Страница 24 из 27
Франсуа не был…
Адвокат поднял голову. Его интересовало, почему собеседник не оживился. От этого неожиданного "Франсуа"…
— Продолжайте, — сказал Донж, нервы которого были напряжены.
— Вы уже поняли, что допрос проводил опытный следователь. Это далеко не первый допрос, с которым мне приходится знакомиться, и я могу вас заверить… Итак, где мы остановились?
— … Франсуа не был…
Вопрос: С этого момента вы ждали результата вашего поступка?
Ответ: Да.
Вопрос: О чем вы думали?
Ответ: Я не думала. Я сказала себе, что наконец-то с ним будет покончено.
Вопрос: Значит, вы почувствовали облегчение?
Ответ: Да.
Вопрос: А от чего вы чувствовали себя освобожденной?
Ответ: Не знаю.
Вопрос: Очевидно, вы чувствовали, что освободились от опеки, которая тяготила вас? И вы, наконец, смогли бы начать жизнь так, как вам хотелось?
Ответ: Дело совсем не в этом…
Вопрос: А когда он поднялся, почувствовав первые признаки недомогания и пошатываясь пошел к ванне?
Ответ: Я хотела одного, чтобы это все быстрее закончилось.
Вопрос: Вы не боялись, что ваше преступление будет раскрыто?
Ответ: Я не думала об этом…
Вопрос: Если бы он умер, что бы вы делали?
Ответ: Ничего. Продолжала бы жить с сыном.
Вопрос: В Шатеньрэ
Ответ: Нет. Не думаю… Не знаю… Я не задумывалась о деталях. Нужно было, чтобы оставался он, или я… Я не могла больше выносить это.
Мосье Бонифас очень удивился, когда, оторвав глаза от только что закрытого досье, увидел Франсуа, который смотрел на него с торжествующим видом. В свою очередь Франсуа как бы отрезвил строгий взгляд адвоката.
— Ну вот! — воскликнул Донж. — Вы видите!
— Что я вижу?
— Но… мне кажется…
— А мне кажется, мосье, что мы имеем дело с проявлением такого цинизма, с которым мне на протяжении долгих лет юридической практики, еще не приходилось встречаться. Я еще надеялся, что сумею зацепиться за статью о безответственности, но, к сожалению, мнение трех экспертов оказалось противоположным. Ваша жена полностью отвечает за свои действия. Смягчающим обстоятельством могло быть то, что в последние годы она страдала от одиночества…
"Если бы она выбрала револьвер…"
— Но вы не понимаете, что…
Перед таким непониманием он был готов от ярости заплакать. Он находился не в кабинете мосье Бонифаса, а в каком-то коридоре без выхода, где напрасно бился, натыкаясь только на голые стены. Зацепиться было не за что.
Ну разве они не чувствовали, все они, и следователь, со своими многочисленными детьми, и мосье Бонифас и прокурор, разве они не чувствовали по таким ясным, откровенным ответам Бебе…
Но ведь он чувствовал! Увы! Объяснить это было невозможно… Это ощущалось… Этот пульс, который бился, бился… Это изо всех сил пробивалась жизнь…
И встречала только пустой холод сине-зеленой воды, куда ее сейчас затягивало.
Сознание того, что только одно единственное существо, мужчина, который… В течение стольких лет он мог… В течение стольких лет, сто раз, тысячу раз ему представлялись случаи понять… И сделать только одно движение…
Она это знала. Она наблюдала за ним. Он приходил полный жизненных сил. Он переодевался. Он уходил. И на это раз, наконец…
Но нет! Он был счастлив от нескольких часов отдыха, он натягивал теннисную сетку в пижаме и домашних туфлях, со взъерошенными волосами. Он чинил кран на кухне. Ездил в город за шампиньонами. Он предавался одинокому удовольствию, не удостаивая…
И, когда, наконец, упал маленький лист, за который можно было зацепиться… Именно Мими Ламбер приносила в их дом иллюзию личной жизни. А он выставил её за дверь… Потому что он был у себя! Потому что он был хозяином! Потому что он был мужчиной!
Никого, кроме него, даже, если его там не было.
— Ах, ты хотела выйти замуж… Тем хуже для тебя, моя девочка… Только знай, что вышла замуж за Донжа, а Донжи…
Жанна строила свою жизнь по-другому. Она участвовала в работе различных комитетов, на которые уходили ее жизненные силы, и этого было достаточно, чтобы восстановить равновесие.
Все несчастье было от того, что Бебе любила его, любила до отчаяния, бесповоротно! А он ничего не замечал!
— Все, что я могу сказать вам, мосье Донж, поскольку вы простили свою жену и желали бы оправдательного приговора, то, как адвокат…
Потому что, как мужчина, он все еще судил строго и вряд ли кто-нибудь мог сделать иначе! Он испачкал себе нос табаком.
— Сейчас мне трудно сказать вам, как поведу дело, потому что это будет зависеть от состава суда и обвинительной речи. Ио я должен вам сказать, что моя задача очень сложна.
Франсуа не помнил, как выбрался из этой западни. Наверное, ему открыл дверь сам мосье Бонифас. Как только он увидел свет, ощутил другой воздух, то бросился вперед, не помня, пробормотал или нет слова вежливости.
На улице было солнечно и пыльно, какой-то торговец овощей тащил свою маленькую тележку, с привязанной к ней собакой.
— В Америке… как сказал судебный следователь, а он далеко не глуп…
Какое слово он употребил?
— Моральная жестокость…
Три или четыре раза он пытался завести машину, забывая включить зажигание.
Бебе заявила:
— Нужно, чтобы остался он или я… Я думаю, что ребенку больше нужна мать, чем отец…
Он не помнил, что сегодня был рыночный день. Поэтому попал "в пробку".
— Вы что, не видите? — крикнула ему какая-то кумушка, указывая на знак.
Ему пришлось совершить ряд маневров, чтобы выбраться с этой улицы, дав задний ход.
IX
Он узнавал эти места. По этой дороге они уже ездили с Феликсом. Из Милло они выехали до наступления ночи. Там они купили перчатки, потому что Милло — город перчаток. Кстати, хозяина сыроварни тоже звали Милло.
Чтобы добраться до Каора, нужно пересечь обширное каменистое плато, на котором нет ни дома, ни дерева — каменная пустыня.
Почему сегодня он так торопился? Он не виноват, что забыл об этом. Он изо всех сил старался вспомнить. Делал все возможное! Кто же это так говорил? Нужно думать, что и "этого возможного" не хватало. Конечно, он был еще слаб. Нет! Даже если собрать волю всего мира, то всё равно он не смог вспомнить* почему так торопился.
Были сумерки, что-то среднее между светом и тьмой. Камни лежали серые, как и небо. Теней не было, только несколько больших камней, которые может быть являлись аэролитами.
Ни день и ни ночь. Франсуа было одновременно и холодно и жарко. Мокрый от пота, он дрожал. Он изо всех сил давил на акселератор, но несмотря на это, машина двигалась не быстрее, чем жук скарабей.
Что он должен сделать: проехать не увидев ее или притвориться, что не видит ее? Он знал, что Бебе там, на левой стороне каменистого плато в маленькой белой машине. На ней было платье из зеленого муслина, которое ниспадало до икр, соломенная шляпа. В руках она держала зонтик. Ну зачем брать зонт, если едешь в машине. Правда, автомобиль был открытый, похожий на тот, что принадлежал Мими Ламбер.
— Тем хуже для нее!
Разумеется, это Бебе подавала ему знаки зонтиком. Почему у нее была белая машина? Почему она пустилась в путешествие одна, да ещё ночью? Зачем она съехала на эту маленькую дорожку, справа от дороги, оттуда ей не выбраться?
Машина Бебе сломалась. Тем хуже! Он торопился… Боже мой! Как это он мог забыть, куда едет и какое у него было срочное дело?
Проехать, притворившись, что не видит жену? Это было бы невежливо. Папаша Донж был прекрасным мастером своего дела, но, кроме того, он учил сыновей вежливости.
— Хэлло! Здравствуй, Бебе!
Ну вот! Не остановился, не притормозил, будто не знал, что ее машина сломалась! Она продолжала махать зонтиком. Слишком поздно! Он проехал. И не оглянулся…
Сколько времени она там пробыла? Он не мог терять ни минуты. У него было очень важное свидание. А вот и доказательство, его ждала целая толпа.