Страница 12 из 15
– Крачкин, ты что, ревнуешь?
Крачкин не ответил. Не пошутил, как бывало. Не отпустил философский афоризм, как раньше. Теперь все было между ними иначе. Теперь Крачкин помнил о стеклянной стене между ними. И хотя Зайцев сам о ней помнил, все же почувствовал горький укол.
На Марата, подхватив багаж и несколько раз заехав углами по ногам пассажирам, сошли.
Потом шли дворами. Неизвестно, почему так построили, но конюшни Семеновского ипподрома располагались не при самом ипподроме, а на задах улицы Марата.
Зайцев чувствовал, как страшно бухает его сердце. Он трепался с Крачкиным, ждал со всеми трамвая, ехал в трамвае. Но на самом деле – спешил, так заняло его это дело. Он побежал бы всю дорогу до конюшен, если бы не знал, что этим событий все равно не ускоришь.
– Шевелись же побыстрее, Крачкин, – не выдержал он.
– Пожар, что ли? – Мефистофельские морщины приподнялись.
В конюшне «бойскаут» поставил ящик на чисто выметенный пол, раздвинул ему челюсти. Звякнули в своих гнездах пробирки, пузырьки, какие-то стеклянные палочки.
– Мы что тут ищем? – забрюзжал Крачкин.
– Вчерашний день, – непочтительно ответил Зайцев.
– Оно и видно. – Крачкин вынул из кармана примятую пачку папирос и отошел к двери. – Найдешь – сообщи телеграммой.
Коридор был наполнен светом, в обе стороны – стойла. От солнца ложились косые параллелепипеды света, в которых вилась пыль.
Работник в куртке показал им стойло.
– Вот здесь он, значит, содержался. Как привезли, так и содержался. Пряник-то.
Он не спешил уходить. С любопытством глядел на всех троих.
– Спасибо, – проскрипел Крачкин так, что работник конюшни тотчас пробормотал:
– Так я снаружи. Покричите, если что.
И исчез.
В пустом стойле висела на гвозде синяя попона.
Зайцев втянул воздух. Пахло потом, человеческим и лошадиным. Пахло навозом. Запах казался удивительно благородным. Зайцев тянул ноздрями. Но больше не пахло ничем.
Может, именно в этом и смысл – что противник не сразу понимает, что сейчас произойдет? Оружие невидимое, неслышимое, не осязаемое до тех пор, пока пораженные солдаты не зальются слезами, не начнут валиться, хватаясь за горло, – так, во всяком случае, вообразил себе Зайцев. И тотчас себя одернул: нет. Не так. Если Пряника отравили газом, то сделали это незаметно. Даже опытный Жемчужный не заметил, что с лошадью неладно.
Нет, что-то здесь не сходится.
Запахло табаком.
Крачкин стоял в дверях – пускал дым наружу. Но пахучие клубы все равно втягивало обратно.
Хохолок наклонился над стеклянно поблескивающими внутренностями ящика.
– Товарищ, вы бы поскорее, – не выдержал Зайцев.
– Да вы не волнуйтесь, товарищ следователь. Даже маленькой концентрации газа достаточно для реакции.
В словах слышалась гордость удивительными свойствами газа и силой современной химии.
Юноша встряхнул пробирку, подождал, показал Зайцеву. Секунда показалась ему вечной. Юноша пояснил:
– Чисто.
Взял другую, вынул резиновую пробку. Зайцев уловил резкую вонь аммиака.
– Вася, мы зачем здесь груши околачиваем? – подал недовольный голос Крачкин. – Это что, место преступления?
Юноша поднял смоченный ватный клочок. Он ждал.
Крачкин не унимался:
– Так если место преступления, то поздравляю: все уже затоптали и захватали. А некоторые даже вон подмели и кое-где помыли, – кивнул он в ту сторону, куда скрылся работник. Там же в углу стояли метла, железный совок для навоза и ведро, на бортике которого висела влажная тряпка. – Пока некоторые опомнились, – добавил Крачкин.
Зайцев не ответил.
Юноша показал: ничего.
– А могли проветрить? – спросил его Зайцев. Он только сейчас понял, насколько не готов был к неудаче. Тот пожал плечами.
– Могли. Но выветрить совсем – очень трудно.
Зайцев подумал: да и в конюшне в день состязаний все время толклись люди. И лошади! Другие участники бегов, с ними-то ничего не случилось. Или не случилось – пока?
По конюшне гулял сквозняк.
– А через какое время проявляются симптомы газового отравления?
– Смотря чего и смотря по дозе.
– Доза, скажем, смертельная.
– Тогда смотря что за газ.
Зайцев огляделся еще раз. Солидных дверей между стойлами нет, значит, все лошади получили бы примерно такую же дозу, что и Пряник. Того же самого газа. И лошади, и люди. Наездники, работники – много кто.
Он вспомнил рассказ Кольцова об атаке под Браиловичами: лошади пали все. Не только лошади – мыши, птицы.
Да из больниц бы уже начали обрывать телефоны.
Юноша отряхнул коленки. Запер чемоданчик. Стеклышки глядели на Зайцева: взгляд серьезный, ждет распоряжений.
– Хорошо. Давайте так вопрос поставим. Есть ряд отравляющих газов, они на вооружении до сих пор…
– Хлор, фосген, фосфор, – прилежно начал перечислять осоавиахимовец. Зайцев кивнул, не дав договорить:
– И у каждого есть своя смертельная доза. Так вот, возьмем все эти вещества. Сколько часов должно пройти после вдыхания, пока симптомы проявятся?
– Симптомы?
– Максимум часов.
Юноша надул щеки. Подсчитывал в уме.
– Газ-чемпион? – переспросил он.
– Вроде. Убийца-чемпион.
– А кого убили? – сразу заинтересовался юноша.
– Это я так, для красного словца.
– Ага, общее поражающее действие…
– Ага.
– Два-четыре часа в среднем. Иногда пятнадцать. Иногда сутки.
Сутки! Сердце у Зайцева оборвалось. После гибели Пряника прошло уже больше суток. Газ мог выветриться окончательно.
– И что, отравленный человек может ходить и сутки ничего не замечать?
– Ну если большой человек… – обвел руками студент.
Очень большой. Размером с лошадь.
Он думал одно: опоздали, упустили. Улетучилось орудие убийства. Убийца испарился.
– Покашливать немного будет, – обнадежил юноша.
Покашливал ли Пряник? Лошади вообще кашляют?
– Вася, что? – окликнул его на выходе Крачкин.
Но все понял сам. Промах. Ремиз.
– Тогда я обратно на Гороховую. Адье.
Зайцев смотрел на удалявшуюся фигуру – на ходу Крачкин помахивал саквояжем. Даже со спины было видно, что он раздражен пустой поездкой. И предвкушает расспросы. И свой ответ: «Обосрался товарищ Зайцев».
Наплевать.
Зайцев чувствовал все то же нервное биение сердца – пульс погони. Вот только за кем? Неужели упустил?
Обернулся на звук шагов. Ящик с реактивами уже висел у студента на ремне через плечо.
– Был рад познакомиться, – протянул он свободную руку.
– Погодите, – бросил Зайцев. – Минутку здесь постойте.
Он рванулся туда, где стояли метла и ведро.
– Товарищ! Товарищ!
Работник вынырнул на него уж слишком быстро. Ясно, что околачивался поблизости – не терпелось сунуть нос.
– Да, товарищ милиционер? – А глазки шарили за спиной у Зайцева: что там?
– Вот вы сказали: Пряник, как его сюда привезли…
Тот с готовностью закивал.
– Откуда привезли?
Телефон в конюшне был допотопный, а линия – старая. В трубке икало и трещало. Но, казалось, помехи оттого, что на другом конце у директора ипподрома взмокли руки, и пот, вернее страх, проел изоляцию. Голос директора он проел во всяком случае. Зайцеву не нужно было видеть собеседника, чтобы дорисовать остальное: налившуюся красным лысину, трясущееся лицо, пятна пота под мышками, панику в глазах.
«Ох, Юрка, проверить бы вам игровую бухгалтерию, ох проверить бы», – думал, слушая, он.
А директор лепетал, стараясь говорить гладко, спокойно, голосом ответственного работника, у которого проверять нечего:
– Что лошади делают? Перед заездом? Проминаются, разогреваются.
– Товарищ, – нехорошим голосом сказал Зайцев.
– Едут в Ленинград, – растерянно, чуть ли не с вопросом предположил директор.
Зайцев внутренне собрался. Его напряжение уловил жулик-директор. В голосе зазвенело больше уверенности – радостной уверенности пса, который, наконец, понял, чего от него хотят: – Чистая правда. За сутки до забега Пряника привезли из колхоза.