Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 129 из 176

— Впереди Берлин! — крикнул Осадчий.

— Вижу.

— Боевой, двести сорок! — снова раздался голос штурмана.

— Есть двести сорок, — ответил Путивцев. И напомнил: — Наша цель — Силезский вокзал.

— За нами идут самолеты Плоткина, Дашковского, Ефремова, — доложил радист.

Флагманский корабль полковника Преображенского летел впереди.

Берлин был залит ярким светом. Отсюда, сверху, хорошо просматривалась по уличным фонарям конфигурация улиц, площадей, заводских районов. Искрили дуги трамваев. Хорошо были видны огни электросварки.

Неожиданно в наушниках раздался голос Котикова:

— Внимание! Внимание. Мы прибыли в гости к Адольфу…

— Разговорчики, Котиков! — оборвал Путивцев. «Нервничает парень. А ты сам? Спокоен?»

Самолет выходил на цель, снижаясь.

«Пора», — хотел сказать Путивцев штурману, но не успел. Почувствовал, как машина вздрогнула, освобождаясь от бомб. Сначала оторвались бомбы, подвешенные прямо под брюхом самолета. Потом открылись бомбовые люки, и оттуда посыпались бомбы более мелких калибров.

Внизу вспыхнули первые разрывы, заметались первые всполохи огня.

— Не забудьте о листовках, — напомнил Путивцев штурману.

— Листовки сброшены!

Внизу погас свет. В наступившей темноте хорошо была видна змейка огня — горел, видно, какой-то состав на станции. В следующее мгновение сотни прожекторных лучей прошили небо. Снарядные трассы заструились совсем рядом. От близких разрывов машину стало бросать из стороны в сторону. И вдруг все озарилось прозрачно-белым неземным светом — прожекторный луч нащупал самолет. Надо немедленно уходить. Куда? Вниз? В сторону? На раздумья секунды, пока второй прожектор не взял их в перекрестие. Тогда уйти будет труднее. Путивцев повел машину резко на снижение. Почувствовал, как закладывает уши с падением высоты. Наконец все погрузилось в непроницаемую темноту. Будто самолет провалился в преисподнюю. Только шум моторов и близкие разрывы снарядов свидетельствовали о том, что они еще на этом свете.

Медленно проступали сигнальные огни приборов — глаза постепенно привыкали к темноте.

— Котиков! Дайте радиограмму в Москву: я — над Берлином! Задание выполнил! — приказал Путивцев.

Радиограмму надо было дать над морем. Но долетят ли они до моря?

Стремительно рядом пронеслось продолговатое темное тело. Мелькнули огни вражеского ночного истребителя.

— Не стрелять, не обнаруживать себя!

Путивцев закладывает левый вираж. Идет некоторое время на запад, в сторону, противоположную той, в которой должны рыскать «Мессершмитты-110». Разрывов снарядов нет. Видно, зенитная артиллерия прекратила стрельбу, чтобы не сбить свои самолеты. Еще какое-то время летят на запад. Потом Путивцев изменяет курс и берет на север. Теперь только на север. К морю. Там спасение. Во время маневров самолет потерял высоту. Альтиметр показывал 2700 метров. Чтобы сократить расстояние до Кагула, Путивцев еще раз меняет курс. Самолет ложится на норд-ост и карабкается вверх. Стрелка альтиметра ползет вправо и останавливается на отметке «6000».

Холод проскальзывает в унты. Стынут руки в меховых перчатках. Но надо терпеть. Это то, что можно перетерпеть.

Облачность снова стала густеть. Впереди, и справа и слева, вспыхивали изломанные линии молний. Мощные вертикальные потоки стали бросать машину как щепку. В этой кутерьме не страшны ни истребители, ни зенитки. Здесь другой враг — природа. Началось обледенение винтов. Первые льдинки срываются с лопастей и тревожно стучат о корпус самолета. Путивцев включил антиобледенительную систему и отдал штурвал — самолет стал снижаться. На высоте трех тысяч метров воздух заметно потеплел. Внизу в разрывах между тучами мелькнула небольшая россыпь огней — какой-то небольшой городок. Здесь тоже не соблюдали светомаскировку.

Похоже было, что они миновали грозовой фронт. Наконец показалась темная полоса — море. В облачную погоду море было темнее земли.

Путивцев снова стал набирать высоту. У берега могли быть сторожевые корабли. Угодить под их зенитки, после того как они вырвались из огненного кольца над Берлином, было ни к чему.

Вскоре показались звезды.





— Штурман! Уточните наше местонахождение!

— Справа на траверзе должен быть остров Рюген, — доложил Осадчий.

«Значит, мы вышли к морю где-то в районе Ростока», — отметил про себя Путивцев.

Вдруг в наушниках раздался радостно-взволнованный голос Котикова:

— Живы! Мы — живы!..

«Пусть покричит, самое время покричать. Разве ты думаешь не об этом? Жив!.. И каждый. Каждый член экипажа сейчас думает об этом. Впереди бои. Целая война. Но пока мы живы. А это значит — увидим солнце. Увидим землю!..»

— «Если завтра война, если враг нападет, если темная сила нагрянет…» — запел Котиков и вдруг замолчал.

— Пой, радист, пой… На сегодня мы свое сделали, — разрешил комбриг.

— «Полетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут могучие танки, и пехота пойдет, и линкоры пойдут, и помчатся лихие тачанки…»

В полете они были уже около шести часов. Нестерпимо ныли спина, руки и ноги. Веки будто налило свинцом. «Только бы хватило бензина». Эта мысль, как ни странно, придала бодрости. Снова рождалась реальная опасность — опасность не долететь. А посадка на воду была равнозначна гибели. Был еще один путь, к суше. К суше, где их поджидал враг. Этот путь исключался. Бензина все-таки должно хватить.

Моторы работали ровно. Их монотонное гудение действовало убаюкивающе.

— Командир, мы почти дома! — Этот голос штурмана придал новые силы.

Огромный ярко-красный диск выползал, казалось, из самых морских глубин.

— Солнце! — крикнул Котиков.

«Как это здорово — видеть восход солнца».

Через полчаса появился на горизонте такой бесконечно желанный зеленый остров — Сааремаа.

Стрелки бензомера стояли почти на нуле.

Не делая разворота, Путивцев повел самолет на посадку.

Взлетная полоса, к счастью, была свободна. «Воробушек» мягко коснулся ее колесами и побежал, чуть припрыгивая на небольших неровностях. «Все! Земля!» Послышался выхлоп левого мотора. Правый мотор несколько раз чихнул и заглох. Но это уже не страшно. Путивцев выключил зажигание. Самолет еще пробежал какое-то расстояние по инерции и остановился. Пантелей Афанасьевич стянул шлем, вытер рукой взмокревший лоб и увидел бегущих к самолету механика и моториста.

Когда Путивцев выбрался из самолета, ребят из его экипажа уже тискали механики, техники. Лосев схватил в охапку Путивцева — все обнимались, невзирая на ранги…

Пантелею Афанасьевичу сказали, что он вернулся четвертым. Где же остальные одиннадцать машин?

— Идите, ребята, отдыхайте, я здесь немного полежу, на поле. — Путивцев опустился на землю и прижался к ней щекой.

Она была холодноватой, поднимающееся солнце еще не успело ее согреть, но от нее будто исходила живительная сила, которая вливалась в каждую клетку его смертельно уставшего организма. Когда Путивцев выбрался из самолета и ступил на землю, он почувствовал, что ноги отказывают ему. Хорошо, что Лосев подхватил его, а потом они стали обниматься все. Нервное напряжение? Да. Усталость? И усталость, разумеется. Возраст? Не стар, конечно, но все-таки сорок пять лет… Но тут Путивцев подметил, что и стрелок-радист, и штурман — все еле держатся на ногах. Выдержать такой полет — не шутка. А каково же тогда ему, летчику! Просидеть восемь с лишним часов за штурвалом самолета, да еще в таких условиях? Ни один испытательный полет не мог сравниться с этим перелетом — в Берлин и обратно. «Все нормально», — сказал себе Путивцев. А вслух повторил:

— Идите, ребята, отдыхайте.

Путивцев лег на спину — огромный синий купол навис над ним. Из лесу доносилось щебетание птиц. Утренний ветер был ласковым. «Соснуть бы сейчас минут эдак шестьсот», — вспомнилась старая солдатская поговорка. И он действительно, кажется, заснул. Сколько он спал — минуту, десять? Он не знал. Когда он открыл глаза — все в природе было неизменным для его глаз: и цвет неба, и солнце на нем. Открыл же он глаза потому, что его ухо и во сне расслышало далекий гул авиационных моторов — кто-то еще возвращался. А может, это вражеский самолет? Путивцев привстал. Гул моторов стремительно приближался. Вот уже над лесом опказался бомбардировщик. Наш. Точно. Выпустил зеленую ракету, как и положено. И вдруг послышались перебои в моторе, самолет стал круто заваливаться на сторону и резко пошел вниз — будто ему подрубили крылья. Что же это? Путивцев невольно стал делать движения, которые он делал бы там, если бы сейчас находился в кабине летчика. Самолет скрылся за верхушки корабельных сосен, и тотчас же раздался сильный треск.