Страница 43 из 55
— Извините, шеф, я имела в виду совсем не вас… Просто вы принадлежите к другой категории людей, чем я. Вы, по-моему, идеалист…
— Это плохо?
— Нет, что вы! Вез идеалистов было бы скучно на земле. Представьте, если бы мир имел только одну краску — зеленую, черную или оранжевую, — как было бы скучно!
— Вы меня утешили, Маргарет…
— Простите, шеф, за нескромный вопрос: а почему вы до сих пор не женаты?
— Вопрос не столько нескромный, сколько непростой…
— У вас была какая-нибудь романтическая история?
— Почему вы так решили?
— Так… Не знаю…
— Я действительно любил одну девушку, Маргарет… Но это было давно, очень давно. И ее уже нет в живых.
— И с тех пор вы никого не любили?
— Можно сказать, что нет!.. Это, по-вашему, смешно? — спросил он.
— Нет, почему же? Это совсем не смешно…
Помолчав, она добавила:
— Вы чувствуете, как влияет на людей воздух Парижа? И мы с вами заговорили на вечную тему — о любви.
— На службе нам просто некогда об этом говорить, а если бы мы занимались там подобными разговорами, то мое издательство вылетело бы в трубу.
— И все-таки скажу откровенно, шеф, я часто злилась, когда вы не замечали меня.
— Вы ошибаетесь, Маргарет. Мне всегда приятно видеть вас, и я все подмечаю: сегодня Маргарет — вся в синем… Или: Маргарет — такая беленькая и такая легонькая…
Эллинг, довольная, рассмеялась.
Разговаривая, они незаметно вышли на набережную. Сена текла медленно. Жара начала спадать. На набережной открывались лотки букинистов, у которых обеденный перерыв из-за жары несколько затянулся.
— Куда мы теперь направляемся, шеф?
— У Дворца правосудия мы сядем на катер и поедем к Бремону.
Рядом с домами, уже отбеленными пескоструйщиками, Дворец правосудия выделялся темным пятном.
— Вы видите, Маргарет, его оставили черным, дабы своим видом он внушал страх преступникам, — пошутил Клаус.
— Нет, в самом деле, почему он остался нетронутым?
— Я же говорю вам, — не сдавался Клинген.
Вскоре подошел прогулочный катер. Его пассажирские салоны имели удобные сиденья и хороший обзор: стены и большая часть крыши были из плексигласа. Но Клаус и Маргарет предпочли подняться наверх, на палубу, на воздух.
Они миновали остров Ситэ, прошли под Королевским мостом. Впереди маячил мост Александра Третьего.
— Хорошо! — сказала Маргарет, расставив руки, как бы ловя ветер. — И все-таки Париж надо «смотреть ногами». В Париже я редко пользовалась транспортом, разве только иногда, вечером, когда опаздывала в Сорбонну.
— Вы учились в Сорбонне?
— Нет. Я просто посещала некоторые лекции.
— А почему вы не остались во Франции, Маргарет? Ведь эта страна вам нравится?
— Да, очень… Но жить здесь… Как бы вам объяснить? Вы бы не стали, например, жить в… театре. Вы ходите туда, чтобы повеселиться или пережить сильные чувства, насладиться зрелищем, но жить?.. Париж, как праздник, в сильных дозах он утомляет, хотя я люблю праздники.
— Англия, насколько я понял, вам не нравится. Франция… О Франции вы только что высказались. В какой же стране вы хотели бы жить?
— В Америке.
— А вы бывали в Америке?
— Еще нет, но обязательно буду.
— Чем же вас привлекает Америка?
— Мне кажется, что в этой стране есть все: и кусочек Франции, и кусочек Англии… Первая в мире промышленность, прекрасные автомобили, высокий уровень жизни…
— Я бывал в Америке. Конечно, все это там есть, что вы говорите, но в жизни это выглядит не так романтично. Я все-таки Америке предпочитаю старые европейские страны.
Катер обогнул остров. Теперь ветерок был встречным, и в его свежести чувствовался уже близкий вечер, дымка, как кисея, окутывала Эйфелеву башню.
— Когда-то самоубийцы бросались с Эйфелевой башни, — сказала Маргарет. — Теперь они облюбовали Триумфальную арку.
— Да, мне говорили об этом.
— Глупо, не правда ли?
— Что глупо?
— Кончать жизнь самоубийством.
— Но разве вы не допускаете, что бывают такие ситуации, когда жизнь становится невыносимой?
— Допускаю, но не для себя.
— Если бы вам грозило пожизненное заключение, что бы вы предпочли: тюрьму или смерть?
— Все, что угодно, но не смерть. Из тюрьмы я выбралась бы, из могилы еще никто не встал.
— Но если бы вам грозили рабством, постоянными унижениями, непосильной физической работой?
— У рабов есть хозяева, и я бы стала хозяином.
— Однако вы энергичная женщина, Маргарет.
— Это большой недостаток?
— Нет. Почему же? Во всяком случае, вы цельная натура и мыслите интересно: мне будет любопытно узнать ваше мнение о Бремоне. Насколько мне известно, в оригинальности ему не откажешь.
— Клод Бремон? Это — книгоиздатель?
— Вы слышали о нем?
— Да, шеф. Ведь я — ваш секретарь. А хороший секретарь должен иметь сведения о возможных конкурентах своего хозяина.
— Какой я ему конкурент? Я могу быть только его учеником. Ведь у него за плечами тридцать лет издательской деятельности и огромные деньги.
— Вот именно… Тридцать лет… А у вас все впереди…
Бремон их встретил у трапа своей баржи. Это был человек лет семидесяти, с круглой, как шар, бритой головой и мясистым носом.
На барже, кроме Бремона, никого не было видно. Он провел Клауса и Маргарет в каюту, которая служила ему кабинетом. Обстановка здесь была довольно скромной: письменный стол, два книжных шкафа, маленькая кушетка, радиотелефон на тумбочке, а на белой стене — большой желтый круг, напоминающий солнце.
— Я жду гостей и рад буду познакомить вас с ними, но пока их нет, мы можем поговорить, — предложил Бремон.
Клаус представил ему Маргарет, и тот окинул ее оценивающим взглядом. Она была очень привлекательна в коротком зеленом платье.
— Мне рекомендовали вас самые уважаемые люди, и потому вы можете располагать мной. В ответ я хотел бы также рассчитывать на вашу откровенность, — начал без предисловий француз.
— Мосье Бремон, я наслышан о прекрасной постановке отдела рекламы в вашем издательстве, — сказал Клаус по-немецки, а Маргарет тут же перевела на французский.
— Если этот вопрос вас так интересует, то завтра я пришлю своего директора, возглавляющего бюро рекламы, и он раскроет вам все наши секреты, ибо у меня такое правило: секреты существуют для того, чтобы скрывать их от врагов, а вы — мои друзья, — перешел Бремон на английский, как бы давая этим понять Клингену, что он хотел бы обойтись без переводчицы.
— Благодарю, мосье Бремон, я непременно воспользуюсь вашим любезным предложением, — ответил Клинген по-английски.
— Как вы находите Париж, мадемуазель? — обратился Бремон к Маргарет по-немецки.
— Париж еще больше помолодел.
— Хороший ответ. — И спросил Клингена: — Как поживает мой друг Зейдлиц?
— На здоровье не жаловался, энергичен, как всегда…
— Вы прямо из Кельна?
— Мы были в Англии.
— Виделись там с Мосли?
— Нет, он был в отъезде. Я встретился с Баркетом и Смигли. Они высоко ценят вашу книгу «Европа под эгидой объединенного флага».
— А как вы ее находите?
— Идея очень интересная.
— Вы полагаете, она реальна?
— Конечно. Нам нужна, и как можно скорее, объединенная Европа, сильная в военном отношении, не зависимая от Америки. Ибо у Америки свои задачи, а у Европы — свои. К трем реально существующим мировым силам — Америке, России и Китаю — должна добавиться четвертая — Европа, — сказал Клинген, стараясь расположить Бремона.
— Гитлер в свое время переоценил роль немецкого национал-социализма, а лозунги «Новый порядок», «Новая Европа» не были конкретизированы и уточнены. Постепенное превращение идеи великого рейха в концепцию объединенной Европы происходило слишком медленно. А мы должны начать с объединения Европы.
— Но объединение должно происходить на новой основе. Ведь в вашей книге речь идет именно об этом.
— Я очень рад познакомиться с вами, — сказал Бремон, вкладывая в эти слова значительно больше, чем могло показаться на первый взгляд.