде бы была на поверхности: Львов воевал на Балканах вместе с племянником Бекетова, а потому и зашел по-свойски к родственнику своего соратника. Но полковник недаром прослужил в полиции двадцать три года и чувствовал, что за пустой светской болтовней Львов скрывает что-то очень важное. Важное и просто необходимое этому покрытому шрамами фронтовику. Но что именно? Полковник терялся в догадках, но так и не мог отыскать хоть сколько-нибудь удовлетворительного ответа…
А тем временем генерал пересказывал последние столичные сплетни, интересовался здоровьем многочисленной бекетовской родни, расспрашивал о видах на охоту и шутил о положении в городе. В свою очередь полковник обстоятельно расписывал охотничьи угодья, обещал показать свое собрание манков на рябчика, острил о местных купцах и самоедах да жаловался на местных варнаков – совершеннейших дикарей, слово чести!
Разговор катился медленно и лениво, словно Волга в нижнем течении. Уже Бекетов осторожно предложил генералу пообедать вместе и поразился тому, как легко тот принял его предложение, уже пообещал угостить местным «деликатесом» – пельменями, которые вряд ли можно сыскать в Петрограде, предложил выпить китайского вина – сладкого и непривычного для европейца, а к истинной цели визита генерала так и не подобрался.
Полковник уже подумывал о том, что с возрастом теряет хватку и ошибается, когда из приемной донесся подозрительный шум, а потом болезненный вскрик. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел ефрейтор Георгиевской дивизии.
– Командир! У нас – триста! Лейбу на пристани порезали!..
Бекетов вздрогнул: лицо Львова, и так не обремененное лишней красотой из-за жутковатого вида шрамов, вдруг приобрело какой-то совсем уж дьявольский вид. На секунду оно превратилось в маску смерти – холодную, мертвенно-застывшую и спокойную до беспримерной жестокости. Это продолжалось всего один миг, но и этого хватило, чтобы полковник инстинктивно вжался от непереносимого ужаса в спинку своего кресла.
– Прошу извинить, господин полковник, – Львов встал и коротко кивнул, прощаясь. – Я вынужден покинуть вас: дела…
…Фельдфебель Доинзон заметил четверых подходивших к нему личностей вполне каторжного вида еще шагах в двадцати. Но бывший одесский амбал понадеялся на свою чудовищную силу, боевые навыки, парабеллум в кармане и финку за голенищем сапога.
Когда варнаки перегородили дорогу фельдфебелю и шедшему с ним рядом молоденькому ефрейтору, Доинзон прокашлялся и рявкнул командным голосом:
– Слушайте ухом, почтенные! Если кто-то имеет мине что-то сказать – говорите оттуда, я замечательно слышу!
– Эй, пархатый, а ну-ка, подь суды, – прохрипел один из потенциальных каторжан. – Шевели мослами: сурьезные люди разговор до тебя имеют.
– Да? – нарочито удивился Доинзон. – Таки почему бы им не иметь разговор между собой?
И в ту же секунду он резко отшагнул в сторону и перехватил руку еще одного варнака, подкравшегося сзади.
– Брось, железяку, – прошипел Доинзон, выворачивая из руки нападавшего нож. – Брось, или я сейчас очень сильно огорчу твою старенькую седую мамашу…
Четверо кинулись к нему, но фельдфебель уже сломал захваченную руку и выхватил из кармана пистолет.
– Мине сдается, что таки кто-то нажил себе большие проблемы! – произнес он. – Оптом и задешево!
Парабеллум плюнул огнем раз, другой. Спиридон Кузякин рвал из-под гимнастерки тяжелый кольт, но тот зацепился за пояс штанов и все никак не хотел вылезать…
Вот почему оба не обратили внимания на варнака со сломанной рукой. Тот уже перестал стонать, подхватил нож уцелевшей рукой и теперь медленно подползал к фельдфебелю…
– Сзади!
Лейба Доинзон обернулся на крик напарника, и это спасло ему жизнь. Но не спасло здоровье. Удар, направленный сзади в печень, пришелся в живот, на палец выше пряжки форменного ремня. Кузякин точно, как на занятиях с командиром, ударил ногой, ломая разбойнику шею. Ефрейтор сделал это, что называется, «на автомате», поэтому ни одного живого пленника у них не осталось. Доинзон стрелял хорошо, и с пятнадцати шагов уже давно не промахивался. Трое нападавших лежали, получив пули точно в головы. Четвертый успел куда-то юркнуть, а Кузякин не стал его преследовать: не до того. Он срочно отыскал чью-то коляску и, выбросив из неё кучера, отвез раненого в больницу. А оттуда уже помчался за командиром…
Львов немедленно позвонил по телефону в гостиницу и приказал всем срочно прибыть к пристани, в полном боевом.
Получив приказ, оставленный за старшего зауряд-прапорщик Варенец на всякий случай уточнил:
– Командир, и пэпэша с собой брать? – но тут же вытянулся во фрунт, услышав звеняще спокойное:
– Варенец! Повторите приказ!
– Прибыть к пристани в полном боевом, командир…
– Вопросы? Нет? Выполнять!
Варенец раскрыл чемодан и вытащил оттуда ППШ – «пистолет-пулемет штурмовой». За ним еще один, и еще…
– Разбирай оружие! Тесаки, пистолеты – с собой. Магазины и патроны россыпью – в ранцы, с запасом!..
…По дороге к пристани Львов заехал в оружейный магазин.
– Чего изволите, ваше превосходительство? – угодливо склонился хозяин.
– Патроны к маузеру С-96 имеются?
– Как же-с… Сколько прикажете?
– Все.
– То есть как? – опешил хозяин. – Ваше превосходительство, как это «все»?
– Все, сколько у вас имеется в наличии, – терпеливо пояснил Львов. – Вы меня хорошо слышите?
– Д-да, но… их же пять тысяч, без малого, – пролепетал хозяин, подрагивая брюшком и подбородком. – Пять тысяч, ваше превосходительство…
– Очень хорошо. Спиридон, – обратился Глеб к ефрейтору, – прими. Сколько я вам должен?